Автор: Инна Науман
УРОК НЕ ХОТЕЛ КОНЧАТЬСЯ
Урок не хотел кончаться. Учителя физики ─ Виктора Васильевича Трайдекало, не оставляла надежда донести до класса тему: «Интерференция механических волн». Попытки воздействовать словом были тщетны. Десятый класс, обмякший под тёплым апрельским солнцем, вспотевший после физкультуры, дурно пахнущий духами «Блюз» за три рубля, в шерстяных школьных формах, спал.
Аня любила физика. Как учителя. Она восхищалась его манерой общения со школьниками, на равных, но с выверенной дистанцией: уважительно ─ с сильными учениками и подчёркнуто уважительно ─ с лодырями. Он был учителем от Бога. Учителем-новатором. Самое сложное мог сделать простым, а простое ─ интересным. Сложные законы физики объяснял так, словно сам их создавал, а создателю, как известно, легче рассказать нежели открывателю. Ввёл опорные схемы-конспекты. Да и просто был смелым и внутренне свободным человеком.
Прийти на урок с невыученной темой Анна не могла себе позволить. Но однажды в восьмом классе на экзамене всё же подвела любимого физика. Он рассчитывал на свою подающую надежды ученицу, её выставлял напоказ учителям, которые сомневались в его методике. Яркие учителя как бельмо в глазу коллектива ─ легче завидовать, нежели самим сделать что-то необычное. Коллеги относились скептически к нововведениям Виктора Васильевича. Между собой говорили: «Ну-ну, посмотрим на вашу методику на экзаменах».
Билет достался несложный. Анна на бумаге быстро нарисовала схему соединения проводов. Но когда дело коснулось практики (кривые провода отличались от чётких линий на бумаге), что-то пошло не так. Вернее, всё пошло не так. Произошло замыкание и сеть заискрила. Ничего не сказал любимый учитель, но как посмотрел… Если бы Анна вела список чёрных дней жизни, то этот экзамен она обязательно в него внесла. А для коллег её провал стал отличным поводом посудачить: лучшая ученица чуть не спалила кабинет.
С Виктором Васильевичем было связано много школьных анекдотов. Отчасти он сам их и плодил. Мужчиной он был высоким, лет сорока, подтянутым, скорее худощавым. Ходил в серой тройке. Тёмные с проседью волосы укладывал набок. Когда Анна смотрела на физика снизу вверх, то всегда видела его огромные ноздри и жизнь, произрастающую в них. Виктор Васильевич был далеко не красавец, но талантливые люди обладают такой притягательной силой, что им прощаешь грубые черты лица и то, что не укладывается в твоё представление о красоте. Его бодрая походка сочеталась с несколько ленивой манерой говорить, когда у тебя несколько классов в одной параллели и нужно из урока в урок рассказывать одно и то же, поневоле замедлишь темп. Зато как он шутил! Это был искромётный юмор, свидетельствующий о прекрасном строении нейронной сети головного мозга. Над случаями из его школьной практики весь класс смеялся.
Однажды Виктор Васильевич, спасая во время экзамена нерадивого ученика, попросил его измерить температуру стола. Недоросль где-то нашёл гвоздь, расковырял дырку в новом учительском столе (столы менялись редко ─ раз в двадцать лет), впихнул туда термометр и счастливый уселся ждать, когда температура повысится. И она повысилась, только у учителя при виде испорченного стола…
И вот сейчас Виктор Васильевич тщетно пытался пролить на 9 «А» свет знаний. Света в кабинете хватало и без того. Принципиальный педагог на окна не вешал занавесей, считая их сборищем пыли. И вообще, его кабинет казался голым, потому что учитель был убеждён: истинному педагогу нужна доска, мел, тряпка, мощное воображение, которое он может при помощи слова транслировать детям.
Но сегодня воображение девятиклассников не возбуждалось. Они спали. Мешать было бесполезно. Поэтому, когда прозвенел звонок, Виктор Васильевич спросил: «Отдохнули? Я рад. На завтра самостоятельно подготовите § 47. Да, совсем забыл. На 9 Мая едем на Вахту Памяти, в Архыз».
Этих магических слов хватило, чтобы класс поднялся шубой. Учитель вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь. Он не боялся ─ взрывать было нечего. Но что-то взорвалось. Вскочивший на парту и спрыгнувший с неё Сарапульцев истошно орал.
После звонка в классе материализовалась русичка. Только что закончили читать «Войну и мир». Объём поражал. Ещё больше поражало то, сколько раз человек его переписывал. Ну Толстой даёт! Ольга Петровна, вобляная, в туго обтягивающей сухие бёдра юбке, в выварно-белой со стоячим воротничком блузке, на высокой чёрной шпильке, с редкими подкрашенными махагоновым «Поликолором» волосами, начёсанными и залакированными, с красными ноготочками, предстала перед ребятами.
