Текст: Ядвига Юферова/РГ
Фото: Юрий Иванов, 1989 г./РИА Новости, ria.ru
Белорусская писательница Светлана Алексиевич — человек русской культуры, уверенно вошедшая со своей художественно-документальной прозой в круг европейских интеллектуалов, стала лауреатом Нобелевской премии по литературе за 2015 год. Ее повести «У войны не женское лицо», «Последние свидетели», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва» и «Время секонд-хэнд» составили уникальный цикл свидетельств о «красном человеке», который оказался на развалинах советской империи. Она смогла соотнести литературу и факт, перевести голоса в высокую и сильную прозу. Ее книги населены таким количеством людей, что некоторые сравнивают их с картинами Босха.
Первый звонок в Минск лауреату с поздравлениями от всей «Российской газеты» — это прежде всего звонок другу. Мы вместе учились в университете и остались друзьями по жизни. Светлана не раз была гостем «РГ», ездила даже в командировки от «Российской газеты». Мы публиковали отрывки из книги, которая завершила цикл «Голоса Утопии».
Как все начиналось? С ее решительности и мужества.
После Белгосуниверситета Светлана работала в газете, в журнале «Неман». Алесь Адамович, Василь Быков, Янка Брыль (в Белоруссии уже вышла потрясающая документальная книга — записи свидетелей сожженных деревень — «Я из огненной деревни») одолжили ей 5 тысяч рублей. Она взяла отпуск на несколько лет и поехала по всей стране с магнитофоном с бобинами записывать воспоминания людей, которые были участниками и свидетелями Великой Отечественной войны.
…Он все время говорил, какие высоты брал и штурмовал, а она все повторяла: тогда погибло так много ребят, что целый день плыли по каналу их бескозырки… Возможно, в тот вечер и был найден ключ без права передачи, которым она магнетическим способом овладела. Оказалось, что есть не только генеральская, окопная, солдатская правда о войне.
Есть и женская правда с жестоким бытом, с первой и последней любовью перед смертью, с необходимостью не только перевязать раненого, но и убить, чтобы победить…
Потом были «Последние свидетели», детская книга о войне. Такую книгу нельзя было придумать. Ее можно было только услышать. Детский дом эвакуировался из горящей Белоруссии в Поволжье. Когда репродуктор объявил об освобождении Минска, дети становились друг другу на худенькие плечи, чтобы достать и поцеловать ту тарелку на стене…
«Цинковые мальчики» — непростые монологи тех, кого страна отправила воевать в Афганистан, но потом забыла про них. Боролись со Светланой солдатские матери (их сыновья — только герои), они отрекались от своих же исповедей, даже судились с ней.
Кто знает, чья правда больше: матери, потерявшей сына, или писательницы, препарирующей и редактирующей советскую историю на большом мониторе современности…
Потом была «Чернобыльская молитва», которая была больше прочитана в Японии и Франции, вышла на западе уже миллионными тиражами. Может, потому, что это книга не об аварии, о поведении человека в пограничной ситуации, о том, что мир остается по-прежнему очень хрупок, что подтвердила трагедия 11 сентября. «Человек вечно находится между добром и злом. Единственное место, где ты можешь победить зло, это в своей душе. Больше нигде. Но это немало» — так ей тогда казалось.
Было время, когда Светлана твердо решила написать книгу о любви. Всё. Человек устал от войн и трагедий, он захотел уйти с баррикад. У нее давно есть гриновское название «Чудный олень вечной охоты». Мы собирали для Светланы штучных людей со своими шекспировскими историями.
Она долго пишет свои книги: «Даже не пишу — обживаю, семь-десять лет. Просто собрать истории любви — это журналистика. Я же восстанавливаю душу времени, его азарт и страсть».
Издатели заключали договоры на новую книгу о любви и разрывали их.
Не спрашиваясь авторских планов и издательских договоров, вышла на первый план другая книга — исповеди людей, которые в одночасье оказались на обломках советской цивилизации. Четко прорезалось: «Еще недавно все делились на тех, кто сидел и кто сажал, кто читал Солженицына и кто его не читал, а сегодня — на тех, кто может купить и кто купить не может»…
Сама Светлана не раз повторяла, что баррикады — опасное место для писателя, там теряется многоцветность мира, и черно-белый подход может лишить его многомерности. Мы много говорили и немало спорили, не всегда соглашались друг с другом. Как не всегда соглашаемся сейчас, имея разный взгляд на возвращение Крыма России.
Мне раньше казалось уставшим название последней книги «Время секонд-хэнд». Но оказалось, что большие писатели бывают пророками и времена возвращаются. С тоской о прошлом. С телесериалами «Сталин-лайф».
