24.01.2019
Читалка

«Где “Александрына”? Шеф ждет!»

Вышла книга о том, как пелось «Песнярам»

Текст: Андрей Васянин

Фото и фрагмент книги предоставлены издательством

Это долгожданная книга. До сих пор о группе, перевернувшей отечественную эстраду в 70-х, не выходило под твердой обложкой даже достойных ее имени биографических трудов, не говоря уж о музыковедении. И вот можно поздравить нас с почином - к официальному 50-летию «Песняров» (в сентябре 1969-го решением худсовета минской филармонии группа «Лявоны», будущие «Песняры», получила право называться вокально-инструментальным ансамблем) вышел объемный том мемуаров, названных строкой  из песни о «Вологде», а бремя биографа взял на себя флейтист и сооснователь «Песняров» Владислав Мисевич, правая рука лидера ансамбля Владимира Мулявина. Он и на сцене всегда стоял справа от Мулявина - высокий, худой, черноволосый.

«Песняры» начались со знакомства Мисевича с Мулявиным, тогда - солдатом, спешившим куда-то по коридору минского Дома офицеров солдатом с чемоданчиком (то был самодельный усилитель). С той поры Владимир и Владислав были вместе - вплоть до разрыва, описанной в таких же подробностях ссоры с переходом на личности в кабинете вице-премьера Беларуси в 98-м. А между этими эпизодами - жизнь группы музыкантов с конца 60-х до наших дней, описанная одним из этих музыкантов, человеком неравнодушным, профессиональным и - умеющим писать связно и с юмором.

Жизнь, как ее описывает Мисевич, была нескучной, за десятки лет они навыступались в колхозах и европейских залах, их концерты организовывали продюсеры Барри Уайта и секретари обкомов, они звучали через самопальные усилители и брали в руки гитары Fender, целовались с олимпийскими чемпионками и «дамочками» (по выражению Мисевича) в провинциальных гостиницах. О творческих и нетворческих столкновениях автор рассказывает без эмоций, языком обычного человека (порой, увы, недостаточно отредактированным издателями). После анекдотов из колхозной жизни в книге можно вдруг натолкнуться на откровенный «нуар» - как какой-то югослав гибнет на сцене от удара током, а брат Мулявина Валерий, напуганный поливальной машиной, падает с ялтинского парапета на камни и разбивается насмерть (автор приводит и неофициальную версию случившегося, страшную и пошлую).

Но самое интересное у Мисевича не житейские подробности и репортажи с концертов (репортажей тут, кстати, немного - видно, музыканту вся эта музыка в жизни надоедает, когда еще не забылись гастроли с тремя выступлениями в день) и не приключения на американских гастролях. Музыкант вместе с нами пытается проникнуть в лабораторию Мулявина, пытается объяснить нам, что и в каких пропорциях добавляется в теплую белорусскую народную лирику, чтобы  получить тот - фолк-? арт-? «Мулявин поначалу строго держался мелодии, из фольклорных сборников, - пишет Мисевич. - Но потом, аранжировка за аранжировкой, он снимал фор­мальные препятствия, стал пропускать фрагменты текста, соединять разные вещи в одной, менять тональности, переводить народные мелодии из мажора в минор…» Соратник аранжировщика, автор с увлечением анализирует «химию» «Песняров», вместе с читателями восхищается гением их создателя и плодами его трудов.  

Увы, ставших историей, по большому счету неповторенных и давших плоды только в «Песнярах». Рядом с первой пластинкой которых (на ней впервые и прозвучали «Рушники», «Косил Ясь конюшину», «Скрипят мои лапти», «Александрина») можно поставить в истории советской и постсоветской поп-музыки только «По волнам моей памяти» Тухманова.

На обложке диска «Песняры 1» - семеро музыкантов, в центре - Владислав Мисевич с флейтой у губ.  

В. Мисевич "Песняры. Я роман с продолженьем пишу». - Екатеринбург, «Кабинетный ученый», 2018

ххххххххх

На минском радиозаводе нам сделали по знакомству колонки, силовой блок на 380 вольт, от него — блоки на три гитары. Комплект, далёкий от профессионального, собрали в единственном экземпляре. Ящики с техникой в мешках таскали сами. А запомнился аппарат тем, что шибанул  Валеру Мулявина током и на метр в высоту подбросило! Конечно, до начальства это никто не доводил. Зато, когда примерно в то же время от удара током на подобном аппарате погиб югославский музыкант (на гастролях в Волгограде), всех ознакомили с приказом Министерства культуры: мол, совершенствуйте, товарищи, технику безопасности. Расписались все, но в первую очередь нужны были не эти подписи, а заводская, но не кустарная, паяная-перепаяная, аппаратура.