─ Здравствуйте, садитесь! Сегодня мы поговорим о духовных исканиях князя Андрея Болконского и Пьера Безухова. Откройте свои тетради. Записываем.
─ Ольга Петровна! ─ почти выкрикнула с места отличница, комсорг класса Анна.
─ Что тебе?
─ У меня к вам вопрос! В последнее время он меня сильно мучает. Я не знаю на него ответа. С ребятами на перемене спорили, но тоже ничего вразумительного. Толстой своими героями, их исканиями не помог, а только запутал. Но, мне кажется, что в ответе на этот вопрос заключается вся моя жизнь. И если вы не дадите на него ответа или не подскажете, где его искать, я не знаю, как мне жить.
─ И что же это за вопрос? ─ учительница внутренне сжалась, в потухших глазах как будто кто-то шевельнулся. Анна не раз задавала ей неудобные вопросы, на которые Ольга Петровна не знала, что ответить.
Класс затих. Все знали, о чём спросит Аня, поэтому наблюдали за училкой.
─ В чём смысл жизни?
─ Ах, ты об этом? ─ учительница облегчённо вдохнула, и тот, кто шевельнулся в глазах, исчез. Почесав красным ногтем среднего пальца за ухом, Ольга Петровна посмотрела в окно да так там и осталась. Своим тихим, сипловатым от хронического тонзиллита голосом она сказала:
─ Это, Лебедева, не оригинальный вопрос. И не думай, что тебе он первой пришёл в голову. И до тебя умные люди его задавали и после тебя будут. Никто не знает ответа. Просто живи и радуйся ─ в этом весь смысл. И ещё…
Класс разочаровано загудел.
─ Спасибо, Ольга Петровна, я получила исчерпывающий ответ, ─ Аня, перебив учителя, надменно поблагодарила.
─ Лебедева, укротите свой нрав. Вы бываете невыносимы. Пишем…
Двенадцать часов в ПАЗике, до крыши набитом рюкзаками, вёдрами, школьниками, ехали в Архыз. Аня с шестого класса занималась в туристическом клубе «Отважный». Она обожала горы, восхищалась ими, преклонялась перед ними. Дважды ходила в Большой поход из Архыза и Теберду через перевалы к морю. Аня часто вспоминала, как во время второго Большого похода остановились на днёвку. После завтрака решили прогуляться и полезли на невысокую горку, оттуда был обещан красивый вид. Но то, что увидели, не отпечаталось, не врезалось, а выжглось в памяти.
Только что вышедшее из опочивальни Солнце, молодое, сильное, отдохнувшее, приветствовало своих верноподданных. Раздавало и бескорыстно дарило свой нежный свет белозубым вершинам, расплывшимся в ослепительной улыбке; оскалившимся склонам, источающим радужные водопады; притихшим и ждущим ласки рододендронам, жиреющим на южной стороне гор; вспотевшим от утренней росы и ожидания альпийским лугам; застывшим в изумлении людям, оказавшимся случайными свидетелями происходившего в природе священнодейства; Ане, ошеломлённой красотой, величием происходящего. Ей хотелось, чтобы всё увиденное вошло в сердце, поэтому она шептала: «Душа моя, запомни это, запомни это навсегда!»
Правда, на следующий день был переход через перевал Айюлю. По леднику шли весь день. Вчерашнее солнце резко сменило настроение, видимо, за то, что его застали врасплох, начало мстить. Оно превратилось в косматую, беспощадную, жалившую путников ведьму. Аня шла, еле переставляя ноги. Вода быстро кончилась, набитый во фляжки снег не успевал таять, поэтому снег ели так. Им умывались, кидали за шиворот, тая, он давал ощущение прохлады.
Вечером взошли первые семена такого безрассудства. Кожу натянуло, словно на бубне, глаза слегка проглядывали из щёлочек-прорезей, не спрятанная от солнечных поцелуев кожа рук вздулась. К утру бубен лопнул и повис лохмотьями. Через день Аня в пропахшей дымом штормовке, измазанной сажей, в вытянутом свитере, с тощим, исхудавшем за время похода рюкзаком, счастливая, жала кнопку домашнего звонка. Мама только взглянула ─ вскрикнула и побежала в аптеку…
Целую неделю обмазанная облепиховым маслом, с болтающимися оранжевыми кусками кожи на лице Аня пугала приходивших в гости соседей.
