Текст: Павел Басинский/РГ
Фото: Олеся Курпяева/РГ
Никогда не видел его в костюме.
Может, не там видел?
Да нет, набрал в поисковике Яндекса "Лев Аннинский", посмотрел его многочисленные фото. Вот Дмитрий Медведев вручает ему премию правительства РФ. Это 2015 год. Председатель правительства, как и положено, в строгом костюме, а Лев Александрович с галстуком, но в пуловерчике. И здесь через себя не переступил.
И таким я видел его везде - в "Литературной газете", где я работал с начала 90-х до начала 2000-х. В ЦДЛ, где проходили критические "круглые столы". По телевизору, где он провел несколько циклов потрясающих передач - "Серебро и чернь", "Мальчики державы", "Охота на Льва"... В редакции журнала "Родина", где он печатался в последнее время...
В клетчатых рубашках, в курточке, в вязанной шапочке. За спиной рюкзачок. Турист, спустившийся с горы. Он, конечно, не прибеднялся. Это был его стиль.
Во второй половине 80-х, в 90-е годы, когда я сам входил в критику, он был без всякого преувеличения моим литературным богом. Первые статьи я писал, до такой степени подражая ему, что в редакциях меня стыдили: "Ну, нельзя же прямо так под Льва Аннинского писать!" Я краснел, но сделать с собой ничего не мог.
Понимаете, он принес в русскую критику второй половины ХХ века какой-то стиль, которого в ней не было ни в ХХ, ни в XIX-м. Это был совершенно новый критический язык, который подхватило уже мое поколение литературных критиков 90-х. Писатель Георгий Владимов назвал нас "непуганым поколением". Все мы, не сомневаюсь, прошли учебу у Льва Аннинского. Но он-то из поколения изрядно "пуганого". Этот стиль отчасти блеснул в короткий период Серебряного века, а потом пропал, придавленный идеологией. Идеология диктовала язык не в меньшей степени, чем идеи.
А его язык был легкий, раскованный, очень афористичный. Монолог, который немедленно предполагал диалог, спор. Такой русский спор на всю ночь.
"Этот фильм отворил нам слезы" - о фильме "Летят журавли". Одной фразой он мог сказать больше, чем другие многостраничной статьей. В этой фразе есть все - о сталинской эпохе, о войне, об "оттепели"... Так писать умел только он.
При этом он никогда не скрывал, что продолжает традиции русских "шестидесятников" XIX столетия - Добролюбова, Чернышевского, Писарева. Называл это "перехватом темы". На примере произведений говорить не о литературе, а об обществе, вообще - о жизни. Нашей русской жизни.
"Шестидесятники" ХХ века, критики "Нового мира" Твардовского, не пустили его в свой круг. Там была своя идеология, а он не вписывался в нее. Он никуда не вписывался. Кто он был - "правый", "левый"? "Либерал", "патриот"? Внепартийный. Во всем.
Никогда не надевал на себя тогу Учителя, Мастера, Властителя дум. Хотя его читали и знали далеко за пределами литературной среды. Пожалуй, не было в последние несколько десятилетий критика более известного, чем Лев Аннинский. Но как-то при мне в "Литературной газете" его просили сократить свою статью, не влезала в макет, он тут же сел и сократил, как просили. "Я из старых метранпажей", - сказал он. Метранпаж - это типографский наборщик. Впрочем, старший. Тот, что отправлял окончательно набранный текст в печатный станок. В этой фразе - весь Лев Александрович.
Я сначала был уверен, что псевдоним свой, Аннинский, он придумал, намекая на Серебряный век, на поэта Иннокентия Анненского, самого изысканного из русских символистов.
Уже потом, когда мы познакомились, я выяснил, что он по отцу - из казачьего рода, из станицы Новоаннинской (Волгоградской области, а раньше области Войска Донского). А у меня там родная тетка жила и два двоюродных брата - Ермаки. Вот вам и Серебряный век!
На заседаниях жюри премии "Ясная Поляна", где мне выпало счастье общаться с ним наиболее близко, всегда шутил, даже ерничал. Но в статьях сквозь его ненавязчивый, блистательный язык чувствовалась всегда неколебимая позиция, внутренняя уверенность в своей правде. Просто он понимал, что бывает много "правд". Одна из его лучших, на мой взгляд, статей была о Горьком и Платонове - "Откровение и сокровение". И опять - одно название стоит целой статьи.
Он был критиком широчайшего диапазона - классика, современная русская литература, литература "братских народов", кино, театр... Он писал много, печатался много, никогда не уходил в эдакое протестное молчание, какой бы идеологический мороз ни был на дворе. Мог быть свободным вопреки всему...
Не стало великого критика.
Источник: "Российская газета"