Автор: Ирина Виноградова, Москва
Она опять забыла застегнуть молнию, и любой пассажир метро при желании может разглядеть в раскрытой сумке упаковку одноразовых платочков, железный веер ключей, зонт, мобильник и еще кучу разной подпрыгиващей и позвякивающей мелочевки.
- Римма, застегни! - который раз прошу я. Римма послушно застегивает, но уже через пару минут, вынырнув из земных недр на поверхность, лихорадочно шарит в сумке в поисках сигарет. С наслаждением затягивается, кивает мне:
- Ну че, пошли? Только встань слева, а то обкурю.
Сумка болтается на плече, раззявив рот-карман.
- Римма, застегни, - обреченно вздыхаю я и поднимаю воротник пальто. На улице по-ноябрьски мрачно и сыро.
Осенью Римма страдает и мерзнет. С середины октября облачается в балахон из черной плащевки, наматывает на горло шерстяной лиловый шарф и постоянно ищет место, где можно перекусить и погреться.
- Осень веет тоской, Осень веет разлукой... Пойдем, пожуем чего-нибудь?
Ходить с Риммой в кафе - удовольствие на любителя.
- Девушк! - с нажимом обозначается она, лишив официантку не только окончания -а, но и шанса на снисхождение.
- Добрый день. Слушаю вас, - голос молоденькой официантки кажется особо звонким по сравнению с хрипатым, прокуренным голосом Риммы.
- Стол вытрите!
- Он чистый, только что вытирали, не волнуйтесь, - улыбается девушка, еще не догадываясь о своем ближайшем будущем. Понимание приходит позже, когда гневная Риммина тирада обрушивается на голову несчастной со всей праведной силой гранитных скрижалей.
- Не надо меня обманывать. Повозить грязной тряпкой не значит сделать чистым.
Не дай, мой Бог, пробовать протестовать против таких слов! Римма в ответ с удовольствием расскажет, куда позвонит и кому сообщит об вопиющем факте антисанитарии, о пренебрежении обязанностями и неуважении клиента. Оскорбленная в нормальном, в общем-то, желании чистоты, она не успокоится и после того, как перед ней кипенно- белой тряпкой еще раз протрут идеально чистый стол.
- Считайте, меня как клиента вы уже потеряли! Я не собираюсь ходить туда, где разводят грязь и хамят! Может, вы меня еще и отравить попробуете?
- Римка, ты садистка, - спокойно замечаю я.
- Спокойно, не нервничай! Я не садистка. Убирать надо, вот и все.
Зная ее характер, я усаживаюсь поудобней и готовлюсь ко второй части спектакля.
Римма долго и обстоятельно изучает меню. Она не собирается сходить с боевой позиции и готова разить врага наповал.
- Девушк! А скажите, что в этом салате греческого, кроме названия? - Она тыкает вилкой в овощи. Глаза официантки ожидаемо наполняются слезами.
Но, удивительное дело, «негреческий» салат съедается, и Римма требует эклер.
- А что внутри? - настороженно ковыряет она пухлый липкий бок.
- Взбитые сливки. Это наш фирменный десерт! Его все любят!
- Все? - Глаза Риммы нехорошо поблескивают. - И вы думаете, что это аргумент? Я не все, мне претит стадное чувство. Кстати, я заказывала эспрессо, а это что? Ну? Это же американо!
- Нет-нет, - тараторит девочка, - вот пенка, и еще крепость… Это не американо, это классический эспрессо!
Римма как-то вдруг успокаивается, величественно взмахивает рукой. Очевидно, это означает: «Ладно, живи пока». С аппетитом съедается красавец-эклер, залпом выпивается кофе. Римма почти улыбается.
- Ну, спасибо, очень вкусно, - небрежно бросает она официантке слова и чаевые. На улице снова закуривает.
- Какой-то фигней накормили. Не отравили, как думаешь?
Я думаю, что мой ответ здесь будет лишним, что кухня была отменная, а кофе выше всяческих похвал. Пожимаю плечами, рычу:
- Римма, застегни сумку!
Чертыхаясь, Римма закрывает глубокий мир бокового кармана. Мы идем дальше.
С ней очень сложно найти общий язык. По крайней мере никому из наших общих знакомых не удалось это сделать. Подозрительная, убежденная в том, что любая просьба содержит корысть, а за улыбкой скрывается желание сделать гадость, Римма живет с выпущенными иголками, стремясь в целях защиты напасть первой.
Каким образом я оказалась в числе доверенных лиц? Почему она решилась показать мне мягкую, неприкрытую шипами сущность? Искать ответ бессмысленно. Наверное, мое имя сложили звезды московского неба, когда Римма захотела подругу.
Римма любит смотреть вверх. В этот момент я почти слышу надрывный монолог, обращенный тому, кому она доверяет чуть больше, чем всем остальным: «Ты слышишь меня? За что, а? Нет, ну ответь, не молчи. За что, я тебя спрашиваю, ты послал мне в окружение людей неразумных и скудоумных? Сколько можно испытывать меня на прочность?» Карие глаза становятся прозрачными, словно растворяется граница между внутренним и внешним космосом. Пройдя через шесть десятков Римминых лет, небесный свет выхватывает из мрака такие глубины, которые я своим умишком постичь не в состоянии.
Римма до ужаса активна. Постоянно самообразовываясь, она требует развития и от окружающих. Советы раздает легко, щедро и беспардонно. Если погасить первую реакцию отторжения, то благодарить эту неугомонную женщину будешь всю жизнь.
- Тебе нужен диплом нормального вуза, - объявила она. Пока я искала слова благодарности и вежливого отказа от непрошеного вторжения, она открыла пяток сайтов.
- Вот, смотри, я вчера посидела, поискала, чтобы по статусу подходило, по направлению и по цене. А то, извини, твоя филологическая корочка со штампом Мухосранска выглядит дешевкой.
Слова благодарности у меня все-таки нашлись. Случилось это гораздо позже, когда я ее стараниями закончила второй институт, заимела новых знакомых и после этого еще больше прилипла к суматошной, похожей на большую растрепанную ворону Римме.
У нее и голос вороний - резкий, гортанный, царапающий слух. Услышав Римму впервые, можно нахохлиться и долгое время приходить в себя, привыкая к потоку острых, пронзительных звуков.
Наверное, быстрее всего привыкали к ее голосу студенты. Она входила в аудиторию, рослая, широкая, крепкая, как советский книжный шкаф. Умело распоряжаясь знаниями, четко представляя, на какой полке мозга лежит нужная информация, Римма начинала лекцию. Под монотонные скрипучие звуки вставали образы князей и царей, военачальников и священнослужителей, приобретала объем архитектура, а радиально-кольцевая структура столицы превращалась в живой полнокровный организм.
Римма Борисовна Сахарова, коренная москвичка, рассказывала о городе как о старом родственнике, которому в силу возраста прощают мелкие чудачества и бесконечно любят просто за то, что он есть.
Римма Борисовна учила любить Москву.
Хотя, почему «учила»? Она и сейчас, ворча и проклиная свою уступчивость и мягкотелость, берет очередную группу студентов, кидает в них зерна ума и добра.
После лекций мы устало плюхаемся рядом на сиденья в метро. Говорить не хочется ни мне, ни ей.
- Римма, застегни сумку, - устало вздыхаю я.