Текст: Ирада Ордухани
Завершение великого путешествия
Так завершилось одно из самых значимых и смелых путешествий в истории русской литературы — наряду с "Путешествием из Петербурга в Москву" Радищева и "Зимними заметками о летних впечатлениях" Достоевского.
Когда Чехов весной 1890 года объявил о своем намерении ехать на Сахалин, многие называли это «дикой фантазией». Зачем преуспевающему 30-летнему писателю, получившему Пушкинскую премию за сборник «В сумерках», бросаться в такую авантюру? «Что за дикая фантазия — непременно ехать изучать каторжников!» — недоумевали знакомые. Но Чехов был непреклонен. «Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий», — писал он Суворину¹. «Я хочу написать хоть 100–200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как вам известно, свинья».
Три месяца в аду
За время пребывания на Сахалине — с 11 июля по 13 октября 1890 года — Чехов проделал работу, которая потрясла даже его самого. «В Москве мне нет житья от друзей и знакомых. Не дают работать, не дают отдыхать», — жаловался он еще до поездки. Но на Сахалине работа стала его спасением от ужаса увиденного.
Каждое утро в пять часов Чехов поднимался и отправлялся переписывать население острова. Он ходил из избы в избу один, редко его сопровождал какой-нибудь каторжанин или поселенец. Иногда на некотором расстоянии за Антоном Павловичем следовал, как тень, надзиратель с револьвером. Но чаще всего писатель оставался наедине с людьми, данные которых он записывал в свои карточки.
В каждой карточке было четырнадцать строк. В первой он записывал пост или село, во второй — номер дома, в третьей — звание: каторжный, поселенец, крестьянин или свободного состояния, в четвёртой — имя, отчество и фамилию, в пятой — возраст. Некоторые поселенцы своего возраста не знали. Один армянин из Эриванской губернии ответил так: «Может, тридцать, а может, уже и пятьдесят». Каждую женскую карточку Чехов перечеркивал красным карандашом.
За три месяца он заполнил около 10 000 таких карточек. «Я имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения», — с гордостью писал он Суворину¹. «На Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной».
Сахалин 1890 года был местом, где человеческое достоинство растаптывалось ежедневно. В Александровской ссыльнокаторжной тюрьме ворота были всегда открыты, и около них ходил часовой. Двери у всех шести деревянных бараков тоже были открыты настежь. В общих камерах посередине тянулись нары, где спали арестанты в два ряда. Постелей у них совсем не было — спали на жестком или подстилали под себя рваные мешки, свою одежонку и всякое гнильё.
Здесь Чехов встретил знаменитую Соньку-Золотую Ручку — Софью Блювштейн, осужденную за побег в каторжные работы на три года. «Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым старушечьим лицом. На руках у неё кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплою одеждой, и постелью», — записал Чехов. И добавил: "Когда-то Сонька "была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, но на Сахалине превратилась в жалкую старуху".
В Дуйской тюрьме содержались самые тяжкие преступники. Особенно запомнился Чехову старик Терехов с мутными оловянными глазами и большим, угловатым, как булыжник, черепом. По рассказам арестантов, он убил на своем веку 60 человек. «Глядя на него, я верил, что этот человек способен на такое душегубство», — писал Чехов.
Последние дни
Начало октября 1890 года Чехов провел в южной части Сахалина, в Корсаковском посту. Погода портилась, море глухо шумело, надвигался шторм. Задул холодный норд-ост, и на море поднялась сильная буря. В комнате, где остановился писатель, стало холодно и сыро, словно в погребе.
Но даже здесь его ждали неожиданности. Шестого октября А.П. Чехов по приглашению И. Белого в присутствии В. Шелькинга и С. Фельдмана ездил в японское консульство в Кусун-Котан для вручения российских орденов Анны и Станислава третьей степени консулу Кудзе и секретарю Сузуки. Был дан торжественный обед, на котором русские чиновники и японские дипломаты обменивались любезностями.
Это был символический эпизод. Россия и Япония в то время активно взаимодействовали по вопросам раздела сфер влияния на Сахалине и Курильских островах. Для Чехова участие в таком мероприятии стало любопытным наблюдением за международными отношениями на дальневосточной окраине империи. Кто бы мог подумать, что врач и писатель из Москвы окажется свидетелем высокой дипломатии в японском консульстве на самом краю российского мира. А до разрушительной для России Русско-японской войны оставалось еще 14 лет — как и жизни самому Чехову.
Прощание
Днем 13 (25) октября писатель прощался с сахалинскими знакомыми. За три месяца с лишним на острове у него появились люди, с которыми было не просто расстаться. Это не только чиновники и врачи, но и простые каторжане, поселенцы, их жёны и дети — все те десять тысяч человек, кого он переписывал, выслушивал, лечил как врач и просто понимал как человек.
Одному ссыльнокаторжному, Хоменко, Чехов подарил телку, и тот потом писал ему: «Телка, которою вы меня наградили в 90-м году, растет... Смотря на тоё животное, ежедневно благодарю Вашей милости и вечно буду.., благодарить Вас... за такую великую для меня несчастного человека, сделанную Вами награду». Так у бедного ссыльного появилась корова-кормилица для детишек.
Вечером Чехов прибыл на пароход «Петербург». Корабль стоял на рейде у Корсаковского поста, и писателю пришлось добираться на лодке. Позади остались три месяца, которые он позже опишет так: «Сахалин — место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный… — писал он Суворину². — Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч вёрст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и всё это сваливали на тюремных, красноносых смотрителей».
В первом часу ночи — в неизвестность
В ночь с 13 на 14 октября, в первом часу ночи, пароход «Петербург» отправился из поста Корсаковского во Владивосток. Среди пассажиров было всего двое «классных» — сам Чехов и знакомый ему иеромонах Ираклий, «родом бурят», как записал в вахтенном журнале дежурный офицер. Остальные 436 пассажиров были «нижними чинами» военного и морского ведомств с женами и детьми.
Пароход «Петербург» Добровольного флота должен был доставить писателя домой, но планы рушились прямо по ходу движения. Первоначальный маршрут через Индийский океан, Суэцкий пролив и Одессу пришлось срочно изменять. В Европе свирепствовала эпидемия холеры, закрывавшая один порт за другим.
Капитан парохода, Рудольф Егорович Гутан, опытный моряк из Одессы, объяснил пассажирам ситуацию. Из-за продолжающейся эпидемии пароход пойдет в обратный рейс под желтым карантинным флагом и сможет заходить лишь в четыре порта, оставшиеся открытыми. Впереди Чехова ждали Гонконг, Сингапур, Коломбо и Порт-Саид — названия, звучавшие для московского доктора как страницы приключенческих романов. Но история его путешествия вокруг Индии и Африки — это уже другая история.
- Письмо А.П. Чехова к А.С. Суворину от 27 марта 1890 года.
- Письмо А.П. Чехова к А.С. Суворину от 22 октября 1890 года.