Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
- Немало проболтался я в последние годы по разным прелестным местам, но, когда обнаружил эту деревушку, у меня дух заняло, так хороша. Деревня эта Марфино…
- Ю. Казаков — К. Паустовскому
С опаской и печалью гляжу в календаре на 29 ноября. Горькая осенняя дата нашей словесности. В разные годы 29 ноября русская литература потеряла трех несравненных художников: Юрия Казакова, Виктора Астафьева и Беллу Ахмадулину.
Юрий Павлович Казаков ушел первым — в 1982 году. Художнику, который успел так много сказать своими небольшими рассказами, было всего пятьдесят пять.
За время, минувшее с тех пор, Юрия Казакова ни на день не забывали читатели. Сегодня тревожное мироощущение писателя как никогда близко и понятно нам. В этом отношении Казаков современнее любого современного писателя.
Все точки на карте, связанные с жизнью и творчеством Юрия Казакова, давно стали местами не туристического, а уединенного паломничества.
К несчастью, нам уже не увидеть дом Казакова в Абрамцеве — шестнадцать лет назад его сожгли бандиты, жаждавшие захватить дачный участок.
Сегодня мы можем потерять еще одно пристанище гения — дом Юрия Казакова на Оке. Об этом рассказывает в письме в «Календарь поэзии» калужский публицист Алексей Мельников.
«…В 1960 году Юрий Казаков снял маленький дом в деревне Марфино. Этот дом сыграл ключевую роль в его творчестве. «Осень в дубовых лесах», «Трали-вали», «Ни стуку, ни грюку», «Запах хлеба», «Кабиасы», «Северный дневник» — вот только часть той золотой россыпи настоящей русской прозы, что обязана своим появлением деревянному домику, спрятавшемуся в нависающих над Окой лиственничных и липовых марфинских аллеях.
Мы не чаяли найти этот дом — как-никак шестьдесят лет минуло. Не повезло с этим и ранее Василию Михайловичу Пескову, что в начале 2000-х пытался здесь напасть на след Казакова. Тщетно. У нас была единственная зацепка — фамилия хозяина дома, упомянутая в одном из писем: Терентьев.
«Да, вот же он! — указала местная жительница на едва угадывающийся в зарослях репья и кустарников старый деревянный дом с полузаколоченными окнами и обрушившимся крыльцом, — Здесь Терентьевы и жили. Дом лет тридцать стоит заброшен…»
На вопрос — можно ли хозяев найти? — местные жители развели руками. А войти? Ни у кого не спросишь...
В избе — старый деревянный сервант, стол, сломанное кресло, полки книжные со справочниками по агрономии 50-х годов, на полу — опрокинутый навзничь громоздкий радиоприемник. Поднимаю первую из них — «Правда» от 26 июня 1956 года. Разворачиваю — «Письмо из Тарусы» Паустовского: «Пожалуй, нигде поблизости от Москвы нет мест, таких типично и трогательно русских по своему пейзажу...»
Тут же на полу — плотный лист белой бумаги с отпечатком сапога на нем. Переворачиваю — старое черно-белое фото дома под соломенной крышей. Он самый. Видимо, снимал сам хозяин избушки. Местные жители сообщили, что хозяин дома Александр Терентьев служил в те годы корреспондентом «Вечерней Москвы». И сын его Виктор любил, как выяснилось, фотографировать. На одном из его снимков — молодой улыбающийся Казаков в черном берете с папиросой в зубах на фоне деревянной стены своей «марфинской обители».
Вспоминаю строки из письма Казакова Марине Литвиновой летом 1960 года: «Я хочу купить себе тут дом, так мне нравится в Марфине, — пишет он. — Понимаешь, как здорово?.. Есть печка — русская. Буду топить и сушить грибы…»
Да, печка сохранилась, только треснутая. И грибов по-прежнему вокруг полно. И берега Оки всё ещё обсижены рыбаками густо. И всё, что описано в бессмертной казаковской «Осени в дубовых лесах», в Марфино сегодня ещё сохранилось, вплоть до окна дома, что тускло светило герою рассказа, когда он сентябрьским вечером спускался по лиственничной аллее к Оке встречать свою несбывшуюся судьбу.
…За этот год мы побывали в волшебном Марфино трижды. Вполне оценив предостережение Казакова, что здесь есть риск оставить свое сердце навсегда. Что, собственно с Юрием Павловичем и случилось. Мысленно он возвращался сюда постоянно: когда писал повесть о великом ненце Тыко Вылке — вспоминал Марфино и Оку, когда во Франции собирал материалы о Бунине — чувствуется, что душой пребывал здесь же. Когда переписывался с друзьями, нет-нет да и вздохнет, что в изрядных своих странствиях мало таких душевных мест, как Марфино, смог обнаружить.
Наше обращение в Министерство культуры Калужской области — не попробовать ли сохранить дом — не осталось без ответа. Да, сообщили из министерства, дом связан с именем выдающегося русского писателя Ю. Казакова, но повлиять на его печальную судьбу, увы, невозможно — он находится в частной собственности, имя собственника никому не известно.
Ничего другого не оставалось, как пойти на небольшое самоуправство — изготовить и разместить на бесхозном марфинском доме памятную доску: «Здесь в 1960 году жил и работал писатель Юрий Казаков». Надеюсь, она послужит «охранной грамотой». Но главное, конечно, — участливое и заботливое отношение самих марфинцев к так нечаянно обнаруженной у них достопримечательности. Из общения с жителями стало ясно, что судьба дома Ю. Казакова им не безразлична. Как и всем, кто любит и ценит творчество этого выдающегося писателя. Осталось, чтобы этим чувством прониклись и те, кто в силах и полномочиях на эту судьбу повлиять.
Алексей Мельников, Калуга…»
Юрий Казаков. Из рассказа «Осень в дубовых листах»
Свет в доме я нарочно не погасил, и освещенное окно было хорошо видно, пока я спускался по лиственничной аллее к Оке. Фонарь мой бросал вздрагивающий свет вперед и по сторонам, и я, наверное, похож был на стрелочника, только под сапогами у меня глухо шумели отсыревшие к ночи вороха кленовых листьев и хвоя лиственниц, которая даже при смутном свете фонаря была золотистой, а на голых кустах рдели ягоды барбариса.
Жутко идти ночью одному с фонарем!..
Аллея круто уходила вниз по скату, свет в окне моего дома скоро пропал, потом и аллея кончилась, пошли беспорядочные кусты, дубняк и елки. По ведру щелкали последние высокие ромашки, кончики еловых лап, какие-то голые прутики, и то глухо, то звонко раздавалось: «Бум! Бум!» — и далеко было слышно в тишине...
И я вспомнил весь этот год, какой он был для меня счастливый, как много успел я написать рассказов и еще, наверное, напишу за оставшиеся глухие, тихие дни на этой реке, среди этой природы, уже погасшей и предзимней…
* * *
Дом был мал и стар, я снял его у москвича, который жил в нем только летом. Мебели почти не было, только старые кровати, стол да стулья… Стены точил жучок, и все они были обсыпаны белой мукой. Зато в доме был приемник, электрический свет, печка и несколько толстых старых книг, которые я любил читать по вечерам.
— Раздевайся! — сказал я. — Сейчас печку растопим.
И пошел на двор рубить хворост для печки. Но мне было что-то не по себе от счастья, в голове звенело, руки тряслись, вообще весь я как-то ослаб и хотелось посидеть. Звезды сверкали мелко и остро. «Будет мороз, — подумал я. — И значит утром слетят все листья. Скоро зазимок!»
1961