хххххх

В первое же лето концертов по БССР мы узнали истинную цену своей бригады в местном «шоу-бизнесе». Наш администратор забыл закрыть двери, когда вёл переговоры с председателем очередного колхоза. Тот, видимо, отпирался: мол, нет денег оплатить концерт. «Да какие проблемы? — убеждал “импресарио”. — Заколи колхозного кабана, сдай мясо — как раз хватит!» Это за всех! Сложно представить, сколько свиней полегло летом 1968-го в Беларуси, чтобы  работники коллективных хозяйств республики могли насладиться искусством от тогда еще безымянной филармонической бригады из Минска.

хххх

Ну а первой по-настоящему популярной обработкой стала «Касіў Ясь канюшыну». До сих пор ни один концерт без неё не обходится. И «Яся» едва ли не чаще всего в «Песнярах» переаранжировали: появлялись новые лица или новая аппаратура — жди свежей версии. Например, «косьбу» во вступлении заложил Володя Мулявин, движение руками и гитарами изображать договорились на репетиции, а вот свист от взмаха появился попозже. Его предложил имитировать Лёня Борткевич буквально сразу после своего появления в «Песнярах». Даже удивительно, как мы сразу не додумались: ведь сам текст подсказывал! Правда, с этим «неканоническим» свистом Мулявин здорово рисковал. Фольклористы и без того сразу скривились на крамольный рок-н-ролльный ритм, а уж это — просто красная тряпка! Но в залах — «скандёж». А на сцене указом для Володи были не критики, пусть и самые маститые, а только публика. Так свист и прижился, даже через сорок пять лет он как родной в «Касіў Ясь канюшыну». Вроде мелочь, но без неё вряд ли о песне вспоминали бы не то что сейчас, а хоть бы и пару лет спустя. Скажем, когда мультфильм «Ну, погоди!» выходил. Ведь одна короткая сцена, в которой волк едет на комбайне под «Яся», но она на несколько поколений вперёд продлила память об ансамбле.

хххххх

В июле 1970-го возникла неожиданная проблема. На гастролях в Пинске Володе Мулявину позвонили из филармонии, поинтересо­вались подготовкой к  Всесоюзному конкурсу артистов эстрады. В Министерстве культуры республики подумали, что ехать на всесоюзный конкурс с таким названием — курам на смех. Почему, собственно, «Лявоны»? Слишком просто­народно. Чуть ли не дурачки! (В народе говорили даже, что переименовали нас потому, что Лявон — это по-русски Леонид, что могло напоминать о Брежневе.) В общем, «шапку» надо сменить! Вопрос ставили ребром: или мы едем с другим названи­ем, или не едем вообще. Володя созвал всех, рассказал о ситуации, мол, это «звоночек», всё пошло по серьёзному. И поручил Лёне Тышко и мне искать назва­ние. Где? Да хоть в библиотеке! По канонам шоу-бизнеса такой экстренный ребрендинг — катастрофа, мы же тогда отматерили начальников и отправились в районную библио­теку в центре Пинска. В сборнике Янки Купалы Тышко выловил стихотворение «Песняру-беларусу». Там и зацепились за слово «пясняр». Всё! Другие варианты и не рассма­тривались! Нам и хотелось, чтобы название отражало националь­ный колорит. Ну и чтобы любого из артистов могли назвать одним словом: «Там пошёл “лявон”!» или «А вы не “пясняр”?» Кстати, тогда слово «пясняр» я услышал впервые, мне оно понравилось тем, что слово «песня» сразу прочитывалось. Ну а его истинное значение понял в процессе «копания» коллектива в белорусской поэзии. Так что не зря Воло­дю Мулявина ставят в один ряд с гениями нации — Янкой Купалой и Якубом Коласом.

