05.01.2020
Рецензии на книги

Михаил Гронас. Тихая сила пустоты

Русский поэт и дартмутский филолог Михаил Гронас представил новый поэтический сборник после 17-летнего перерыва

Текст: Александр Соловьев

На фото: Михаил Гронас (фото с его страницы на сайте Дартмутского колледжа) и фрагмент обложки его книги

Михаил Гронас. «Краткая история внимания». М.: Новое издательство, 2019

Сложно представить себе кого-либо другого, кроме Михаила Гронаса, кто бы собирал на свои вечера более разнообразную публику – в том числе и не погруженную в современный поэтический контекст. Вокруг стихов его сложился своего рода культ – как сложился он и вокруг Григория Дашевского, чье присутствие в книге «Краткая история внимания» бросается в глаза. С посвящения ему начинается книга, его текст о том, как читать современную поэзию (характерно, что именно Гронас стал иллюстрацией), напечатан на обороте, посвященный ему триптих стоит где-то в первой половине сборника. Связь эта вовсе не случайна – Дашевский многое сделал для того, чтобы тексты Гронаса заняли в сознании читателей место особенное настолько, что не они воспринимаются в контексте, а разнообразные контексты подстраиваются под него. Это особенно заметно, если сравнить разные рецензии на сборник – многообразие трактовок говорит само за себя. Сыграло роль и 17-летнее почти-молчание. Предыдущий сборник «Дорогие сироты» вышел в 2002 году. Раз в несколько лет публиковались отдельные тексты, но их появление только подчеркивало отсутствие их автора. Почему же именно Гронас?

Ответ, кажется, в том, что из всей современной поэзии Гронас ближе всех подошел к речи как таковой. Заглавие «Краткая история внимания» явно указывает на то, что собранные под обложкой тексты будут пытаться объять-описать все, включая, кстати, и стихи других авторов. Многое написано поверх то Введенского, то Целана, то Мандельштама с Айзенбергом - свои и чужие одновременно, но это перечисление имен все равно ничего не объясняет. Большая часть текстов рождается как бы из бесконечного процесса проговаривания, перечисления, попытки найти слова для чего-то-сам-не-пойму-чего, и отдельные стихотворения – не более чем отрывки. Чужой отзвук здесь – не оммаж, но лишь еще одна из ряда этих попыток. Ритм, деление на строки, как бы случайные звуковые совпадения, внезапно оказывающиеся рифмами, – все здесь из этого бормотания про себя. Даже если стихотворение и обращается к кому-то, очевидно, что адресата оно не достигнет – автор одинок, адресат не расслышит, Дашевский, который умел расслышать, умер:

дом обесточен мир не светел подними листочек с полу

напиши кому позвонить в случае ночи и положи так чтобы

я заметил

я ведь никаких передач не слушаю и не знаю что делать

в этом случае говорят что самое лучшее спать лечь –

так ли?

извини что я тебя этим мучаю, беспокою и всё такое…

Все это было особенно заметно, когда Гронас читал на «Полюсах», прошедших в рамках Биеннале поэзии между ним и сальвадорским автором Хорхе Галаном. Последний, чьи переводы подготовила Наталия Азарова и читала их вслед за оригиналом (переводами Гронаса на испанский, замечу, никто не озаботился, что выглядело несколько странно), читал длинные, напряженные социальные тексты, чем-то напоминающие (в этом году) Оксану Васякину. Не берусь судить, насколько полярны могут быть поэтики разных языков. Однако Гронас, скороговоркой, полушепотом проговаривающий свои тексты куда-то вниз и вбок, почти не учитывающий в момент их произнесения присутствия кого-то еще в зале, на фоне переводов Галана, рассчитанных на силу и громкость, выглядел не менее внушительно. Стихи, написанные для пустоты и уходящие в пустоту, внезапно обретали силу в слабости собственного звучания. То же было и на собственном вечере Гронаса, когда он, смущенный, быстро закончил чтение тонкой книги, проговорив ее нараспев.

Главные герои книги – зрение, слух и осязание, вместе складывающиеся в то самое внимание, обнимающее полноту мира. Тело постоянно впитывает новые ощущения, и, не имея возможности хоть как-то их систематизировать, раскладывает по органам чувств, телесные ощущения – единственное, что может помочь что-то понять:

Времена настанут такие, что да и нет

Именами станут двух последних планет,

И меня растянут по длинной тонкой струне

Между ними.

И я буду смотреть, как падает из гнезда,

Продолжая тлеть, оплавленная звезда,

Поджидая смерть, пересвистываясь с ней иногда

Тихими позывными.

В совсем иной реальности существуют слова. Это никогда не осмысленные фразы и не лексические структуры, но именно отдельные звуки, слова и их фрагменты, падающие в речь отдельными каплями. Напряжение книги, кажется, именно в связях и их отсутствии между двумя мирами – слов и ощущений. Словами нужно ощущения передать, собрать их в какую-то четкую форму, но они ведут себя своевольно, текут сквозь пальцы, рассыпаются и не могут застыть. Слова меняются местами («слышно как падают бетонные плиты на камни»), и доставать их стоит неимоверных трудов (отсюда обессиленные постоянные «все такое», «о том о том», «потому что потому»). Единственный способ поймать их – погрузиться в поток речи вообще, чистого проговаривания, «блаженного и бессмысленного»:

тело жилое, в нем же живет жилец

да не один, еще соседи, родня

день ото дня толкотня кровяных телец —

что тебе до меня?

то ли дело

лечь на дно родной речи

глядеть на то, как она зацветает в протоках,

и снова ползти по дну в иле до слов прости, пойду или

мне одиноко

Слова оказываются способны создавать реальность, как в первом стихотворении сборника, и одновременно быть мучительно бессильными. Чтобы сотворить мир, нужно припомнить слово, но припоминаться оно никак не хочет. На протяжении всей книги оно то припоминается, то ускользает. Иногда Гронас и сам иронизирует над его бессилием – и тут же снова начинает попытки.

Эта книга о полноте переживания и пустоте словесного выражения. И все же автор продолжает его наполнять, несмотря на то, что оно всякий раз стремительно пустеет. И тогда не остается ничего, кроме как повторять и повторять те слова, что пока остались, в надежде, что они пока могут что-то рассказать:

вот значит как вот значит как вот значит

день начат он же прожит и на обжиг –

в глазурь вечернюю в ночную печь

о чем и речь о чем и речь

о чем?

не шевелись не лезь

есть только слизь и взвесь и сны страны подкожной

и хоть бы хны это дано похоже

давно всегда

да, но

сну снится сон о том как невод ловит невод

о том как капля по реснице скатилась в небо

о том, о том