Текст: Денис Краснов
«Сын реки и леса»
«Река должна быть в каждой биографии; без неё серо детство и неблагословенна молодость; старость без неё наступает раньше, и ещё раньше мысль делается сухой и несвободной. В преддверии любой веры должен быть свой Иордан».
Эти слова, написанные Михаилом Осоргиным (1878–1942) на склоне лет в книге воспоминаний, во многом стали отражением его собственной биографии. Будущий писатель родился в Перми – городе, чей холмистый ландшафт живописно пронизывают и скрепляют более трёхсот малых рек и ручьёв. Все вместе они составляют единое природное целое с царицей местных рек – многоводной Камой, которая и стала «своим Иорданом» в жизни Осоргина.
Столь откровенный пантеизм, нерасторжимый союз с природой и её богатствами, чувство воли и простора как естественного образа бытия всего живущего стали доминантой мироощущения Осоргина и неизменно питали его прозу – изящно текучую, акварельно-прозрачную, рельефно-пластичную.
«Стать Робинзоном? Одно удовольствие!»
Если согласиться с тем, что все мы родом из детства, то для Миши Ильина (такова его настоящая фамилия; Осоргин – фамилия бабушки) первые годы жизни прошли не только на лоне привольной уральской земли, но и в благотворной семейной атмосфере. Мать с отцом никогда не ссорились, и маленький Миша, а также три его старших сестры и брат, не слышали «не только грубого слова, но даже слова упрёка или недовольства».
Елена Александровна окончила институт благородных девиц в Варшаве и была настолько образованна, что сама готовила детей к поступлению в гимназию. Андрей Фёдорович служил судебным следователем и членом окружного суда по уголовным делам, то есть был из поколения либералов 1860-х – одним из тех, кого вынесли в авангард общественной жизни реформы царя-освободителя Александра II. Именно по стопам отца должен был пойти Михаил, окончивший юридический факультет Московского университета.
Вообще же род Ильиных – один из древнейших в России – был связан нитями родства со многими знатными семействами, в том числе и с Аксаковыми. Читая сыну знаменитую «Семейную хронику», Андрей Фёдорович рассказывал о том, кого из героев он знал лично. Михаил восхищённо внимал и прислушивался к ритму книги, и даже много десятилетий спустя признавал в Аксакове своего «любимого писателя, пред русским языком которого я благоговею».
Однако первое литературное впечатление детства случилось для Осоргина ещё раньше, в семилетнем возрасте, и было связано с приключенческой книгой «Робинзон в русском лесу», вышедшей из-под пера Ольги Хмелевой, позабытой ныне писательницы.
Вновь и вновь, как и во многих других местах у Осоргина, звучит любимый идиллический мотив единения с живой природой, которой просто не нужно мешать: она сама способна научить многому суетливый человеческий род. Мысль, конечно, не новая, но умудрённому писателю она особенно дорога как проросшая давным-давно на родной почве:
«Что привито в детстве, то остаётся на всю жизнь, и я не очень затруднился бы стать Робинзоном: ничего, по-моему, кроме удовольствия!.. Лишь одно непременное условие – моему Робинзону необходим русский северный лес, со снегом, медведем и рыжиками».
«Свобода в триллион раз ценнее жизни»?
Из детских лет Осоргин вынес ещё одно судьбоносное потрясение, которое сказалось на всём его дальнейшем мировоззрении. Всегда мягкая в отношении сына, Елена Александровна однажды посадила Мишу в чулан. Пусть длилось это недолго, но первое лишение свободы настолько ошеломило мальчика, что Осоргин, которому предстояло ещё не раз побывать в заключении, впоследствии сформулировал одну из главных своих максим: никто и ничто не вправе распоряжаться свободой другого человека.
В этих накаленных до предела строках звучит дрожащий голос человека, который просто жаждет высказать нечто сокровенное, давно выношенное. Он почти срывается, пытаясь убедить в правоте своей отнюдь не бесспорной мысли. Только вот – убеждает ли?..
В 1903 году молодой адвокат Михаил Ильин женится на Екатерине Маликовой – участнице боевой организации социалистов-революционеров, а в 1904-м – и сам вступает в партию эсеров. В 1905-м в подпольной газете «Революционная Россия» выходит анонимная статья Ильина «За что?», оправдывающая террор как метод политической борьбы. Незадолго до этого эсер Петр Куликовский, одно время скрывавшийся в квартире Ильина, застрелил в упор московского градоначальника – графа Павла Шувалова.
И вот что пишет тогда 26-летний Ильин:
«Пусть эхо выстрелов прозвучит по всей стране и зовёт народ к вооружённому восстанию… Пусть каждый, кто не задумался ещё, за что убиваем мы царских слуг, поймёт, что это делается в борьбе за благо народа…»
Моральный релятивизм и неприятие любых навязанных догм будут и дальше характерны для Осоргина. В одном из частных писем он подчёркивает:
«Где был счастлив»
В декабре 1905 года следует арест и заключение в Таганскую тюрьму, а после освобождения под залог Осоргин бежит в Финляндию и к концу 1906 года переезжает в Италию, которая становится его второй после родины сердечной привязанностью.
«Там, где был счастлив» – так назовёт Осоргин автобиографическую книгу об Италии, вышедшую в 1928 году. И такое заглавие далеко не случайно. Осоргин наслаждается давно чаемой свободой и дарованной яркостью красок, становится востребованным как журналист и гид по Вечному городу, расходится с первой женой, но встречает молодую Рахиль Гинцберг, с которой живёт гражданским браком.
