Текст: Максим Васюнов
Фото: firsttoknow.com
В Царском Селе под ломом арестованного императора крошится лед, за воротами Дворца рушится русский уклад, а за границами страны трещит по швам славянский мир. Что вообще можно читать в такой атмосфере?
Николай II читал фундаментальный труд главного русского византиниста Федора Успенского «История Византийской империи».
Этот выбор императора показывает, какое у него было настроение, о чем он думал. Да, он арестован, лишен регулярного общения с женой, в своем родном Царском Селе чувствует себя как птица в клетке, но еще верит, что все случившееся с ним — недоразумение, и что он еще пригодится России (даже из Англии, куда Временное правительство хочет его выпроводить). А значит, арест не повод отходить от дел, а наоборот — шанс глубоко осмыслить и революцию, и войну, и прошлое с будущим. «Теперь — много времени читать для своего удовольствия», — запишет он в своем дневнике 14 марта 1917 года.
Спустя месяц после отречения находим первое упоминание об «Истории Византийской империи». «Начал читать […] Успенского, очень интересная книга».
Судя по тому, как Романов зачитывается ею — за три недели проглатывает «870 крупных страниц», — нет сомнения, что этот труд нашел бы место в царском багаже, если бы английские правители согласились принять русских венценосцев.
Но почему из всех книг, скажем так, государственного масштаба, ютившихся на полках библиотеки Царского Села, Николай Александрович выбирает именно Успенского?..
Федор Иванович Успенский был человеком неординарного таланта. Он мог сделать карьеру в церкви, по крайней мере в семинарии, которую окончил с отличием, никто не сомневался, что мальчик пойдет далеко. Но самому Федору грезилась наука, он спал и видел себя среди студентов Московского университета. Одна беда — у провинциального юноши (родом из Костромской губернии) не было денег даже доехать до сердца страны. Тогда он устроился работать учителем, с горем пополам набрал 30 рублей и поступил в Петербургский университет.
В столице Успенский уже на четвертом курсе заявляет о себе всему научному сообществу работой на тему «О трех первых попытках государственного объединения западных славян». Славяне красной нитью проходят через все его научное творчество.
Федор Иванович первым в мире доказал, что Византия своим величием во многом обязана славянам. И политический строй, и право, и социальная жизнь, и культура Византии — во всем Успенский нашел следы славян. Об этом же он говорит практически на каждой странице своего самого обширного научного труда, «Истории Византийской империи». Кому-то может показаться, что ученый был просто талантливым пропагандистом и отстаивал ту точку зрения, которая нравилась российским правителям, ввязывающимся за славян в самые рискованные военные авантюры. Но нет, выводы Федора Ивановича признавал весь мир, безоговорочно считая его отцом русского византиноведения.
Если не забывать, что Россия считала себя преемницей Византии, то логично предположить, что «Историю Византийской империи» Николай II считал историей России.
Труд Успенского воспринимался императором как «ветхий завет» Российской империи. Сам ученый в предисловии к первому изданию (предисловие датируется октябрем 1912 года) скажет: «…я, однако, питаю заветную мысль дать соотечественникам цельную систему в такой области, которую считаю наиболее важной после отечественной истории для национального самосознания культурного русского обывателя».
Еще один повод у Николая Александровича читать Успенского — психологический. Славянский мотив в Первой мировой войне был одним из самых пронзительных. Россия снова подставила плечи братьям на Балканах, которых истребляли сотнями тысяч, только в этот раз заступничество за славян (повторимся, это не главная причина большой войны, но все же) как никогда ударило по трону, и Николаю нужно было найти обоснованное подтверждение того, что эта война была не зря.
И, конечно, арестованному царю было жизненно необходимо разобраться, почему Запад с таким остервенением ударил по славянскому миру. Потери одних только сербов в Первой мировой — около миллиона, причем из Сербии и Черногории немцы вывезли все ценное, даже колокола и железные ложки, как когда-то европейские варвары обчистили, по-другому не скажешь, Константинополь. А еще император наверняка хотел понять, был ли шанс у России остаться скрепой для славян в XX веке? «История…» Успенского могла помочь найти ответы на эти и другие вопросы.
Что последовало за отречением Николая II, мы все знаем. Остается добавить, что
основатель школы русского византиноведения Федор Успенский пережил императора на десять лет.
Советская власть его не казнила и даже не отправила в изгнание. Он даже успел издать еще две части своей «Истории Византийской империи». Но вряд ли продолжение труда нашло такого внимательного и благодарного читателя, каким был Романов.