Текст: Борис Кутенков
Не стало Эрика Булатова – одного из самых узнаваемых русских художников, представителя концептуализма и соцарта. На «Горьком» – фрагменты интервью, которые в разные годы взяла у Эрика Владимировича Елена Калашникова. «Я стараюсь выразить не свое отношение к тому, что изображаю, а чтобы у зрителя возникло ощущение, что это так и есть на самом деле, что он это сто раз видел и знал, и ничего нового в этом для него нет, а картина просто чем-то помогла, подтолкнула его к тому, чтобы сформулировать его собственное знание. В картине не должно быть агитации. В результате ощущение зрителя абсолютно совпадает с моим, но, если даже оно другое, это нормально, главное, чтобы это было результатом его собственного зрительского ощущения….»
О советском времени: «Некоторые выполняли заказные, декоративные работы в живописном комбинате, но большинство ушло в детскую книжку. Это был наиболее безвредный способ сотрудничества с государством. К тому же из всех видов изобразительного искусства в ней был наиболее высокий профессиональный уровень. Многие хорошие художники ушли в детскую книжку еще в 1930-е, когда начался разгром живописи. Поэтому там сохранилась культура и традиции». О взаимодействии с чужим искусством: «Картину надо рассмотреть и разобрать, как архитектуру. Для меня это важная и серьезная работа. Обычно в музее я смотрю две-три, может четыре картины, на большее меня не хватает. Это занимает где-то часа полтора…»
Журнал «Родина» публикует статью Вячеслава Недошивина об адресах Николая Гумилёва: «Но поразительно: не только Ахматова и Высотская умрут в один год, но в один год скончаются и оба сына Гумилева. Ну разве не мистика? Таинственна, кстати, и сама квартира. Даже в 2000-х, когда я поднялся туда, она, по словам жильцов, “пошаливала”. По ночам слышались чьи-то глухие голоса, тупились столовые ножи, а собака, уставившись в один и тот же угол, подолгу лаяла…»
В «Лиterraтуре» – стихи Дарьи Ривер. Из предисловия Родиона Мариничева к подборке: «Эти стихотворения требуют очень неторопливого и вдумчивого прочтения. Петербурженку Дарью Ривер можно назвать одним из современных русских христианских поэтов. И хотя критики любят поспорить о справедливости подобной классификации в целом, религиозная составляющая у Ривер – основа едва ли не каждого стихотворения. Довольно объёмные, порой напоминающие притчи, тексты наполнены той самой энергией, которая и не даёт им быстро
остановиться».
- Соляная баба в печи,
- А в обнимку — глянь — еë род:
- Всё шушукается, мычит,
- Бабе-то кручина кручин —
- Огород всполоть, огород
- Да кобыле брюхо вспороть:
- Не родит младенца никак.
- Не сгорает чëрная кровь,
- Не сгорает Божия плоть,
- Ангел воет на сквозняках.
- <…>
В «Знамени» Анна Кознова пишет о подписях Пастернака под статьями 30-х годов. «И все же попытка выдать “юродивого” Пастернака (Пётр Павленко в эти дни назвал его христосиком) за образцового представителя советской литературы снова создала для Ставского нежелательную шумиху, после чего имя Пастернака надолго исчезло со страниц газет…».
В Prosodia Сергей Медведев комментирует стихи Алексея Хвостенко. «Кстати, за это стихотворение Хвостенко получил 15 рублей, единственный официальный гонорар в Советском Союзе…».
На «Снобе» Алексей Черников беседует с Александром Чанцевым о Евгении Головине. «Головин был прекрасным филологом, мог бы легко сделать карьеру литературоведа. Он вообще был много кем – переводчик, алхимик, литературовед, музыкант, эзотерик, эрудит – и при этом никем. Он был – явлением, фигурой, инфлюэнсером и рок-звездой еще до рок-звезд. Вот рокеры и клубились вокруг него, как мотыльки вокруг лампочки. Как вокруг Берроуза. Но Головин даже резче того отверг мир и себя, чтобы воплотиться только собой, без примесей. Поэтому ему и был внутренне близок традиционализм – тот крайне резко отвергает современный мир и предлагает в настоящем и будущем реализовать утраченное единство человека и мира, материального и духовного…».
Егор Спесивцев расспрашивает кандидата филологических наук Анастасию Першкину о том, как Достоевского вместе с остальными «петрашевцами» чуть не казнили в 1849 году и что происходило «за кулисами» показательного процесса. «Безотносительно сути идеи, от которой Достоевский отказывается, меня пугает сама возможность такого кардинального переворота. Это очень страшная правда: с человеком может произойти что-то такое, после чего он всё “передумает”. В этом смысле, конечно, симптоматичен роман «Бесы». Первый раз я читала его, еще не зная всей этой истории, а сейчас снова и снова перечитываю и вижу, как он вписывает туда себя. И не так важно, как он относится к 1840-м годам, к современной ему революционно настроенной молодежи — просто страшно, что человек был одним, а стал настолько другим. Его так сильно травмировали, что он искренне считал каторгу заслуженной…»
Кирилл Ямщиков анализирует романы Толкиена: «Что мы можем сказать об этих категориях? Они, как неоднократно сетовала литературная критика, слишком явны, прозрачны. Но, кажется, вряд ли эта критика понимала (в большинстве своём), что деление на чёрное и белое у Толкина скорее натурфилософское, нежели идеологическое…»
«Литературная газета» публикует интервью с директором Ассоциации книжных фестивалей – проекта «Читающая Россия» Михаилом Фаустовым. О фестивале как инструменте продвижения книги: «Вы можете развесить по всему городу билборды с рекламой книг и пользы от чтения, но ни одного нового читателя эта реклама в библиотеку или книжный магазин не приведёт. Можете сколько угодно со мной спорить, но я не верю. А фестиваль приведёт. Потому что хороший фестиваль стоит на пути случайного прохожего, который, идя по улице, “запнётся” о фестиваль и, может быть, там останется. Такую картину я наблюдал неоднократно…».
