Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
- …Так это значит, я с другой планеты,
- И непременно где-то вдалеке
- Без злобного бряцания монеты
- Другая жизнь струится налегке.
- Другая жизнь, какая ты другая!
- Алексей Шадринов
В конце прошлого века в Вологде жил поэт Юрий Макарович Леднев – очень теплый и добрый человек. Для молодых литераторов Макарыч был заботливым отцом, для всех детей – Дедом Морозом. Его песенка «Хоровод-хоровод, пляшет маленький народ…» до сих пор звучит на детсадовских утренниках.
Мы дружили. Незадолго до своего ухода Юрий Макарович передал мне копии писем к нему Виктора Астафьева. Письма эти не публиковались. Приведу одно из них. Оно написано из Овсянки в Вологду 13 августа 1995 года.
«Дорогой Юра!
Видно, стар становлюсь и уж многое поднять и понять не могу. Раза три принимался писать об Алёше Шадринове (однофамильце моего фронтового друга*, умершего в позапрошлом году) и всякий раз срывался на крик и визг от возмущения и боли, потом этот разнесчастный праздник Победы навалился, потом в деревню уехал в полуразобранном виде – роман и повесть добил за короткий срок – это более тысячи страниц – надорвался.
Разумеется, я не молчал всё это время, говорил, где только мог о преступлении, совершенном в армии, еще об одном; с военным прокурором толковал, журналистам местным книжку и твое письмо показывал и вот они выступили – резко, с болью, да кабы это убиенному Алёше и нам всем помогло?
Посылаю газету с Андреем**, а сам полубольной остаюсь в деревне. Делать пока ничего не делаю, да и не могу делать, а надо…
Поклон мой нижайший Наде*** и всем твои домочадцам.
Обнимаю – Виктор Петрович».
Герой этого письма Алёша Шадринов был подопечным Юрия Макаровича Леднева. Именно Леднев первым отозвался на стихи юноши, показал их Астафьеву, который увидел за строчками Алеши будущего Лермонтова.
Но все оборвалось в один день: Алексея призвали в армию. Одноклассники вспоминают: в армию Алёша пошёл «с огромным желанием», даже в институт не стал поступать, работал год кочегаром и ночным сторожем в детском саду. Перед призывом он принял Святое Крещение и решил начать жизнь буквально с чистого листа: бросил в печь свои рукописи, но огонь их чудесным образом пощадил.
Зимой 1992 года, 24 февраля (вот ведь день роковой…), рядовой Алексей Шадринов, проходивший срочную службу в одной из воинских частей Красноярска, погиб. Не от вражеской пули – от рук своих сослуживцев. Алексея нашли избитым и повешенным в помещении овощного цеха, куда сержант Исирбаев назначил его одиннадцатый раз подряд. Накануне Алёше исполнилось 19 лет.
Трагедия потрясла вологжан. Юрий Леднев, относившийся к Алеше как к сыну, бил во все колокола, требуя расследовать убийство и наказать преступников. Он обратился за помощью к жившему в Красноярске своему другу Виктору Астафьеву, чтобы тот усовестил следователей и прокуроров. Но время уже наступило бессовестное, и даже очевидные следы убийства следствие «не заметило». Доказать факт насильственной смерти сына родителям не удалось.
Страшно нам потом аукнулись вопиющие беззакония 1990-х! Алёша писал в своей неоконченной поэме:
- Бродит время, бродит карлик злой
- Со своей потворствующей свитой…
Сегодня Алексею Шадринову было бы чуть за пятьдесят. Недавно вологодское издательство «Древности Севера» выпустило книгу «Тихий голос души неразгаданной…». В сборнике не только все сохранившиеся стихотворения и рассказы Алексея, но и литературно-критические работы о его творчестве.
Алёша родился в Белозерске 22 февраля 1973 года. Как раз в тот год Василий Шукшин снимал здесь «Калину красную» -- фильм трагический и во многом загадочный…
Алёше казалось, что время в его родном городе течёт не по поверхности, а уходит в глубину и восходит к небу. И себя он ощущал как вернувшегося из этой глубины, даже писал в одном рассказе о своём «желании присутствовать во всех временах». Быть может, поэтому в его поэзии нет ни детской восторженности, ни подросткового томления, зато — так много припоминания и вдумчивости.
- Мне хочется изведать о забытом,
- Но временем в ревнивой тишине
- Воздвигнуты забвенья монолиты,
- И только это остаётся мне, —
- Аукнуть в тьму, глотающую звуки…
*Вячеслав Федорович Шадринов – он вытащил Астафьева с поля боя в Польше.
**Андрей – сын В.П. Астафьева, живет в Вологде.
***Надя – жена Ю.М. Леднева.
ИЗБРАННОЕ
- Моя звезда горит на небосклоне
- Средь тех людей, что воду пьют с лица,
- Я до конца Тургенева не понял
- И Пушкина не понял до конца.
- Среди манер, привычек и улыбок
- Вороной белой вышел я на свет.
- И головою с треском бился в глыбу,
- Стремясь к тому, чего на свете нет.
- Среди доступных сердцу очертаний
- Я видел перевал через года,
- И глупый рой таинственных мечтаний
- Теперь, увы, уходит навсегда.
- Я не жалею — пусть они растают,
- Пусть их поглотит синий лунный свет.
- Мне отчего-то сильно не хватает
- Всего того, чего на свете нет.
- 1985–1986 (автору 13 лет)
* * *
- В нашем городе спокойном
- Жизнь струится, как река.
