Текст: Денис Безносов
1. Rachel Kushner. Creation Lake
Jonathan Cape, 2024
Когда-то в молодости, вдохновленный Ги Дебором и «пляжами под мостовой», Бруно Лакомб якшался с революционной молодежью и участвовал в уличных протестах. Сейчас он находится в добровольной аскетичной ссылке в пещерах на юге Франции. Бруно одержим первобытными цивилизациями, когда-то населявшими пещеры и потом бесследно сгинувшими с лица Земли. Он убежден, что леваки должны понимать, что «противоречие между человеком и природой куда глубже, чем основополагающий для XX века раскол между владельцами заводов и рабочими».
Тем временем французские власти, как обычно подозревающие активистов вроде Лакомба и его сподвижников (которыми Лакомб, кстати, управляет по электронной почте) в терроризме, отправляют к нему бывшую шпионку и полицейскую Сэди Смит. Вскоре девушка обнаруживает, что экоактивисты, да и почти все местное фермерское сообщество, борются против создания циклопических водохранилищ, пагубных для экологии и экономики региона. Тем временем лидер протестов Лакомб провозвещает, что слышал в пещерах голоса неандертальцев, переговаривающихся «то на французском, то на окситанском, то на еще более древних языках Лангедока». Поначалу Сэди понимает, что имеет дело с возникновением причудливого культа, но вскоре отчасти проникается прозрениями Лакомба.
Собственно, самое интересное в романе Рейчел Кушнер — фигура Сэди, человека с определенной миссией и без определенных взглядов. Такой неопределенностью пропитано все ее мироощущение. Сэди любит все популярное, очевидные вещи наталкивают ее на очевидные умозаключения. Она верит, что истина индивидуальна, и все всегда неоднозначно. Она в меру эмоциональна и в меру расчетлива. Временами она кажется чересчур наивной, подверженной влиянию извне, временами обманчиво адекватна и рассудительна. Поэтому за смещением ее убеждений особенно любопытно наблюдать.
Сам роман, как и его героиня — это язвительная сатира на экоактивизм и озабоченный судьбой планеты экофикшн, и достаточно серьезное размышление о природе коллективной одержимости, укорененном в человечестве стремлении во что бы то ни стало принимать на веру любые, даже самые завиральные конспирологические теории. Намеренно эклектичный роман Кушнер смело и прямолинейно ставит вопрос о носителях модных идей за все хорошее против всего плохого, которые, несомненно, важны, но на поверку могут обернуться обманом или откровенным безумием.
2. Roddy Doyle. The Women Behind the Door
Jonathan Cape, 2024
В 1996 году ирландский писатель и драматург Родди Дойл, известный в основном букеровским квази-YA романом Paddy Clarke Ha Ha Ha, выпустил The Woman Who Walked Into Doors, открывающий серию книг с сюжетами, замкнутыми в закрытых помещениях. Главная героиня Пола Спенсер страдает от домашнего насилия и находит утешение в алкоголе (как-то муж ернически спрашивает, откуда у Полы взялась ссадина, и та отвечает, что «ударилась о дверной косяк», отсюда название). В книге 2006 года Paula Specer протагонистка осознает ситуацию, в которой находится, и сталкивается со смертью мужа. The New York Times отметил «несентиментальное и предельно точное понимание мистером Дойлом современной Ирландии».
В новом романе The Women Behind the Door Пола Спенсер опять оказывается взаперти — на сей раз из-за локдауна. Начинается книга с вакцинации в мае 2021-го и оканчивается в 2023-м, когда Дублин возвращается к более-менее привычному распорядку. Реальность у Дойла похожа на новостную хронику, упоминаемые улицы, даты, время событий и погодные условия тщательно встроены в действительность. Героиня намеренно похожа на всех случайных прохожих сразу и ничем особенным не выделяется, превращаясь в своего рода женщину без свойств.
Дойла интересует, что происходит за запертыми дверьми и окнами, в чужих невидимых спальнях и гостиных: никому не заметные, скорее всего полные каких-то трагедий, совсем небольшие, незначительные жизни. Поэтому именно двери выступают магистральной метафорой. Дверь как граница между разными категориями интерьера — кухня, спальня, гостиная; дверь как граница между враждебным внешним и неуютным внутренним мирами; дверь как граница между личным и общественным; дверь как препятствие, тупик, тюремная решетка, обманчиво преодолимый барьер. Пола много о них рассуждает и не может переступить порога без мысли о том, как пыталась уйти от мужа-насильника.