Хххххх

Как-то сразу стало очевидным: к содержанию нашей музыки надо добавить внешней органики. Нас эти вопросы тогда очень волновали: как запомниться зрителю, похожи ли мы на ансамбль в принципе, не выглядим ли глупо, когда поём по-белорусски? «Лявоны», а затем «Песняры» всё делали интуитивно, так, как понимали, — и не боялись этой своей неуверенности, не стеснялись. Появи­лась песня, исполнявшаяся в начале концертов, о том, что «себя мы “Лявонами” назвали». Первая жена Мулявина  Лида Кармальская накупила перекиси водорода и перекрасила нас (в обязательном порядке и по обще­му решению) из русых и темноволосых в пшеничных блондинов. Причем ещё пару лет мы  следили, чтобы тёмные корни не проступали, пока, скажем так, не надоело, пока не убедились окон­чательно в своих музыкальных преимуществах. Так что мы и на цветной телесъёмке в Сопоте пшеничной масти, и на обложке второй пластинки в этноинтерьере (из той же съёмки кадр пошёл на экспортное издание первого диска). До сих пор смотрю на эти кадры и не верю: как я, вчерашний «дембель» после вось­ми лет в армии, согласился на этот «цирк»? А Мулявин, которому набега́ло под тридцатку? И даже шепоток «вон крашеный мужик пошёл!» не смущал: до того хотелось смахивать на расхожий типаж белорусов — чтобы за версту узнавали! Да и на артистов хотя бы по­ходили в придуманном нами же образе…

ххххххх

Дворец спорта выпивал всю кровь, концерты шли по пять — де­сять дней в крупном городе, да не по одному в день. Поездки даже выстраивались так, чтобы в одну гастроль попадало не больше двух дворцов. Но один — это как пить дать. А что такое Дворец спорта? Это огромный «ангар», который надо как-то «озвучить» без толко­вой аппаратуры. Даже в Минске это долго-долго были просто сте­ны и крыша. Нам ещё везло — помогали строи­тели, с которыми «Песняры» тесно общались в те годы. Тогда не было подвесок для аппарату­ры, а техники у нас появилось достаточно (откуда и фура, кото­рую таскали за собой по всему Союзу), и хотелось её использовать по максимуму. Так вот, к нашим концертам во дворце возводили на­стоящие строительные леса от пола до потолка, и весь аппарат уста­навливали на них. Других приспособлений просто не существовало.

За выступления в этих многотысячных залах стали платить по двойной ставке — шестьдесят шесть рублей. Но дворец — это когда публика энергетически (правда, тогда это слово к артистам не применяли) и «жрёт» тебя, и раззадоривает. И сам ты возбуждён, увлечён, на сцену пустым, как барабан, не выйдешь. Но после ощу­щаешь себя выжатым лимоном.

Был дикий перегиб по количеству — до четырёх выступлений в день (по­рой они совпадали с перелётами-переездами). А более-менее ровно сыграть и спеть три-четыре концерта подряд просто невозможно, даже пару в день едва ли вытянешь на одном уровне (а два выступ­ления при таком ненормальном графике считались выходным!). Так что кайф получался от первого концерта и, особенно, от последнего. Но только попробуй схалтурить на нём — следствие, суд и приговор будут молниеносными. Ну а дальше в гостиницу, водочка-коньячок, с дамочкой пообщаться… А как ещё себя привести в по­рядок, если завтра ждёт то же самое?

Во дворце ледовое покрытие? Значит, после холодной парилки гарантированно простынешь или голос сорвёшь. Подстраховки ни­какой: ни фонограммы, ни даже «подписок» сложных кусков. Так что вокалисты сразу протаптывали знакомую дорогу в на ингаляции, а то и стаканом водки «стабилизировались» уже после трёх концертов в пограничном с болезнью состоянии. Впро­чем, молодость и дана для таких .

Хххх

Блеснуть, а тем более в Америке, хотелось и в «личном зачё­те», но на комплименты за рубежом никто из нас не напрашивался. Как-то само выходило… Лёню Борткевича американцы сразу стали выделять: «Христос! Христос!» И ведь точно подметили: мало того, что образ, как с иконы, так ещё и ангельский голос. Кстати, он как раз в полёте над

Атлантикой очаровывал им в дуэте с Кашепаро­вым, как оказалось, свою будущую жену Ольгу Корбут, тогда уже олимпийскую чемпионку. Шурика Демешко после Штатов вооб­ще называли «намбэр уан» в ансамбле! Единственный концертный номер, который полностью передали по «Голосу Америки», — его соло на ударных в «Забалела ты, мая галованька». И ещё небольшое интервью с ним. Знакомые в Минске визжали под одеялом от вос­торга, услышав Шурика из-за океана! А когда перед одним из кон­цертов Толя Гилевич импровизировал на рояле (разыгрывался, по сути), наш импресарио Сид Гаррис засыпал нас вопросами: «Это ваш парень? Не сессионный музыкант? Не из Европы?» А потом сказал: «Это русский Оскар Питерсон, пианист мирового уровня, и я хотел бы видеть его в одном из своих коллективов». И не было причин не ве­рить оценке импресарио: всё-таки работа с крупными исполните­лями, скажем с Барри Уайтом, — это уровень. Да мы и сами знали, что Толя музыкант — высший класс.