- Были очень богомольны
- Люди в прежние века.
- Городок наш — что деревня:
- Вдоль верста да вдаль верста.
- Встали выше, чем деревья,
- В небо двадцать два креста.
- 1987
* * *
- Мы превратим планету в пыль
- За час до тихого рассвета.
- Ужасной сказкой станет быль —
- Конец планеты или света.
- Земля растает в чёрной мгле
- И безвозвратно канет в Лету...
- На одиноком корабле
- Переживут свою планету.
- 1987
* * *
- Я отовсюду слышу ветер.
- Я вижу серый небосвод.
- Я знаю то, зачем на свете
- Запущен дней круговорот.
- Я знаю всё; я чую звёзды,
- Луну, бегущую во мгле, —
- И то, что всем обещан отдых:
- И мне, и птицам, и земле.
- 1990
Утро Пасхи
- В дыме почек зелёном, в тяжёлом весеннем дурмане,
- Укрывается ива, и жизнью овеян покров,
- И едва различимы средь сумерек мягких, в тумане,
- Проявляются крыши тяжёлых, дородных домов.
- Я восстал из уснувших, едва заплескало рассветом,
- А над церковью Пасха, над кровельным цинком плыла.
- Восславляем Христа! И кресты возглашают об этом
- Сизым галочным роем. Туманы несут кадила...
- Осветляются веси, кармином восток занавешен,
- Замерцали луга светом инистых бледных бород.
- И вторгается в грудь неуёмная весть, что Воскресший,
- Вездесущ и незрим, с колокольным каноном грядёт.
- 1991
* * *
- Уже затих мой временный приют,
- Зажглись созвездья, потемнели зданья.
- Ночь воду льёт на мельницу мою,
- Миротворит и шлёт напоминанье…
- О том, как вдруг нечаянно простят
- Лишь тех, кто сам умел прощать нежданно,
- О том, что сон целителен и свят,
- О том, что он дарован невозбранно.
- В моём углу опять горит свеча,
- Плывёт мой профиль величаво-странный.
- И свет идёт от каждого луча
- Еловых перьев птицы деревянной,
- Повисшей над моею головой.
- А я борюсь с навязчивой дремотой,
- Но всё ж не сплю. Вдруг голосок живой
- Донёсся мне, как пенье от киота…
- Чей это сладкий голос надо мной?
- 1991
* * *
- И снится мне, и волнует, и тревожит,
- Вселив тоску, невиданную здесь.
- Раз человек представить что-то может,
- То во Вселенной это где-то есть.
- Так это значит, я с другой планеты,
- И непременно где-то вдалеке
- Без злобного бряцания монеты
- Другая жизнь струится налегке.
- Другая жизнь, какая ты другая!
- Какая ты, такая без меня?
- Зачем уходишь, гордо огибая
- Толпу сердец, бегущих от огня?
- Да, это верно, все мы здесь пришельцы,
- Но при рожденьи, бросившись в замес,
- Тянулись мы о землю опереться
- Обрывками космических телес.
- Но многим ли почувствовать под силу
- Одну для всех незыблемую весть:
- Ещё до нас когда-то это было,
- В другую жизнь, невидимую здесь.
* * *
- Холодный воздух — хрупкая слюда —
- Кладёт на волны радужную млечность.
- Понять ли мне, о чём поёт вода,
- Куда она змеится бесконечно…
- К чему весной утиный хоровод
- Заводит песню, звонкую, как трубы,
- Вода поёт, и жизнь пока идёт,
- Всё никуда и всё из ниоткуда.
- Рыдают гуси, клином размежив
- Поля небес, изрытых облаками.
- Моя душа над родиной летит,
- Обняв её бесплотными руками…
* * *
- Он утонул в вокзальной сутолоке,
- Когда настиг гнездовье всех причин,
- Родивших беспорядочную склоку
- Пречистых лиц и смазанных личин.
- Причины ветром пронеслись по глади
- Людских трущоб, забывшихся во сне.
- И вот уже Россию лихорадит,
- Россия вновь в антоновом огне.
- Смиренница и помыслом, и телом,
- Каков резон стократ ползти под плеть?
- Ты старою медведицей хотела
- В берлоге глаз скорбящих умереть.
- Слова редеют, и редеют души
- Несущих возрождения слова.
- Какой иуда тишь твою порушил,
- Перед которой никнет синева?
- Какой иуда обнажает корни,
- Иссохшие и спёкшиеся в прах,
- И мнит, что ангел голубой и горний
- Ещё почиет в чёрных куполах?
- Ах куполам, ли, врезавшимся в небо,
- Где мест святых зияет пустота,
- Хранить устало золотую небыль,
- Радеть, чтоб быль осталася чиста?
* * *
- Мне хочется изведать о забытом,
- Но временем в ревнивой тишине
- Воздвигнуты забвенья монолиты,
- И только это остаётся мне, —
- Аукнуть в тьму, глотающую звуки,
- Воззриться в муть, ворующую свет —
- Напрасно всё, — пожизненной разлуки
- Со всём минувшим горестнее нет.
- Подумалось ли, кем-то прошепталось
- Иль снегом опустилося на снег;
- Минует всё, и потечёт усталость
- Холодным светом из-под липких век.
- Взгляну в себя, как вечер смотрит в полдень,
- И вспомнится, что прикорнул затон,
- Что дышит лес, на сумерки приподнят
- И оттеснён за огненный кордон.