08.05.2025
Кино и литература

Как щи обернулись борщом в «Они сражались за Родину»

Пара слов о том, чем экранизация Сергея Бондарчука отличается от романа Михаила Шолохова

Кадр из фильма 'Они сражались за Родину'  (1975, реж. Сергей Бондарчук)
Кадр из фильма 'Они сражались за Родину' (1975, реж. Сергей Бондарчук)

Текст: Дмитрий Сивков (главный редактор газеты «Шалинский вестник»)

Мне думается, что тема еды жидковато отражена в отечественных литературных и кинопроизведениях на военную тематику. И период Великой Отечественной войны не исключение. Взять того же Ремарка, у него солдатский харч едва ли не всегда присутствует на втором плане, оживляя повествование и придавая ему большей реальности. И это верно, потому что про жратву и баб – в житейском понимании русского мужика – у фронтовика мысли идут следом после тех, как выполнить боевое задание и выжить (да и вообще нет веры фильмам, где люди ничего не едят, не выпивают и не закусывают). В каких-то произведениях, как в той же трилогии Симонова «Живые и мёртвые», тема обозначена, но как-то вскользь – пунктиром.

Среди исключений – роман Михаила Шолохова и фильм Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину». Эпизод разговора бронебойщика Петра Лопахина и его тёзки повара Лисиченко можно смело назвать гениальным в ряду советских фильмов о Великой Отечественной войне. На первом плане для зрителя, естественно, высочайшего актёрского мастерства игра Николая Шутько и Василия Шукшина. Хотя здесь сложилось многое: и литературная основа с её сценарной обработкой, и режиссёрская трактовка по ходу съёмок. В итоге весьма сокращённый при экранизации отрывок романа сохранил живость и сочность.

К тому же украинец Шутько, несомненно, раскрасил роль своим говором и словечками, которых не было в оригинале («отаборился» – вообще давно вошло в мой лексикон), в чём сами сможете убедиться, сравнив фильм с соответствующим отрывком романа. Но главный «вклад» исполнителя роли повара открылся мне лишь на днях – украинец заменил «щи», о которых речь идёт в романе, на их национальную гордость – борщ. Меня всегда смущал тот факт, что, перечисляя ингредиенты – баранина, молодая капустка, пережарка, – повар не обмолвился о главном, что делает борщ борщом – свёкле. А все потому, что у Шолохова – щи! А борщ – это, как говорится, оговорка по Фрейду. Нам уже никогда не узнать, почему Бондарчук не обратил на это внимание. А может, и обратил, но уж больно хороши были актёры в этом дубле, и режиссер решил поступиться истиной ради атмосферы.

А возможно, решил таким образом отразить многонациональность рядов защитников Родины, их общий вклад в Победу. Этот эпизод – он как противоядие против межнациональной розни.

Вот и я, посмотрев ещё раз фильм, решил-таки приготовить именно «борщ со свежей бараниной и молодой капусткой».

Нам приятного аппетита, а вам приятного просмотра и чтения!

Михаил Шолохов «Они сражались за Родину»

В саду пахло вянущей травой, дымом и пригорелой кашей. Около полевой кухни, широко расставив кривые ноги, стоял приятель Николая бронебойщик Петр Лопахин. Он курил и лениво переругивался с поваром Лисиченко.

– Опять каши наварил, гнедой мерин?

– Опять. А ты не ругайся.

– Вот где у меня сидит твоя каша, понятно?

– А мне наплевать, где она у тебя сидит.

– Ты не повар, а так, черт знает что. Никакой выдумки не имеешь, никакой хорошей идеи у тебя в голове нет. У тебя голова, как пустой котел, один звон в ней. Неужели ты не мог в этом хуторе овцу или чушку выпросить так, чтобы хозяин не видал? Щей бы хороших сварил, второе сготовил...

– Отчаливай, отчаливай, слыхали мы таких!

– Три недели, кроме пшенной каши, ничего от тебя не получаем, так делают порядочные повара? Сапожник ты, а не повар!

– А тебе что, антрекота захотелось? Или, может, свиную отбивную?