хххх

Мало того, в первые дни американцы смотрели на нас иско­са, с подозрением. А причина, кроме общего недоверия, вот какая. В Штатах за модой не гнались, не пыжились купить клёвую шмотку за последние деньги. Тем более на Юге, по которому мы и колеси­ли. То ли дело наш человек! Из Югославии месяцем раньше «Пес­няры» привезли отличные кожаные пиджаки, ну и в Америку через одного их напялили. На «югах», как и в Союзе, это последний писк, в европейских странах тоже сходили за местных. А здесь пришлось по-быстрому переодеться в самые обычные джинсы за десять дол­ларов. Дело в том, что из-за этих пиджаков нас всё время допыты­вали журналисты о сотрудничестве с КГБ. Кожанка, видимо, проч­но засела в их сознании как форма чекиста

Хххххх

Чьё-то отсутствие на  сцене  — всегда проблема, в  том числе и творческая, и  уже не  всё из  задуманного получается. Тем более тогда вокал или инструментал компьютерными подкладками не  подменяли. Так что за  первые лет двадцать «Песняры» дали считаные концерты в  неполном составе. И  кто после этого скажет, что внутренний устав в  эстрадном коллективе это так, для галочки? При всех кайфах артистической жизни ответственность за  работу в  нашем деле — всё-таки не  просто слова. Да  и  зачем раздолбайничать?

Используй шанс стать знаменитым и довольно богатым! Этих правил  держался каждый «песняр», новички схватывали тонкости на лету. Так что если ты на сцену не вышел, значит, что-то с тобой действительно приключилось. Например, Лёня Тышко однажды в  гостях колол орехи и  перекусил сухожилие на  руке. За ночь его партии на  бас-гитаре «снял» Юра Денисов, а сам Лёня пел нижние партии за кулисами. Вроде случай разовый, а с  тех пор внимательные  фаны считают Денисова одним из  бас-гитаристов «Песняров».  Есть и  те, кто божится, что Мулявин пел «Александрыну». Это было в  1971-м, когда в Полтаве полтора солиста, Володя и я, выкручивались без Лёни Борткевича. Публика тогда  ещё не выучила всех в лицо,  и вопросов вроде «А где тот,  который “Александрына”?» не задавала. Зато мы сразу почувствовали, что значит «освобождённый» солист в  ансамбле! Но могли и  дальше укатить без Лёни, если бы он не умаслил в те дни родной минский военкомат, где «косил» от  службы. А в олимпийской Москве 1980 года заболели сразу два вокалиста —Дайнеко и Мулявин. Решение по выступлению в  «Октябрьском» принималось на  уровне 1 замминистра  культуры СССР Василия Кухарского. Наверху опасались, что отсутствие «Песняров» породит  волнения  и, не дай бог, это  заметят иностранцы! В  итоге нас попросили выйти  хотя бы на несколько песен. Причём Игорь Пеня и Толя Кашепаров взяли часть репертуара Мулявина и  Дайнеко. Зато мы неожиданно помогли Валерию Леонтьеву: он отработал почти сольный концерт, один из первых в  Москве, с «Песнярами» на  «разогреве.

Хххххх

Машеров приехал на последний вечерний концерт, кажется, немного опоздав к началу. Правительственная ложа, кстати, прямо перед нами — всё видно. Видно, скажем, как выходит помощник, чтобы передать нам какую-то информацию из «святая святых» (он весь концерт сновал между ложей и закулисьем). Вот после первого часа руководитель снял пиджак — значит, останется до конца. А за ним всё местное партбюро в ложе давай пиджаки вешать на крес­ла! Между песнями помощник говорил, что его шеф доволен. Машеров очень удивился, когда ему сказа­ли, что мы тут бессменно уже десятый день даём по два концерта. Он видит переполненный зал, тёплый приём. Уточнял даже, каждый ли день так — столько народу и такая реакция. Потом помощник шепнул, что в зале с охранником ещё и Анатолий Карпов, совсем недавно ставший чемпионом мира по шахматам. Ну а под конец концерта наш «связист» спрашивает: «Где “Александрына”? Шеф ждёт!» А мы как раз перестали с ней выступать. Пришлось концерт завершать этой песней. Сразу после неё снова прибежал курьер и пе­редал слова Машерова: «Всем, кто пел “Александрыну”, присво­ить “заслуженного артиста БССР”, Мулявину — “народного”».