Текст и коллаж: ГодЛитературы.РФ
Обложка и фрагмент книги публикуются с разрешения издательства
Дмитрий Львович Быков - не только человек невероятной широты интересов и неукротимого темперамента, но и настоящий профессионал, homme de lettres, у которого всякий написанный текст идет в дело и вставляется в правильный контекст. Вот и для дорожных впечатлений, писавшихся на протяжении десятилетий для разных журналов, нашлась правильная оправа - красивая и солидная обложка "Редакции Елены Шубиной". А под обложкой - привычное быковское широкое остроумие и неожиданные быковские переходы от далекой древности к современности (тоже, впрочем, успевшие покрыться некоторой патиной) и обратно. Всё, как мы любим.
Дмитрий Быков «Палоло, или Как я путешествовал»
Письма русского путешественника
М. : АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020
Глава «Помпеи не гибнут». Дмитрий Быков, Ирина Лукьянова
Город Помпеи существует — это вполне заурядная административно-территориальная единица, и население его составляют пять тысяч живых людей. Эти пять тысяч обслуживают музей под открытым небом, в котором две тысячи лет назад жило примерно столько же помпеян. Нынешние жители Помпей водят экскурсии, продают спагетти и минералку, предлагают календари с непристойными росписями (календари с пристойными продаются по всей Италии).
Как ни крути, главным событием позднеримской истории была гибель Помпей, внезапная и необъяснимая. А главным событием 2001 года были нью-йоркские теракты. И 25 августа 79 года, и 12 сентября 2001 года мы проснулись в другом мире.
Принципиальных отличий немного, просто человечество поняло, что может быть и так.
В гибели Помпей никто не был виноват. Хотя буквально на другой день после катастрофы заговорили (и говорят до сих пор) о том, что город был сытый, торговый, Бога забывший, что Рим вообще был зажравшейся и развращённой империей, а тут-то ему природа и напомнила, что есть Божий суд.
Через каких-то пять веков он и сам рухнул.
В гибели нью-йоркского торгового центра тоже виноват непонятно кто. Плёнка, на которой бен Ладен во всём признаётся, скорее всего, фальшивая — слишком много на ней нестыковок и несообразностей, да и взялась она не пойми откуда. Выгодна эта катастрофа была слишком многим, «Огонёк» публиковал даже версию, согласно которой выиграли от этих взрывов одни русские, разом вернувшие себе статус сверхдержавы и оправдавшие все свои чеченские художества. Главное же, что в построенной нами технократической цивилизации с её постмодернистским равенством добра и зла виновников действительно не найдёшь. Есть только пострадавшие.
Гибель тысяч ни в чём не повинных американцев сплотила нацию и превратила нью-йоркского мэра Джулиани в культовую для нации фигуру.
Особо популярен, кстати, он никогда не был, а к последним месяцам своего мэрского срока подошёл с небывалым рейтингом. Если бы уцелел градоначальник Помпей, его популярность, вероятно, тоже возросла бы. Но он не уцелел, а погиб вместе со всем электоратом. Зато выросла популярность римского цезаря Тита — сына Веспасиана, которого народ вообще обожал за честность, молодость и мобильность. К сожалению, чёрный пиар был в тогдашнем Риме поставлен не ахти, и никто из римских писателей, включая даже известного сплетника Светония, не запустил слуха о том, что извержение Везувия инициировано Титом, решившим начать своё царствование с громкой акции помощи пострадавшим.
Тит, кстати, действительно только что вступил на престол. 24 июня 79 года скончался его отец Веспасиан — тот самый, обложивший налогом общественные сортиры и на возмущение сына заметивший, что деньги с мочи не пахнут. Веспасиан был правитель дельный, здравый и остроумный. Сына он воспитал отличного — человеколюбивый Тит немедленно послал в Помпеи большой отряд римской гвардии, но уже на подступах к городу стало ясно, что спасать некого. Народу, однако, это не помешало благословлять Тита и уже при жизни называть Божественным. Отчего-то популярность правителя возрастает после стихийного бедствия — разумеется, в тех цивилизациях, где правителя не считают ответственным за стихийные бедствия. Таких цивилизаций, как показывает опыт, становится всё больше. Объясняется это тем, что остальные — в которых власть отвечает за всё — попросту нежизнеспособны, а потому в конце концов уступают историческую арену другим.
