Текст: Андрей ВасянинФото: tolstoymuseum.ru
«Музыканты зашевелились, скрылись за аллею, разложили ноты и, глядя на капельмейстера, начали играть одну из симфоний Гейдена. Князь вышел с крыльца в простом сереньком камзоле с звездой и с костылем в руке, прошел в аллеи и, заложив руки назад, стал ходить. Музыка играла».
Художник Сергей Салтанов в 1911 году написал свой «Вид на дом от парка Клины» с того самого места, где в черновиках к «Войне и миру» оркестранты играли «Гейдена» (Гайдна) для старого князя Болконского. На небольшой работе, в расщелине меж деревьев виден белый угол барского дома, небо серое - видно, в тот день, когда Салтанов работал над картиной, было сыровато.
С салтановских работ, сохраненных в семье Толстых и поступивших в фонды музея сразу после Толстовской выставки 1911 года, и начинается выставка на Пятницкой, 12. Парижский знакомец Татьяны Львовны, Салтанов писал Ясную Поляну в первые два-три года после смерти Толстого, то есть точно такой, какой ее знал Лев Николаевич. Он избегал выходить на этюды в яркие солнечные дни, предпочитая погоду тихую, скромную, несколько затуманенную и потускневшую. Обитатели усадьбы называли ее «салтановской», а самого художника — «яснополянским Левитаном».
«Это так напоминает мне вид дома, как он выглядел - с этими освещенными окнами, когда вечером возвращаешься из далекой поездки домой», — говорила Софья Андреевна про «Вид зимой на дом Толстого»: белый массив особняка уходит в сумерки, но пока еще заметен под накрывающим все вокруг легкой вуалью туманом. Левитановские тона и тонкость и вправду узнаются и в солнечном «Въезде в Ясную Поляну со стороны деревни», и в еще не замощенном и пыльном «Киевском шоссе», в «Усадебных воротах» со знаменитыми «башенками въезда», между которыми начинается «прешпект». Пока еще безо всякого гравия и потому — разбитый тележными колесами.
У Льва Квачевского «прешпект» — осенний, березовый, яркий. Квачевский в 1910-х годах возглавлял курский кружок любителей искусства (в котором учил копировать «гипсы» в том числе и молодого Малевича), в свое время проучился два курса в Императорской академии художеств в Санкт-Петербурге. В 10-е годы он приезжал писать Ясную Поляну. Жизнь сложилась так, что он стал чиновником, но при этом никогда не бросал живопись — и по его нескольким его пейзажам из фондов музея видно, что ближе остального Квачевскому был импрессионизм. «Дом Толстого в Ясной Поляне», покрытый плющом, виды усадьбы с проходящих трактов и окрестных холмов со стогами солнечны и по-сезанновски свежи. Но запечатленные Квачевским виды кажутся очень уж русскими, во Франции нет таких цветов, так что, похоже, сама яснополянская природа диктовала художнику порядок смешивания красок на палитре.
По толстовской выставке идешь как по усадьбе — от прилегающих полей и лесов Квачевского и Салтанова проходишь за ограду, а тут свои пруды, аллеи, ограды и интерьеры. Советский художник Василий Константинов, третий участник выставки, приехавший в усадьбу Толстых уже в 1950-х, видно, призван был зафиксировать яснополянскую цивилизацию — скопировать, задокументировать ее текущий момент. Его полотна детализированы до мелочей, до солнечного блика на круглом столе в зале господского дома — недаром Константинова консультировал Валентин Булгаков, последний секретарь писателя. Художник старался ничего не пропустить: вот дом Волконских, житня, «Дерево бедных», дом со стороны дворика, купальня — потом все это попало в набор открыток, выпущенных Гослитиздатом. Константинов зафиксировал и то, как хозяева усадьбы изо всех сил старались и хамовнический дом — его «фото» тоже есть на выставке — обустроить по «усадебному»: рядом с работой «Уголок зала с круглым столом», показывающий кусочек яснополянского быта, устроители разместили константиновский же «Зал в доме в Хамовниках» — и видно, что в московской зале вместо классического портрета Крамского висит зеркало, а так все то же самое.
…Официальная часть вернисажа была короткой и близкой к тексту. После нескольких приветственных слов приглашенные музыканты, солисты Первой московской студенческой филармонии, «разложили ноты» и грянули «Гейдена». Ровно напротив того места, где в простом «сереньком камзоле с звездой» ходил некогда старый граф.