Текст: Михаил Визель
К Пушкину в русской культуре принято относиться, мягко говоря, с пиететом. Таким, что матёрый профессионал, драматург Божией милостью Михаил Булгаков наотрез отказался выводить его на сцену – заявляя, что у него рука не выводит ремарку: «двери открываются, входит Пушкин». Так что в пьесе «Последние дни» дверь действительно (при)открывается, но из неё никто не выходит – из нее только падает свет свечи. Получилось деликатно и трагично.
Но на третьем веку его вечной жизни Пушкина медленно, но верно перезагружают. В прошлом году – «Онегин»; нынче – этот вот «Пророк». Его создатели не метят в Булгаковы, и глупо их в этом упрекать, у них другие приоритеты. И у них Пушкин не просто входит, но влетает кометой и куролесит напропалую – хлещет шампанское, целует по трех красоток зараз, по-панковски эпатирует великосветских хлыщей возмутительными стихами под битбокс каблуков и стульев, а провинциальных обывателей – турецкими одеяниями и синими очками, равно дерзит лицейским преподам и царским генералам. А как насчёт творчества? О, здесь тоже все в порядке. Создатели предприняли несколько небезуспешных попыток выразить визуальным языком этот зыбкий, мучительный процесс. Получилось если не прямо убедительно, то не вызывающим отторжение.
Но можно ли сказать, что это фильм о Пушкине?
Ни в коем случае.
Но на это никто и не претендует. «Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным, – подчеркивал сам Пушкин, приступая в январе 1825 года в Михайловском к анализу «Горя от ума». – Следственно, не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его — характеры и резкая картина нравов». Применим это правило к Феликсу Умарову (кстати, 30-летнему – как Грибоедов в 1825 году) и не будем ставить его высокобюджетной «кинодраме» по сценарию Василия Зоркого и Андрея Курганова в упрек вопиющие анахронизмы. Эпиграмма со словечками «кюхельбекерно и тошно», которую бесчувственный воспитатель якобы читает в лицейском классе, написана на самом деле в 1819 году в Петербурге. А вступление к «Руслану и Людмиле» – всем известное «У Лукоморья дуб зелёный…», которым якобы в том самом 1819 году юный Пушкин сражает петербургских барышень, на самом деле дописано в 1824 году в Михайловском. Отправляет Пушкина в южную ссылку вовсе не Бенкендорф, который в 1820 году был ещё боевым офицером, а не жандармом в кожанке и очочках, а другой боевой генерал – Милорадович, которого в фильме нет вообще. Сцена же знакомства Пушкина с Гончаровой на балконе загородного дома за одним на двоих бокалом шампанского так же немыслима, как заимодавцы, хватающие Пушкина за шубу. И создатели сразу обозначают зрителям «законы», которым собираются следовать – заставляя весь лицейский класс скандировать складную речёвку вольного политического содержания.
Итак, перед нами мюзикл. Причем не про мистера Икс, а «по мотивам» биографии одного из самых известных русских людей всех времён, хорошо изученной и многократно интерпретированной – и при этом с элементами рэп-батла и даже кукольного театра. Что ж, пусть так. Весь вопрос в том, насколько выдержаны характеры и достаточно ли резка картина нравов? Не вызывают ли, наконец, предлагаемые создателями фильма обстоятельства ощущение испанского стыда? Вроде описанного самим Пушкиным в эпиграмме «Риэго», направленной против его врага, графа Воронцова (который, заметим мимоходом, никак не мог хлестать по мордасам дворянина, которого держат за руки два жандарма – в каких бы тот ни был отношениях с его женой).
Надо признать, что, за исключением разве что вышеупомянутой ремарки, ответ на эти вопросы можно дать положительный. Да, создатели фильма хорошо видят «рамку» и неукоснительно ее держат. И некоторые важнейшие события не то что просыпались, а просто в нее не влезли. И прикапываться ко всем этим оперным несообразностям так же нелепо, как прикапываться, например, к тому, что в «Онегине» «Любви все возрасты покорны» – это комментарий ироничного автора, а в одноименной опере эта сентенция вложена в уста самого генерала, который пропевает ее на полном серьёзе. И в этой рамке даже сухой рэп в сопровождении топания ног и щелчков стульев, которым сопровождается декламация оды «Вольность» в ночном клубе, изображающем салон Голицыной, выглядят вполне убедительно и даже драматично. Да, граф Воронцов, отменивший, кстати, в бытность свою полковником, телесные наказания в своём полку, никак не мог отвесить леща – но его вежливые французские фразы воспринимались тогда так же оскорбительно. Тогда это было понятно, сейчас надо осталось бы непонятно - надо объяснять.
…Читатель ждёт уж рифмы «розы», то есть ответа на вопрос: «а как там Юра»? Надо признать, что взметнувшийся в звезды Юра Борисов совершенно на своём месте. Он вполне органично проживает эту труднейшую роль, оказываясь попеременно и «гулякой праздным», и сосредоточенным творцом, и бунтарём, и «адекватным человеком», а его вопиющее внешнее несходство с каноническим портером Кипренского искусно скрадывается, особенно во второй половине, когда юный повеса в картузе начинает матереть и бронзоветь и в некоторых ракурсах становится просто неотличим от других известных пушкинских портретов, Иосифа Вивьена в первую очередь. Так же хороша и 22-летняя Алёна Долголенко – Наташа Гончарова. Она действительно похожа на пушкинские чернильные профили жены – и при этом похожа на кинодиву Киру Найтли. Что для актрисы, начинающей свою карьеру в 2025 году, скорее достоинство.
Прочие тоже хороши – даже в предлагаемых оперных обстоятельствах, предполагающих четкое деление на злодеев и наперсников героя. Глядя ни на одного из них, не испытываешь «синдрома гардемаринов», – то есть устойчивого ощущения, что видишь перед собой московских парней и девчонок, которых несколько сковывают фраки и шляпки XIX века. Да что шляпки: Николай (Евгений Шварц) на карнавале предстаёт в цезарской кирасе – и этому веришь. Карнавал же, тотальный карнавал! Как веришь и в Бенкендорфа, настойчиво повторяющего рэповый рефрен, сводящийся к тому, что его задача сохранять порядок и давать гражданам опереться на законы, раз уж больше опереться не на что. Что ж, у каждого, как говорится, своя правда – а вместе они сплетаются во вполне убедительное художественное высказывание.
Можно вспомнить в качестве референсов, скажем, "Танцующую в темноте" фон Триера, которую тоже мотает от оперетты до трагедии (мы все помним, как обрывается жизнь Пушкина – и создатели фильма это не затушевывают), или даже давнюю "Листоманию" Кена Рассела, где тоже исторические фигуры оказываются героями бурлеска. А можно просто констатировать: Пушкин – жив!