В 1913 году выходит книга «Очерки современной Италии», а в 1914-м случается ещё одно важное событие – Осоргин вступает в масонскую ложу, пока что в роли ученика.
После десяти лет, проведённых в Италии, настаёт время вернуться в Россию. Страна вовлечена в Первую мировую войну и находится на пороге революционных перемен, и Осоргин с головой погружается в общественное бурление. Кроме бойкой публицистики, он занимается организаторской работой и в марте 1917-го становится председателем новообразованного Союза журналистов и сопредседателем московского отделения Всероссийского союза писателей.
На следующий же день после октябрьского переворота Осоргин призывает к сопротивлению большевикам в статье «Драться – так драться!» и примыкает к изданиям оппозиционной направленности. Новым властям довольно быстро удаётся пресечь печатный разброд и шатание, и в условиях информационного голода Осоргин со товарищи открывает в голодающей Москве… книжную лавку писателей!
Представьте себе: вы приходите в магазин – а вас радушно встречают там такие блестящие умы, как философ Николай Бердяев, писатель Борис Зайцев, поэт Владислав Ходасевич, искусствовед Павел Муратов, литературовед Борис Грифцов, историк Алексей Дживелегов.
Кстати, в творчестве Зайцева, Муратова и Грифцова также вдохновенно отражается культура Апеннинского полуострова. Вместе с ними Осоргин заседает в «Студии Итальяно», которую вполне можно считать прообразом Итальянского института культуры в Москве.
Кроме того, Осоргин по просьбе Евгения Вахтангова переводит пьесу Карло Гоцци «Турандот», ставшую визитной карточкой театра на Арбате, а в театре Корша ставится комедия Карло Гольдони «Слуга двух господ» – также в переводе Осоргина.
«История многое простит большевикам, но этого не простит»
В 1921 году Осоргин становится редактором бюллетеня «Помощь», выпускаемого Всероссийским комитетом помощи голодающим (ПОМГОЛ). Это благое начинание выдвинуло на авансцену силы, в лице которых большевики увидели серьёзных политических конкурентов. По приказу Ленина следуют аресты членов ПОМГОЛа – и Осоргин, Зайцев и Муратов в числе первых попадают на Лубянку.
Зайцева довольно быстро отпустили, а вот Осоргина спасло от расстрела лишь заступничество Фритьофа Нансена, в 1922 году удостоенного Нобелевской премии мира. Следует ссылка в Казань, а вскоре – и высылка из России на знаменитом «философском пароходе».
«Напрасная половина жизни»
Именно в эмиграции расцветает талант Осоргина как романиста. Как он сам признавался, «в России писать было “некогда”», – много сил и времени отнимала постоянная вовлечённость в дела вершившейся на его глазах истории.
Обосновавшись в Париже, Осоргин не то чтобы «уходит в себя» – напротив, он всё так же активен на страницах эмигрантской печати. Но вдали от родины обостряются духовные поиски этого «всебожника» и в 1925 году приводят его в масонскую ложу «Северная звезда», где он дорастает до высшей степени иерархии – «досточтимого мастера» (1938-1940). Роль наставника Осоргин исполняет и в основанной им самим независимой ложе «Северные братья». Одним из тех, кто подпадает под обаяние увлечённого «мастера» и принимает его учение, становится, например, Гайто Газданов.
Кроме участия во «Всемирном Братстве Чудаков» (так аллегорически именует Осоргин масонство в книге «Происшествия зелёного мира»), оторванный от родной среды писатель работает над главным своим инструментом: «Половину своих дней я отдаю работе над своим русским языком».
И эта работа приносит плоды. В 1928 году, когда Осоргину уже 50 лет, в Париже выходит его первый и, вероятно, самый известный роман – «Сивцев Вражек», действие которого охватывает «кровоточащий» период 1914-1920 годов. Сочетая в себе элементы русского семейного романа с модернизмом в стиле Андрея Белого или Евгения Замятина, повествование о жизни московской семьи интеллигентов строится на толстовском подходе: жизнь простых людей на фоне событий большой истории. Поэтому, наверное, от «Сивцева Вражка» отчасти веет и дыханием булгаковской «Белой гвардии», также впервые полностью опубликованной во Франции в 1927-1929 годах.
Успех дебютного романа («Сивцев Вражек» переводится в Соединённых Штатах и получает премию Американского книжного клуба) позволяет Осоргину приобрести участок земли под Парижем, в Сент-Женевьев-де-Буа. Здесь, на русском погосте, в 1995 году упокоится третья жена писателя, Татьяна Бакунина. Она переживёт супруга более чем на полвека и станет верной хранительницей его памяти и архива, составит «Биографический словарь русских вольных каменщиков».
Идеям построения всемирного братства в пропитанном буржуазным духом обществе посвящён роман «Вольный каменщик» (1937), который понравился далеко не всем собратьям Осоргина по масонству: зачем, мол, раскрывать секреты непосвящённым?
Чуть раньше выходят два романа, в которых отражается тема революции: «Свидетель истории» (1932) и «Книга о концах» (1935). Находится ей место и в одном из главных сочинений Осоргина – мемуарной книге «Времена». Две первые её части («Детство» и «Юность») публикуются в 1937 году, а завершающая («Молодость») увидела свет уже после кончины автора. Начинается Вторая мировая, и 1940 году Осоргин уезжает из Парижа подальше от нацистов в Шабри, где и уйдёт из жизни в ноябре 1942-го, в самый разгар войны, от сердечного приступа.
Не станем затягивать с послесловием и мы. А лучше откроем любую из книг Осоргина – и сразу окунёмся в лирическое журчание русского слова, такого чистого и такого живого.