Текст: Марина Масалитина
Рэй Дуглас Брэдбери (1920–2012) – один из самых знаменитых американских писателей XX века, у которого сегодня день рождения. Его знают в первую очередь как научного фантаста; тем не менее, среди его рассказов есть и самые настоящие хорроры. Это не сказочные страшилки и не мистические байки, а правдоподобные и жуткие истории, которые пугают своим глубоким психологизмом, стирая грань между реальностью и мистикой.
Чтобы понять, как глубока это кроличья нора, рассмотрим два коротких, но оттого не менее цепляющих произведения Бредбери.
«Лихорадочный сон»
Это рассказ о Чарльзе – мальчике, который заболел скарлатиной и бредит про то, что его тело видоизменяется, а он теряет над ним контроль. Просьбы о помощи бесполезны: и доктор, и родители уверены в том, что у ребёнка галлюцинации. На уроке биологии в школе Чарльз узнал про одноклеточных животных. Они миллионы лет назад собрались вместе, и таким образом возникло первое тело. Раз человек – всего лишь куча клеток, решивших помогать друг другу, то, если в организме наберётся другая целая куча клеток, она может захватить тело, изменить его и контролировать – рассуждает Чарльз.
- «Меня убили, но я живу. Мое тело умерло, превратилось в болезнь – и никто об этом не узнает. Я буду жить среди них; нет, не я... кто-то чужой. Гнусный и злобный, такой отвратительный, что осознать это просто невозможно. Даже думать страшно. Он будет покупать обувь и пить воду, когда-нибудь женится и, возможно, причинит миру столько зла, сколько до него никто не причинял».
После пика лихорадки болезнь уходит так легко, словно её и не было. Мальчик (которого автор больше не называет Чарльзом, да и сам он воспринимает свое имя как что-то новое) даже заявляет, что никогда больше не будет болеть. Ему не терпится жить: ходить в школу, обниматься, драться, путешествовать, пожимать людям руки, трогать книги в библиотеках, а потом, когда-нибудь – жениться и иметь много детей.
Взрослые в восторге от такого душевного подъёма недавнего больного.
Пока родители обсуждают с доктором миновавшую их беду, Мальчик легко касается голой ногой пробегающих мимо муравьёв. Те на мгновение замирают, потом дёргаются – и больше не шевелятся.
«Уснувший в Армагеддоне»
- –Твое имя? – спросили невидимые голоса.
- – Сейл, – ответил он, крутясь в водовороте тошноты, – Леонард Сейл.
- – Кто ты? – закричали голоса.
- – Космонавт! – крикнул он, один в ночи.
- –Добро пожаловать, – сказали голоса. – Добро... добро....
- И замерли.
Леонард Сейл – космонавт, который потерпел крушение. Ему повезло: он жив, цел, у него есть еда, которой хватит на два месяца. На планете, где он оказался, можно дышать. Даже радиоаппаратура цела; так что Сейл смог вызвать помощь. Осталось дождаться спасателей, которые прибудут через шесть дней.
Но когда он, расслабившись, лёг спать, началось нечто необъяснимое. В голове зазвучали голоса. Ярко, громко, отчётливо. Они стонали, призывали его то спать, то умереть, делили сознание Сейла между собой.
Послышались звуки битвы. Голоса разделились натрое: один представился как Тилле из Раталара (полностью: гордый Тилле Кровавого Могильного Холма и Барабана Смерти, Убийца Людей), другой – как Иорр из Вендилло (полностью: Мудрый Иорр, Истребитель Неверных). Третий тип голосов был хором воинов. Сейл был не рад им в своей голове и вежливо попросил не беспокоить:
- Леонард Сейл шатался, будто под тяжким грузом.
- –Убирайтесь! – кричал он. – Оставьте меня, ради бога, оставьте меня!
Проснувшись, он выпил кофе, проанализровал ситуацию и пришёл к выводу, что наследственной склонности к безумию у него нет – как минимум двести лет никого из его родных этот недуг не беспокоил – а на последствия шока кошмар тоже списать нельзя. Так и не найдя причины своего состояния, Сейл принимает гениальное, с его точки зрения, решение – не спать вовсе, раз не получается сделать это комфортно.
В конце концов сдавшись и задремав, он возобновляет знакомство с голосами. Выясняется, что на этой некогда богатой планете давным-давно была великая война, длившаяся пять тысяч лет. Когда планета умерла, а тела иссохлись, от местных жителей остался только разум. Они стали «нереальностью» в ожидании тела. И вот оно попало к ним. Одно на всех – это не страшно. Сознание Сейла стало площадкой для продолжения борьбы непримиримых врагов.
- – Но я – личность. Я возмущен вашим вторжением.
- – Он возмущен нашим вторжением. Ты слышал его, Иорр? Он возмущен!
- – Как будто он имеет право возмущаться!
Неравный бой за сознание между его собственником и захватчиками был тяжёлым и почти закончился победой Сейла – пролетавшие мимо космонавты перехватили сигнал SOS и пришли на помощь раньше, чем обещанный Сейлу корабль. Но спасатели были уставшими: они решили отдохнуть немного, прежде чем двинуться дальше.
Обессилевший Сейл что-то предупреждающе забормотал.
Ему вкололи снотворное, чтобы он наконец отдохнул...
Бред героев – излюбленная игра писателей. Можем вспомнить «Падение дома Ашера» Эдгара По, где так же, как в «Лихорадочном сне», непонятно – случилось ли то, что случилось, на самом деле, действительно ли Мэдилейн похоронили заживо или это галлюцинации её загибающегося брата Родерика? Про бред и сон на грани с явью много писал Лавкрафт; например, рассказ «Сны в ведьмином доме», где смешиваются воедино научные открытия, магия и безумие.
Среди классиков научной фантастики тоже найдутся примеры: так, бред (правда, от препаратов) использовали Роберт Шекли в рассказе «Через пищевод и в космос с тантрой, мантрой и крапчатыми колёсами» и Станислав Лем в романе «Футурологический конгресс». Именно же бред болезни эффектно ввёл Ян Вайсс в романе «Дом в тысячу этажей». Словом, иллюстративного материала много, и это объяснимо: бред, как и сон, удобный инструмент, который легко подстраивается под потребности автора и общества/эпохи, к которому автор принадлежит.
Когда фантасты создают свои миры, опираются на то, что видят; точно так же наше сознание модулирует сновидения и бред из увиденного наяву. Во снах, как и в сочинительстве, возможны нечаянные пророчества – на самом деле не что иное, как логичные предположения в рамках заданных условий. Поэтому включение бреда / сна в фантастическое произведение – сложное наслоение подобного на подобное, где отражение реальности возводится в интересную степень.