«А знаешь, я ведь стояла у двери, одна, готовая вот-вот уйти», — признается Пола взрослой дочери, которая все прекрасно понимала и тоже до одури боялась последствий, она помнит, как мать велела паковать сумки, вела их к двери, но никогда не решалась эту самую дверь открыть. Ковидный локдаун заставляет Полу переживать болезненные воспоминания снова и снова. Таким образом Дойл как будто делает предположение, что боль и тревога спрятаны и во многих других соседских квартирах. Он видит эту ситуацию как драматург, расставляет героев на отгороженной от мира сцене и не выпускает, пока те не выложат все свои самые страшные секреты.
3. Charlotte Wood. Stone Yard Devotional
Hodder & Stoughton, 2024
Букеровский Длинный список 2024 года навязчиво полон книг о неутешительной судьбе планеты. Об этом очередной экороман Ричарда Пауэрса Playground, сатирико-серьезный околоэкофикшн Рейчер Кушнер, эта же тема играет немаловажную роль в Orbital Саманты Харви. Протагонистка-рассказчица Stone Yard Devotional, всю свою жизнь посвятившая исследованию экосистем и сохранению видов, тоже борется за светлое экологическое будущее Земли, терпит фиаско, впадает в отчаяние, бросает прежнюю жизнь, брак, дом-машину-работу, отправляется на ретрит на умиротворенный юг Уэльса. Поначалу она просто лежит на полу часами, потом примыкает к местному монастырю.
Тут героиню настигает ожидаемая эсхатология, и назревает она через своего рода знамения. Обитателей монастыря, как водится, будет ждать три магических прибытия. Сначала издалека привезут останки монахини Дженни, убитой и захороненной несколько лет назад в Таиланде — ее тело всплыло в результате внезапных ливней и теперь вернулось на родину для перезахоронения. Вместе с останками прибывает ее сестра, радикальная экоактивистка и носительница знаний о грядущем апокалипсисе (она привозит с собой радио, то и дело сообщающее о надвигающихся климатических катастрофах). Наконец, монастырь наводняют полчища мышей, а такое не к добру и никогда к добру не бывает.
Атмосфера стремительно накаляется. Радио бубнит о саморазрушении мира, чьи-то голоса, принадлежащие людям, скорее всего сведущим в вопросах экологии, день и ночь тараторят о том же. Все помещения заполнены мышами: они скребутся в ставни, роют огромные ямы, никогда не смолкают, поговаривают даже, что мыши способны вырыть яму величиной с человеческое тело. Все это воспринимается как посланное свыше испытание, какое важно пережить, чтобы спасти полуразвалившийся и обреченный на прозябание окружающий мир.
Шарлотта Вуд иронически живописует религиозную панику, вдохновленную паникой экологической. Она сгущает краски, доводит иные описания до гротеска, выставляет персонажей сумасшедшими, вроде тех, что, стоя возле метро с исписанной библейскими пророчествами картонкой, призывают человечество срочно покаяться в грехах. Однако откровенно издевательский Stone Yard Devotional — это и жутковатая притча о том, что и как будет делать человечество, чтобы спасись, когда признаки конца света взаправду замаячат на горизонте. Выводы, увы, получаются безрадостные.
4. Jesse Ball. The Repeat Room
Catapult, 2024
Как доподлинно убедиться, что подсудимый заслуживает (или не заслуживает) наказания? Положим, для этого существует судебная система — с прокурорами, адвокатами, судьями, присяжными и тоннами законов. Но суд и стоящий во главе судья все равно субъективны, несовершенны, отчего все участники и в первую очередь сам судья не застрахованы от ошибок. Поэтому судебная система столь многослойна и зачастую доведена до такого абсурда, что, например, приговаривает Йозефа К. к смерти за непонятно что. Именно поэтому изобретена специальная комната, repeat room, куда, как в Being John Malkovich, можно посадить судью, чтобы он своими глазами проследил, что творится в голове подсудимого и какие там запрятаны истинные намерения.
Судья Абель Коттер в такой процедуре принимать участие не хочет, но обязан, поскольку в комнату допускают далеко не каждого, а его выбрали. Абель вынужден идти на поводу у системы, послушно выполнять приказы, действовать в интересах большинства. В противном случае его жизнь будет лишена перспектив, карьеры, высокого значения и не исключено, что может быть подвержена опасности (со стороны все той же системы). Мир, в котором он обитает, холоден и промозгл, как морг. Люди здесь равнодушны, лишены эмпатии, переживаний, человечности. Они не видят смысла и в самовыражении: «Кто теперь рисует? Если мне потребуется изображение водолаза, мушкета или слона верхом на канарейке, я просто попрошу экран мне его нарисовать».