О запомнившемся фестивальном случае: «Вот недавно в Саратове к писательнице Асе Лавринович выстроилась обычная для неё очередь за автографами часа на полтора. Когда всё закончилось, Ася ушла отдыхать в гостиницу, как вдруг минут через сорок подошли три девчушки, которым автографа не досталось. Кто-то позвонил Асе и спросил, не сможет ли она прийти. И она пришла! А идти там было минут 20, да ещё и в гору. Девчонки были на седьмом небе…». О планах: «А дальше – как в методических указаниях по подготовке и проведению книжных фестивалей: выспаться и начать подготовку фестивалей следующего года. Пока не буду про планы, потому что среди них есть несколько городов из разряда мечты. Но если хотя бы одна мечта сбудется, то всё не зря. Да и в принципе всё не зря».
Там же – републикация архивной статьи Андрея Синявского (опубликована под псевдонимом Абрам Терц в 1994-м году) о повести Юлия Даниэля «Говорит Москва». «Я не видел Даниэля последние годы, не знал его болезней и старости. Мой друг остался для меня лихим наездником, и, может быть, поэтому, рассуждая сегодня о его повести и судьбе, я невольно впадаю в тон и стиль нашей преступной и весёлой когда-то жизни. Мы так привыкли жить на расстоянии, что даже его смерть я иногда воспринимаю как просто далеко отодвинутый горизонт, обратную перспективу, а не что-то окончательное…»
В новой «Волге» – стихи Михаила Вистгофа:
- Почти безлюден подмосковный пляж
- Кишечник трассы здесь едва ли слышен
- Песчаный ноготь дотянулся аж
- До черепичной земноводной крыши
- Пригнали стопку тучевых пластин
- На неба бледноватую раскраску
- Пригнавший хочет молнию включить
- И надевает сварочную маску
- боже
- я не прошу
- дай мне силы
- боже
- я не прошу Тебя
- дай мне любовь
- но поддержи меня там
- где идет к очередному обрыву дня
- поток человеческих тел
- я не умею падать
- поддержи меня
- у обрыва нового дня
«Анекдот и два воспоминания…» Германа Лукомникова: «Я был уверен, что моего нового кумира практически никто не знает. До этого я лишь дважды бывал на поэтических вечерах – Вознесенского в Зале Чайковского и Давида Самойлова в Музее Маяковского – и оба раза залы были переполнены, и залы немаленькие (Зал Чайковского так и вовсе огромный). А тут – крошечный зальчик Театра-студии на Юго-Западе был пуст, я оказался чуть ли не единственным слушателем. Моя жизнь превратилась в ожидание звонка…»
Ирина Муравьёва о сборнике эссеистики Владимира Гандельсмана «От фонаря» : «Об этой книге можно написать много, поскольку она растормаживает и твою, читатель, жизнь, прожигает и твою, читатель, память, мнет в своих легких, горячих ладонях твое – да, не спорь! – недоступное “я”. Ты просто не знаешь об этом». Александр Марков о стихах молодых поэтов – Ники Третьяк, Петра Кочеткова и Кирилла Шубина (выпустивших совместный сборник «Лес растёт»): «Книга не претендует на то, чтобы дать окончательную истину. Она демонстрирует процесс производства смысла. Она – акторно-сетевая теория в действии, где поэты, комментаторы, дизайнер, шрифты и расположение строк на странице – равноправные участники коллективного труда по выращиванию нового высказывания. Это не книга-результат, это книга-лаборатория, где мы наблюдаем за самим экспериментом».
Александр Степанов рецензирует вышедшую в НЛО книгу Петра Казарновского, посвящённую Леониду Аронзону: «После Шиллера и В. Клемперера мысль о том, что “язык мыслит и сочиняет за тебя” повторяется часто, её цитирует и П. Казарновский. Эта мысль верна применительно если не ко всем, то ко многим, и она тем более оправданна в ходе анализа поэзии Л. Аронзона».
Не забудем и проведённый автором этого обзора опрос поэтов, родившихся в XXI веке, опубликованный в «Формаслове», об их проектах и отношении к литпроцессу. Михаил Бешимов (р. 2002): «От самых разных поэтов и редакторов мне доводилось слышать убеждение, что нужно показывать свои стихи всем (понятное дело, из лит. среды), кому можешь показать, и кто-нибудь да и согласится их принять и напечатать. “Публикация — это публикация” — таков ключевой тезис, оправдывающий это убеждение. И мало того, что этот подход мне напоминает попытку взлома тонкого сейфового механизма дубинкой, он ужасает тем, что люди, которым удалось так пробиться, уверены, что публикация (или, того хуже, количество публикаций) может служить показателем их успешности. Какая-то глубокая рефлексия поэтического и в целом поэзия тут откровенно выносятся за скобки и отбрасываются как нечто лишнее…».
Миша Маркин (р. 2008): «У меня сложилось впечатление (и я буду рад ошибаться!), что в литературное сообщество в принципе не попадают простым путём: каких-либо дорог отсюда к новому читателю или автору не проведено. Кажется, все оказались здесь не то что случайно, но идя в обход, — как бы приехали на автобусе, которого нет в расписании». Читайте и первую часть — рефлексия нового поколения о самом себе чрезвычайно увлекательна.