Интервью: Михаил Визель
Фото: Евгения Анфимова / Тотальный диктант
Неожиданный и невероятный успех Тотального диктанта, начавшегося как кафедральное развлечение филфака Новосибирского университета и разросшегося до всемирного проекта со штатными сотрудниками и звёздными «диктаторами» и даже с «Тотальным пробегом» от Владивостока до Таллина(!), показывает: интерес к родному языку действительно существует. Этим неподдельным интересом объясняется и непрекращающийся стон: русский язык портится, русский язык гибнет! О том, так ли это, во время «Тотального пробега», где-то между Омском и Курганом, шеф-редактор портала ГодЛитературы.РФ Михаил Визель поговорил с главным редактором портала «Грамота.ру», научным сотрудником Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, членом Экспертного совета Тотального диктанта Владимиром Пахомовым.
Вот я сейчас, формулируя вопрос, употребил слово «алармист». И спохватился, что слово еще совсем недавно считалось варваризмом. А сейчас я уже не знаю, как по-другому эту идею выразить. Как назвать человека, который слишком много беспокоится о том, чего, возможно, и нет? Такие заимствования, которые проходят путь от варваризма до полноценного слова живого языка, – стало ли их больше, стали ли они себя вести активней? И даже агрессивнее? Или говоря об этом, я тоже проявляю тот самый алармизм?
Владимир Пахомов: Люди, которые следят за тем, чтобы в речи не было иностранных слов, сейчас бы вам, конечно, сказали, что слово "алармист" легко можно заменить словом с русским корнем.
Каким же?!
Можно вспомнить старые русские слова: «ревнители чистоты русского языка». Можно сказать, что это «беспокойные люди, которые бьют тревогу». В общем, вполне все можно заменить русскими словами, и выбросьте вы это иноязычное слово.
Но мы же с вами прекрасно понимаем, что алармист не просто так в языке. Что это возможность обозначить одним словом то, для чего нам потребовалось бы много русских слов, и, может быть, они бы тоже не точно выразили мысль. И это главная причина, почему в русском языке эти слова остаются. Конечно, мы можем говорить о том, что кто-то любит заниматься физическими упражнениями на свежем воздухе, на специально оборудованных для этого тренажерах. Но сказать "воркаут" гораздо проще.
Я так не говорю. Я скажу «спорт на свежем воздухе». Или «зарядка на улице». А «воркаут» – это для меня лесоповал…
Владимир Пахомов: Вот "алармист" вы скажете, а "воркаут" не скажете. Получается, что это вопрос каких-то личных пристрастий.
Я вам объясню почему. Потому что корень «alarm» – это корень латинский, он заимствован по общей модели всех латинских слов. Социализм, динамизм, алармизм. А «воркаут» сугубо английский. Это американизм.
Владимир Пахомов: Да, но ведь в английском языке громадное число заимствований из старофранцузского языка. Английский язык – это пример языка, в котором невероятное число заимствований. Исконно собственных, родных слов там очень мало. И огромное число слов, которые мы считаем англицизмами, на самом деле в английском языке тоже заимствованы, и заимствованы из старофранцузского. А во французском откуда? Из того же самого латинского.
Но глагол to work к ним не относится. Это явно саксонское слово, потому что соответствует немецкому «Werk» – труд, дело.
Владимир Пахомов: Но многие другие слова, которые нас тоже злят и раздражают, они, в конечном итоге, так или иначе, уходят корнями в латынь, в греческий. Два главных языка античного мира и европейской культуры. Какие-то слова могут больше коробить, какие-то меньше. Я, например, не люблю слово коворкинг.
А я его, пожалуй, охотно использую. Так и встает за ним картинка: молодые ребята с макбуками.
Владимир Пахомов: А я его не люблю. Зато я использую слово "воркаут", а вы не используете. Мы все носители языка, у всех у нас свой русский язык и наше личное отношение к тем или иным словам. Поэтому в списке иноязычных заимствований, которые раздражают, у вас будет "воркаут" в числе первых, а я бы "коворкинг" назвал таким словом, которое, на мой взгляд, не очень эстетично.
А как вы относитесь к тому, что некоторые слова под явным влиянием современного английского употребления, приобретают множественное число? Я имею в виду «активности», «отношения», и особенно «уходы». По-моему, смешно и дико. Неужели этому тоже предстоит стать частью языка?
Владимир Пахомов: Здесь сложно что-то предсказать. Мы не знаем, как себя поведут те или иные слова, те или иные формы. Для меня нормально употребление слова активность во множественном числе. Да, здесь существительное перестает быть собирательным, то есть активность как синоним слову процесс. Здесь остается только наблюдать. Вообще, очень интересно наблюдать за языком. Мы как-то привыкли язык считать таким маленьким несмышленым ребенком, который с полки хватает разные ненужные словечки, в какую-то грязь лезет.
Язык старше нас всех вместе взятых! У него много, много столетий позади. У него много столетий впереди. Я думаю, что мы можем немножко расслабиться и языку довериться.
Если языку что-то нужно, он это использует. Пробует разные возможности, играет со словом. Как-то так его вертит, так крутит. В этом значении, в этой конструкции пытается использовать. В результате выбирает некую оптимальную форму, которая закрепляется. Или, наоборот, решает, что ему это не нужно, и выбрасывает. В общем-то, язык обладает возможностями саморегуляции. Языку нужно слово озвучить в значении «сообщить информацию». Если бы не было нужно, это не было бы так распространено, это бы так долго не держалось. А мы пытаемся убедить себя, что нет такого слова. Господа, есть такое слово. И пора уже это признать.
СПРАВКА
Портал «Грамота.ру» появился в ноябре 2000 года как словарно-справочная база для работников СМИ. Первые словари, опубликованные на «Грамоте», – «Орфографический словарь» Российской академии наук и словарь «Русское словесное ударение» М. В. Зарвы. Позже появился «Словарь имен собственных» Ф. Л. Агеенко. Будучи адресованной в первую очередь журналистам, «Грамота» создавалась по инициативе Министерства по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций. И все эти годы существует при поддержке Роспечати.