Карамзин--250-лет-памятник

Текст: Дмитрий Шеваров

На фото: памятник Николаю Карамзину в Бузулукском районе/vestirama.ru

Сегодня, в канун 250-летнего юбилея Николая Карамзина, который отмечается 12 декабря, мы начинаем публиковать «карамзинский сериал», посвященный яркой, сложной и во многом таинственной личности автора «Истории государства Российского».

Столетие со дня рождения (1866 год) пришлось на реформы Александра II и начало народовольческого террора.

150-летие (1916 год) выпало на третий год мировой войны и канун революции.

200-летие (1966 год) отмечалось в СССР лишь узким кругом историков в условиях назревающей жесткой конфронтации с западными странами и Китаем.

225-летие широко праздновалось в декабре 1991 года. Перестроечные толстые журналы печатали главы из карамзинской «Истории...» как самую актуальную литературу. Торжественное заседание проходило в Колонном зале. Блестящую речь о Карамзине сказал Дмитрий Сергеевич Лихачев. Через две недели закончилась история Советского Союза.

Чему канун 2016-й — о том напишут потомки.

«История государства Российского»: воздушная громада

Карамзину было дано столько разнообразных дарований, что для их реализации ему необходима была длинная взлетная полоса — как тяжелому воздушному лайнеру.

Читая в учебниках краткую справку о классике, дети могут подумать, что разгонялся Карамзин очень плавно, спокойно, и летел к цели, не зная тревог и сомнений. Но карамзинская взлетная полоса была более похожа на дорогу от райцентра до заброшенной деревни: рытвины, колдобины и запрещающий знак у самой околицы, поставленный то ли в шутку, то ли всерьез.

Драм, трагедий, конфликтов в его жизни было в избытке.

В молодости - острый конфликт с влиятельным вельможей, вынужденный отъезд за границу, более похожий на

бегство. Рискованное путешествие по Европе в разгар французской революции. Ранние смерти (первой жены Елизаветы Ивановны, детей Андрея и Наташи). Война 1812 года - утрата семейного гнезда, «вся моя библиотека обратилась в пепел», участь беженца. А еще - грубая критика, яростное противодействие влиятельных сановников, скудость средств (он никогда не брал в долг), нескончаемая работа, грозящая слепотой, и бесконечные болезни родных...

И все-таки его создание, его «История...» - эта воздушная громада! - вышла из одинокого кабинета, как из ангара, и вот уже двести лет каждый, кто оглянется на прошлое Отечества, - он, прежде всего, увидит эту гряду облаков, эти двенадцать томов Карамзина.

Улыбка Карамзина

Давно замечено, что

Карамзин не дается биографам,

его личность не обрела завершенных очертаний даже под пером таких исследователей, как Михаил Погодин (автор изданной 150 лет назад, в 1866 году легендарной

книги «Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников»), Юрий Лотман («Сотворение Карамзина») и Натан Эйдельман («Последний летописец»). Николай Михайлович будто стоит за колоннадой томов своей Истории. Что ж, он любил оставаться в тени, считая, что земная слава - помеха трудам. Выход в свет был для него уступкой приличиям и поводом для самоиронии.

Лицеист Пушкин не раз был свидетелем того, как Карамзин собирался во дворец.

«Однажды, - вспоминал Александр Сергеевич, - отправляясь в Павловск и надевая свою ленту, он посмотрел на меня наискось и не мог удержаться от смеха. Я прыснул, и мы оба расхохотались...»

Пушкина легко представить хохочущим. Хохочущего Карамзина - невозможно.

Должно быть, в этом виноваты портреты государственного историографа. Николай Михайлович на них выглядит сановито, официально, улыбка прячется в уголках губ.

Да, Карамзин не был веселым человеком, земные скорби никогда не оставляли его, но он знал цену и доброй шутке, и приветливости. Даже отправляясь на прием к графу Аракчееву, Николай Михайлович не оставлял своей улыбки дома. Аракчеев, видевший до этой встречи в Карамзине врага, проводил его потом из кабинета как друга.

«В сердечной простоте беседовать о Боге и истину царям с улыбкой говорить...» С блеском исполняя эту несомненно известную ему державинскую максиму, Николай Михайлович сделал акцент на улыбке.

Ровная приветливость Карамзина, его невозмутимость раздражали старых царедворцев с их каменными лицами.

А будущим декабристам улыбка казалась слабостью, уступкой «тирану».

Юный Никита Муравьев и его друзья исповедовали аскетизм, непримиримость и суровость, они не могли понять карамзинской учтивости, его располагающей к диалогу улыбки и неподдельной привязанности к царской семье. Они считали, что истина должна как камень влететь в Зимний дворец.

Неспособность оппозиции придать своей критике достойную форму заметил еще Николай Васильевич Гоголь.

И как назвал он свою статью: «Карамзин»! «Как смешны, - писал Гоголь, - те, которые утверждают, что в России нельзя сказать полной правды и что она у нас колет глаза! Сам же выразится так нелепо и грубо, что более, нежели самой правдой, уколет глаза теми заносчивыми словами, которыми скажет свою правду, словами запальчивыми, высказывающими неряшество растрепанной души своей, и потом сам же изумляется и негодует, что от него никто не принял и не выслушал правды! Нет. Имей такую чистую, такую благоустроенную душу, какую имел Карамзин, и тогда возвещай свою правду: всё тебя выслушает, начиная от царя и до последнего нищего... И выслушает с такой любовью, с какой не выслушивается ни в какой земле ни парламентский защитник прав, ни лучший нынешний проповедник...»

Какое несчастье, что в последнее царствование рядом с Николаем II не было человека такого доброго и умного сердца, такого ясного и провидческого ума, как Карамзин. Скольких ошибок, скольких жертв Россия могла бы избежать!