– Из тебя бы отбивную сделать! Больно уж материал подходящий, разъелся, как интендант второго ранга!

– Ты поосторожней, Петька, а то ведь у меня кипяток под рукой...

<……>

Говорить с поваром было бесполезно. Он был неуязвим в своем добродушном украинском спокойствии, словно железобетонный дот, а потому Лопахин, передохнув, тихо и неуверенно сказал:

- Стукнул бы я тебя чем-нибудь тяжелым так, чтобы из тебя все пшено высыпалось, но не хочу на такую пакость силу расходовать. Ты мне раньше скажи - и без всяких твоих штучек, - что мы нынче жрать будем?

- Щи.

- Как?

- Щи со свежей бараниной и с молодой капустой.

Лопахин проигрывал игру: над ним явно издевались, а он не находил таких увесистых слов, чтобы достойно ответить.

Снова присел он на корточки возле окопа, призвал на помощь все свое самообладание, проникновенно заговорил!

- Лисиченко, я сейчас перед боем очень нервный, и шутки твои мне надоели, говори толком: народ без горячего хочешь оставить? Гляди, ребята этого тебе не простят. Я первый могу хлопнуть по тебе прямой наводкой, и мне наплевать, что из тебя тогда получится и какого цвета будет у тебя после этого лицо. Ведь ты понимаешь, кто ты есть? Ты - бог войны! Не артиллерия - бог войны, это про нее зря так говорят, а ты самый настоящий бог, потому что главное и в наступлении, и в обороне - это харч, и всякий род войск без харча - все равно, что ноль без палочки. Чего же ты тут околачиваешься? Иди, милый, отсюда поскорее, пока тебя за ноги не выволокли, иди, маскируйся как следует и, пока все тихо в окрестностях войны, с малым дымом вари кашу. Черт с ней, согласен даже кашу твою есть: без неё хуже, чем с ней. Кто мы есть без горячей пищи? Мы жалкие люди, даю честное слово! Я, например, без хлебова становлюсь несчастней самого последнего итальянца, хуже самого несчастного румына. И прицел у меня становится не тот, и какая-то слабость в ногах, и в руках дрожь появляется... Иди, Лисиченко, и будь спокоен, управимся тут и без тебя. Клянусь тебе, что твоя должность такая же почетная, как и моя. Ну, может быть, на какую-нибудь десятую долю только пониже...

Лопахин ждал ответа, а Лисиченко медленно достал из кармана розовый, расшитый немыслимыми цветами кисет, медленно оторвал от газетного листа косую и длинную полоску и еще медленнее стал вертеть козью ножку. Только начинив цигарку табаком и добыв из трофейной зажигалки огня, он не спеша сказал:

- Напрасно ты меня уговариваешь, герой. С кухней на спине Дон переплыть я не могу - она же меня сразу утопит, переправить её по мосту тоже невозможно. Подорву я ее гранатой, когда надо будет, а сейчас пока в котле щи наваристые готовятся. Верно говорю. Что ты на меня глаза лупишь? Убери их немножко или придержи руками, а то они у тебя наземь упадут. Видишь, какое дело: возле моста бомбой овец несколько штук побило, ну я, конечно, одного валушка прирезал, не дал ему плохой смертью от осколка издохнуть, капусты на огороде добыл, воровски добыл, прямо скажу. Ну и поручил двум легкораненым за щами присматривать, заправку сделал и ушел; так что у меня все в порядке.

Вот повоюю немножко, поддержу вас, а придет время обедать - уползу в лес, и горячая пища по возможности будет доставлена. Ты доволен мною, герой?

Растроганный Лопахин хотел было обнять повара, но тот, улыбаясь, присел на дно окопа, сказал:

- Ты вместо этих собачьих нежностей одну гранатку мне дай - может, сгодится на дело.

- Дорогой мой тезка! Драгоценный ты человек! Воюй, пожалуйста, теперь сколько влезет, разрешаю! - торжественно сказал Лопахин, отцепляя с ремня ручную гранату и с почтительным поклоном вручая ее повару.