…После терактов в Нью-Йорке селиться не перестали, и на склонах Везувия — тоже. Человечество — храбрая такая организация, оно быстро восстанавливается и легко приходит в себя. Землетрясение и извержение 24 августа 79 года разрушило Помпеи, Геркуланум и Стабию, а сверху завалило их трёхметровым слоем вулканического пепла (мелких шариков вроде пемзы). Был ещё город Мезина, в непосредственной близости от Везувия. Люди увидели чудовищную тучу, надвигающуюся на них, и кинулись прочь из города. Большая часть тучи, однако, рассыпалась вулканическим пеплом, не дойдя до Мезины. И люди наутро вернулись в свои
дома. Подробное описание этого события оставил восемнадцатилетний Плиний-младший, вернувшийся в дом вместе с матерью.
— Как ты думаешь, мой Муми-сын, — спросила Муми-мама, — цел ли наш сад, и дом, и всё-всё-всё?
— По-моему, всё цело, — сказал Муми-тролль. — Пойдём посмотрим.
Селиться на склонах Везувия люди не переставали никогда. Просто на вулкане — во всяком случае на Везувии — очень плодородная почва. На ней всё замечательно растёт: и цветы, и плоды. Окрестности Неаполя и соседние острова (Искья, Капри и другие, помельче) кудрявы от зелени и пестры от цветов, разве что, говорят, помидоры одно время не удавались, но искитанцы вывели сорт, который можно поливать горячей солёной водой из термальных источников — и они получаются солёными уже на кусте.
На склонах Везувия категорически запрещено строить здания выше определённой черты. Тем не менее их строят, наплевав на все запреты. Место не только плодородное, но и денежное: разводить туристов гораздо выгоднее, чем помидоры. Белые гостиницы и ресторанчики с видом на угрюмую гору и радостный Неаполитанский залив в случае извержения спасти никто не успеет, но строят и надеются на лучшее.
Широкая, темно-серая, ноздреватая полоса лавы от последнего извержения ровно прочерчивает конус — она ещё не заросла травой, но ещё через век тоже станет основой для плодородной почвы.
На вулкане есть обсерватория: учёные наблюдают за состоянием горы. Несколько лет назад уровень лавы уже поднимался — до десяти километров под землёй. У одного из землевладельцев из термального источника на огороде забил кипяток, и больше никаких последствий не было.
Жители Помпей знали толк в удовольствиях.
Город был огромный (сейчас он ещё не вполне откопан, а из одного его конца в другой ходит автобус). Портовый город, терпимый ко всем религиям, умеющий со вкусом поесть и ублаготворить своё тело роскошными термами и роскошными девами в лупанарии (лупанарий тёмен и гадок: маленькие каменные закутки с эротическими росписями на стенах и один на всех сортирчик с дырой). В театре ставили греческие пьесы, но, кажется, больше любили ходить на гладиаторские бои. При раскопках в амфитеатре нашли два обнявшихся тела: роскошно одетой девушки и гладиатора. Подумаешь, Везувий. Любовь не сообразуется с явлениями природы.
На весь мир славилось помпейское сукно: секрет заключался в том, что сукна вымачивали в человеческой моче. Всякий посетитель валяльни должен был пописать на входе в специальное каменное корыто. Желающие могут пописать и сейчас: корыто цело.
В банях решались торговые дела. В этом смысле ничего не переменилось. А вот наиболее ценимый продукт помпейского экспорта — соус из специальным образом сквашенных и забродивших рыбьих потрохов — утрачен навеки, потому что при всех попытках сквасить потроха в современных условиях получается ужасная дрянь. Впрочем, и спартанский «чёрный суп» никому не удавался — после реконструкции рецепта у всех дегустаторов случился жестокий понос, а любимым блюдом афинян был паштет из мёда, сыра и чеснока. Вкусы переменились, да оно и понятно — рацион современного помпеянина радикально отличается от меню помпеянина древнего. В первом веке тут понятия никто не имел о помидорах, не говоря уж о картошке.
Вино, правда, как делали, так и делают. Оно в Неаполе специальное, с горчинкой, — как жизнь на вулкане с присущим ей неповторимым привкусом постоянного риска.