У нас была еще одна подружка, которая оппонировала Светлане убедительнее других. Анна Ляшкевич. Она бы непременно продолжила спор о том, что современное состояние России — это не болезнь патриотизмом, а возвращение чувства утраченного достоинства, которое было раздавлено обломками советской империи. Без этого не может существовать ни маленький человек, ни большая держава. Это я к тому, что социальные сети сейчас по-разному отнеслись к присуждению премии Светлане. Слишком рядом. Слишком наша, но не всегда восторгается тем, что происходит в нашей жизни. Грантовые годы жизни во Франции, Германии, Швеции ввели ее в круг ведущих интеллектуалов Европы. Самое главное: Европа прочитала и услышала Алексиевич! А России, думаю, еще предстоит это сделать. Кстати, в прошлом году на «Большой книге» Светлане был вручен приз читательских симпатий за книгу «Время секонд-хэнд». Ее любую книгу можно скачать в интернете и прочитать.
Букмекеры все последние годы называли ее в числе фаворитов на Нобелевку. Мы всякий раз переживали с ее издателем Борисом Пастернаком («Время»), когда академики делали иной выбор, хотя Светлана получила множество самых престижных мировых премий. Сильной и резонансной была ее речь «Я спускалась в ад, чтобы найти человека» на Франкфуртской книжной ярмарке в 2013-м при вручении Премии мира немецких книготорговцев (ее публиковала «РГ»), которую многие называют «малой Нобелевкой»:
«Большую часть своей жизни я прожила в Советском Союзе. В коммунистической лаборатории. За семьдесят с лишним лет был выведен отдельный человеческий тип — homo soveticus. Одни считают, что это трагический персонаж, другие называют его «совком». Кто же он? Мне кажется, я знаю этого человека, он мне хорошо знаком, я рядом с ним, бок о бок прожила много лет. Он — это я. Это мои знакомые, друзья, родители. Мой отец, он недавно умер, до конца жизни оставался коммунистом».
Родители Светланы всю жизнь были белорусскими сельскими учителями, хотя факт рождения Светланы засвидетельствован в украинском городе Станиславе (нынешнем Ивано-Франковске). Вот так переплетаются география, судьба, Нобель.
Уверена, что это великое событие для русской литературы и культуры, частью которой ощущает себя белорусская писательница Светлана Алексиевич.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Я. Юферова: Наше первое интервью, Светлана, случилось четверть века назад. Вышла твоя повесть в журнале «Октябрь» «У войны не женское лицо». О ней заговорила вся страна. Двухмиллионный тираж, немыслимый по нынешним временам. Это была совсем новая правда о войне. Вместе с белорусским режиссером Виктором Дашуком вы сделали цикл фильмов по книге. Мы пригласили вас в «голубой зал» «Комсомольской правды». Помню слова одного своего коллеги: «Мы сидим в столице, вроде заняты важным делом. И вдруг приезжает издали девчонка, и ты видишь, что у тебя дела, а у нее — Дело». Откуда ты взялась? — вот что я хочу спросить.
Светлана Алексиевич: Все-таки я думаю, что нас делает время. Если бы не Горбачев, не перестройка, лежала бы книга у меня в столе. А тогда было удивительное время. Я помню, как поменялись лица людей, даже пластика толпы была другая. И сколько было новых имен, слов и чувств! Другое дело, что к новому времени надо быть готовым. Я оказалась нужным человеком и в нужном времени. Это было мое время. Мне повезло на учителей — Алесь Адамович, Василь Быков. Они учили не только мыслить, но и жить. Жить не в сегодняшнем смысле этого слова — пробовать все, насыщаться, а жить духом. Сердцем. Опять... Наверное, это уже странные слова для нового времени. (Задумалась.) А все-таки... Нет, я не боюсь этих слов.
Что я делаю? Мой жанр... Я собираю время... пишу историю красной цивилизации, которая необратимо уходит под воду. Ищу Свидетеля. Слушаю одного человека и слушаю улицу. Для каждой книги — 400–500 человек. Сегодня это труднее делать. Хора нет, хор рассыпался. Каждый кричит или молчит что-то свое. Никому не верит. Исчезли проповедники и праведники. Они где-то есть, но их не слышат. Но я думаю, главное, чтобы они проповедовали. Все где-то остается. Собрать человеческие голоса — каторжная работа, но это еще не вся работа. А поверх всего надо другое, и главное — услышать звук времени. Его дух. Не так-то часто распадаются империи... и никогда еще после социализма никто не строил капитализм. Наш опыт опять — страшный и уникальный. Хотя... что мы строим? Недавно жили в красном интерьере, каждый человек, как бабочка в цементе, а сейчас живем без интерьера. Утешение Апокалипсисом прошло, началось что-то новое — это обаяние пустоты. Оно есть, и оно соблазнительно.
Ссылки по теме:
Нобелевская премия досталась Алексиевич