И вот вновь она в Архызе, на земле обетованной, с классом. Вылезли из автобуса очумевшие, всю дорогу орали песни, рвали струны гитаре. Вдохнув чистого воздуха ─ опьянели. Стали расселяться по кельям бывшего монастыря, который находился на территории Древнего Аланского городища.
Атеистические советские школьники даже вообразить не могли, какая жизнь текла в этих стенах, на этой земле тысячу лет назад. Никто не задумывался о том, что ходит по жирной истории некогда цветущего аланского народа. А рассказы о нём старожилы Ильича, имени которого никто не знал, воспринимались не более чем сказки. Очень хорошо запомнили, что аланкам-девочкам в детстве на шею надевали обручи и таким образом вытягивали её до двадцати пяти сантиметров, а в качестве наказания обручи снимали, ─ и женщины умирали. Мужчины тоже были ещё те красавчики с головой-огурчиком. И куча всего такого, чему не придавалось большого значения. Интересно было разве то, куда народ исчез. Бац! Нет народа. Да ещё величественные храмы! Но и они воспринимались как атавизм, никакого отношения к детям не имеющий.
Майские горные вечера прохладные ─ затопили печи. Печи закоптили. Чтобы не угореть, начали их мазать речной глиной. Девчонки пытались организовать стол. Суета, возня, хохот. В десять вечера, уставшие от наполненного хлопотами дня, педагоги всех растолкали по кельям, выключили свет и облегчённо выдохнули, стали ждать, когда дети заснут. Для приличия дети целый час тихо лежали в ожидании, когда заснут учителя. При слове «пора» началась вакханалия.
Петров в резиновой грелке привёз водки, плескал её в подставляемые кружки. Загоготали домашние пакеты с остатками еды. Запахло пирожками с капустой, докторской колбасой, солёными огурцами. Чокнулись яйцами. Монастырь падал в объятья чревоугодия и винопития.
Ещё через час Виктор Васильевич выгнал всех на улицу с ковриками, одеяльцами, спальными мешками. Время близилось к полуночи. О сне не могло быть и речи. Все только что вошли в особую стадию возбуждения, когда надо что-то или кого-то бить, ломать, крушить. Монастырь нужно было спасать, и физик тоненькой, шатающейся ленточкой повёл подопечных за пределы древнейшего городища.
Шли минут пятнадцать. Поднялись на пригорок, взошли на снежник, рядом с которым вальяжно росла тёмная чинара. Дерево недовольно фыркнуло в сторону ночных бродяг, обдало холодом.
─ Всем лечь! ─ скомандовал Виктор Васильевич. ─ Смотреть на небо. Завтра идём в обсерваторию, чтобы к утру все созвездия этого полушария, как собственную жизнь, знали.
Начались остроты, тупенькие шуточки молодых шестнадцатилетних петушков, пробующих свой голос.
─ Найдите самую яркую звезду ─ Полярную ─ это кончик хвоста Малой Медведицы. А теперь…
─ А под её хвостом, ─ перебил Сарапульцев.
─ Ох, не советую тебе под её хвост заглядывать, ─ дружелюбно посоветовал Виктор Васильевич. ─ Теперь глазами по часовой стрелке смотрите: Медведицу обнимает Дракон из звёзд Тубан, Растабан…
─ Чурбан, ─ не унимался Сарапульцев, но было не смешно, поэтому никто глупость смехом не поддержал.
─ Левее Дракона ─ созвездие Геркулес, выше ─ Лира с ярчайшей звездой Вега. Видите?
И пьяный класс вдруг успокоился, выдохнул грубое, наносное, пошлое, а вдохнул звёздное, таинственное, недосягаемое ─ вечное.
─ Чтобы проникнуть в суть вещей, надо долго, внимательно смотреть. Постарайтесь понять Небо, Космос, Вселенную. У кого какие ассоциации?
─ Мне кажется, ─ негромко сказала Нелка, лежавшая с Аней на одном спальнике, ─ что Небо ─ подиум звёзд. И каждая звезда ─ это модель, показывающая свой световой спектр-наряд.
─ Кто о чём, а Нелла о моде, ─ не удержался Витёк, всё это время боровшийся со сном.
─ А мне кажется, что звёзды ─ это фонари инопланетян. Землю накрыли блюдом, подвесили новогоднюю спутанную гирлянду и дурачат нас. Нате, люди, гадайте, что это? ─ балагурил отличник Вадим Рогожин, бабник и жуткий зануда.
─ Ещё варианты есть? Смелее! ─ Виктор Васильевич сидел на полиуретановом коврике и смотрел на ребят.
─ Я представляю, что небо ─ это многоэтажка. Вот наступает ночь и в окнах вспыхивает свет. Каждая звезда ─ это окно, за которым протекает своя жизнь, ─ заметила Света Устюгова, обычная троечница с промытыми уксусным раствором для пышности волосами.