Как это было — никто в точности не знает. Скорее всего, сначала над городом сгустилась тьма: пепел закрыл небо. Никто не знал, бежать или оставаться дома. Те, кто убежал, кинулись к морю, и там их настиг поток лавы — на побережье залива и в прибрежных пещерах до сих пор находят останки жертв катастрофы. Тех, кто не убежал, задушил ядовитый газ, а сверху засыпало пеплом. Никто не спасся, а город остался целым, законсервированным во всех подробностях, предоставляя себя историкам и археологам.
Примерно так же выглядит Припять — город, куда мы ездили незадолго до посещения Помпей на пятнадцатилетие Чернобыля. Пустой, мёртвый, застывший в своём 1986 году. Детский сад с кукольными платьицами, квартиры с рассохшимися пианино, детская площадка с навеки застывшей каруселью, стадион, заросший молодым лесом.
Но и в Чернобыле почти сразу появились самосёлы — те, кто вернулся туда вопреки запретам.
Человек, мы же говорили, так устроен — он строит дом на вулкане и возвращается туда, едва минует опасность. И в Помпеи вернулись, только полторы тысячи лет спустя. Вернулись бы и сразу, но некому было вернуться: в Помпеях и Геркулануме погибли все.
Всё, что осталось от большого города, — стены, сложенные из туфа и тонкого римского кирпича, водопровод, театр, каменные столы для приготовления рыбного соуса да статуя бога Приапа с гигантским фаллосом. Кажется, здесь только ели, пили и совокуплялись: осталось только телесное.
Дух, если он вообще был, отлетел. Ещё остались знаменитые помпейские пустоты, впоследствии залитые гипсом и явившие миру изуродованные смертной тоской фигуры погибающих людей и зверей.
Осень нынешнего года — не самое подходящее время для поездки в Помпеи: и так знаешь, как всё хрупко, на каких соплях держится. Кажется, вот накроет нас облаком пепла — и что останется?
Сортиры с итальянской сантехникой, столы, где ели, диваны, где лежали, глянцевые журналы с картинками — потом, может быть, они тоже станут фактом истории искусства. Наша цивилизация умеет заботиться о теле ещё лучше, чем помпейская.
У подножия вулкана только то имеет смысл, что, отлетая, не оставляет материальных следов. Или оставляет пустоты под слоем вулканического пепла.
Но важно то, что люди здесь селились и сюда вернулись. И на фоне помпейской сплошной телесности это как-то вселяет уверенность в бессмертии не то что души (это дело тёмное, спорное и не для всякого убедительное), а человеческого духа.
Стихии и фанатики, время и иноплеменные набеги рушат человеческое жильё — а человек строится; катаклизмы и безденежье, измены и смерть разлучают любящих — а они любят; и если секс за стеклом внушает порядочное таки отвращение, то секс во время извержения внушает преклонение и восторг.
И если после 79 и 2001 годов можно дать какое-то определение человека, мы предпочли бы сказать, что человеком называется существо, живущее на вулкане и неизменно возвращающееся на вулкан. «Вы всё порушите, а мы опять всё построим» (А.Тарковский, «Андрей Рублёв»). И само бессмертие быта, и даже узкий лупанариевский сортир с каменным очком дают почувствовать какую-то удивительную гордость за наше неубиваемое племя. Человек и во льдах себе продышал бы нору, и на ледяную стену повесил бы картинки, иногда малоприличные. А через полгода наладил бы промышленность — фигурки там изо льда, моржатина…
Вот, говорят (чаще всего фанатики), империи наказываются за самодовольство. Помпеи, Чернобыль, торговый центр…
Да помилуйте, господа фанатики, какое там самодовольство! Продышали себе крошечное пятнышко в огромном ледяном пространстве, еле выживаем в хаосе разнообразных и непредсказуемых случайностей, гибель караулит снаружи и внутри на каждом шагу, перечень транспортных средств и внутренних болезней перепугает и храбрейшего… Всё это наше мельтешение — не более чем один большой муравейник, на который наступить нефиг делать. В 2001 году это было продемонстрировано очень наглядно.
Всех, кого теракты 2001 года ввергли в долгую депрессию, стоило бы привезти в Помпеи. В этом городе мёртвых и ютящемся по соседству городе живых яснее всего, что никакой смерти нет.
Бессмертны похоть, глупость, жадность, хитрость, авантюризм, творческий дух, дерзание, любовь, сластолюбие, трудолюбие — всё то, что мы называем загадочным словом «человек».
24–30.XII.2001 «Огонёк»