Первая часть The Repeat Room — странствие Абеля по сознанию подсудимого. Вторая — поток сознания самого подсудимого, сюрреальный текст на грани прозы и стиха. Из сбивчивого монолога выясняется, что безымянный жил вместе с сестрой и родителями вдали от цивилизации (они не принимали мир таким, каким он стал). Детей воспитывали — если верить ненадежному рассказчику — при помощи электрошока и заставляли изображать различные личности, чтобы те не смогли сконструировать свои собственные. На фоне такого кошмара у брата с сестрой завязываются отношения, которые, вероятнее всего, окончатся трагедией.
«Франц Кафка встречается с Йоргосом Лантимосом» — гласит зазывная фраза на обложке. Редкий случай, когда маркетинговый слоган дает чуть ли не исчерпывающее представление о стиле Джесси Болла. The Repeat Room действительно походит на совмещение обернутого вспять «Процесса» с «Клыком». Поэтому трудно говорить о классической антиутопичности романа — что у Кафки, что у Лантимоса (или еще у Энди Кауфмана, которого в связи с Боллом тоже имеет смысл упомянуть) мир предстает как будто с изменившимися правилами игры и без какой бы то ни было возможности преодоления системы. Поэтому у The Repeat Room не будет ни развязки, ни катарсиса, ни тем более преодоления.
5. Sally Rooney. Intermezzo
Faber & Faber, 2024
Романы Салли Руни чрезвычайно нравятся читателям, потому что рассказывают им про их жизни на понятном и знакомом языке. Увлеченные травмами и повседневностью довольно-таки обычные персонажи с обычными — даже обыденными — жизнями за редким исключением не делают ничего драматически существенного. Вместо этого они кочуют из одних романтических отношений в другие, перемалывают у себя в головах последствия пережитых когда-то эмоций, бесконечно «ищут себя» и, конечно, все время о чем-то разговаривают. Причем именно так, как говорят современные люди — кратко, бегло, эллиптично и с иногда навязчивым вниманием к себе.
Собственно, на тщательно воспроизведенной речи строился первый и до некоторых пор, пожалуй, самый значительный роман Руни Conversations with Friends, где (что следует из названия) персонажи преимущественно разговаривали и в свободное от разговоров время занимались сексом. Этот же прием в сочетании с психо-телесно-травматичным самокопанием и клишированно-очаровательным comming-of-age обеспечил популярность второй книге Normal People (по которой, разумеется, сняли скучный сериал). Те же «разговоры с друзьями», обильно сдобренные сексом и всеобъемлющей тревожностью, характерной для поколения миллениалов, легли в основу Beautiful World, Where Are You (2021). Герои взрослели вместе с Руни, конструкция художественного высказывания явно заходила в тупик, но стабильно продолжала нравиться.
Intermezzo снова построен примерно по тем же принципам, однако выглядит по-настоящему зрелым текстом, выделяющимся на фоне двух предыдущих и отчасти повторяющим изящество Conversations. В центре сюжета только что потерявшие отца братья — двадцатидвухлетний чудаковатый интроверт-шахматист Айван и тридцатидвухлетний красноречивый адвокат Питер, — как бы представляющие два поколения (а поколенческие особенности — одна из важнейших тем у Руни). Первый оказывается в бурных отношениях, которые перевернут привычный для него порядок вещей с ног на голову. Второй будет разрываться между двумя диаметрально противоположными женщинами.
Но главное, как обычно у Руни, — конечно, диалоги. Айван изъясняется неторопливо, вдумчиво, немногословно, часто недоговаривает и часто не справляется с ходом беседы. Питер, наоборот, охоч до разговоров, мастерски выражает мысли, говорит много и обильно. Текст Intermezzo, с одной стороны, постоянно балансирует между героями и их мирами, между поколениями, психологическими крайностями, полюсами устной речи, с другой — представляет собой сложносочиненную пьесу из пяти действующих лиц (двух мужчин и трех женщин) и элегантного уиппета* по имени Алексей. Пьеса до того аккуратно срежиссирована, что оторваться практически невозможно.
* Порода стройных, мускулистых и спортивных собак (Прим. ред.).