─ Ты читала, какая температура у звезды? И какие, по-твоему, жители могут за такими окнами жить? Думай, что несёшь! ─ Вадим скривил лицо, всем видом показывая полный абсурд.
─ Меня спросили, я ответила. Это мои впечатления, ─ парировала Света.
─ Да бросьте, ребята, ерунду нести. Космос холодный, чёрный, мёртвый. И никакого ему нет дела до нас. Он даже не осознаёт, что он есть. Хотя и он, и мы сделаны из одного материала, но счастливым или несчастным стечением обстоятельств мы стали одухотворёнными, а он как был бездушным, так им и остался. Мы в нём нуждаемся, а он в нас нет, ─ так рассуждал Саша Герасименко, юноша, с детства подвергающий все научные знания сомнению, отчего со многими учителями вёл бесконечный спор.
─ А что на это ответит лирик? Анна, молчим? ─ обратился к девушке Виктор Васильевич.
Аня не мигая смотрела на мигающие звёзды. Таких крупных, свисающих виноградными гроздьями она ещё не видела. Отчасти она была согласна с прагматичным взглядом Саши, но сегодня, сейчас, вот здесь хотелось встречи со своим «аустерлицким» небом. Небом, которое перерождает, вдохновляет, даёт ответы на непростые вопросы шестнадцатилетней жизни. Поэтому Ане казалось, что звёзды живые, давно знающие друг друга соседи. В этом Светка была права. Одни старели и умирали, их оплакивали звёздные дожди, другие рождались, и их приветствовали феерическим вальсом кружащиеся галактики. Звёзды жили до эры людей и будут жить после них. Так стоит ли обращать внимание на смертных? «Но если хотите, ─ мигали звёзды, ─ то можете глядеть на нас и учиться гармонии, строю, красоте».
Ане вспомнился Лермонтов, который слышал разговор звезды со звездою. Но именно сейчас ей казалось, что звёзды не болтушки, это было бы слишком по-людски. Звёзды, думалось ей, говорят языком музыки. Мы не слышим их пения, они слишком далеко. Но есть, конечно, есть среди людей те, которые их слышат, а услышанное записывают нотами. И чем тоньше слух композитора, тем гениальнее музыка.
─ Анна, заснула?
─ Я часто бывала в горах, но такое безоблачное ясное ночное небо вижу впервые. И почему-то мне оно напомнило древний манускрипт, настолько древний, что не осталось ни одного человека на земле, способного его прочитать. И хотя каждый век пытается его расшифровать, загадка его в том, что он не плоский, а многослойный, поэтому читать его надо не справа налево, а снизу вверх, поднимаясь всё выше от Земли. Остаётся понять лишь одно: кто его написал?
Ребята молчали.
─ Виктор Васильевич, ─ продолжала Аня, ─ а Бог есть?
Стало ещё тише. Притаилась даже тёмная чинара, к которой всё это время приставал неприятной наружности сквозняк. Чинаре казалось, что в ответе физика будет разгадка её жизни.
─ Твой вопрос, Анна, непростой для меня, человека, который видит физические механизмы устройства нашей земной жизни. Эйнштейн, которого я глубоко уважаю и чьи труды внимательно изучал, расширил мои представление о Вселенной. Я вижу миропорядок в природе, наблюдаю причинно-следственные связи и, конечно, идея, что за всем этим стоит Творец, мне симпатична. Но…
И на этом самом «но» Анна провалилась в глубокий колодец своих мыслей. Она так была очарована происходящим на небе и земле, что её метафоричное воображение выкинуло её из потока времени. Она представила, что они всем классом плывут на снежнике по Млечной реке, их челном управляет кормчий Виктор Васильевич с указкой-веслом. В светлых водах блестят звёзды-самоцветы, всё искрится, дышит. И всё полно жизни, и смерти нет, потому что есть Бог… Так можно было мечтать только в шестнадцать беззаботных лет.
─ Вот так я его себе объясняю, ─ закончил Виктор Васильевич.
Тысячу раз Аня жалела, что не услышала ответа любимого учителя. Она чувствовала, что только он один знает истину о Боге. А она всё прослушала.
Уже гораздо позже она спросила у своей подруги, что Виктор Васильевич на снежнике говорил о Боге? Ларка ответила, что говорил о каком-то Абсолюте, о разумном начале всего живого и неживого и ещё что-то в этом роде.
Став учителем, приехав в родную школу, Анна Сергеевна пришла как коллега с коллегой поговорить со своим учителем, спросить о важном. Но спросить было некого. Виктор Васильевич умер. Сердце.
Значит, нужно самой разгадать тайну Бога.