Текст и подбор иллюстраций: Андрей Цунский
Коллаж: ГодЛитературы.РФ (Использована картина «Завтрак на траве», 1996 г. Художник: Ю Минцзюнь)
Как можно несерьезно говорить об одном из самых серьезных писателей в истории мировой литературы? Можно. Еще как можно, если не хочешь спятить сидя в каранти... простите, карантина-то нет, есть самоизоля... ну да! Золя! Сегодня 180 лет со дня его рождения.
«Грязный буржуа»
«Между нами не было никакой ссоры, я первый перестал ходить к Золя. Я больше не чувствовал себя у него в своей тарелке. Эти ковры на полу, слуги и сам он, работающий теперь за бюро резного дерева! В конце концов, у меня создалось такое впечатление, словно я делаю визит министру. Он превратился... в грязного буржуа. Действительно, у него было много народа, но то, что там говорилось, было такое... Однажды я заговорил было о Бодлере: это имя никого не интересовало. Каждый говорил о количестве экземпляров, в котором он издал свою последнюю книгу или надеялся издать следующую, разумеется, слегка привирая при этом. Особенно стоило послушать дам...»
«Много народа» – это Мопассан, Гонкуры, Флобер... Кто же так говорит о великом Золя?
Вы не поверите. Говорит это его друг, защищавший его в детстве от школьных издевательств. Говорит это несомненный и признанный гений. Говорит прототип героя его романа «Творчество».
Поль Сезанн.
«Итак, я лишь изредка посещал Золя, потому что мне было очень тяжело видеть, что он стал таким барином; как вдруг однажды его слуга доложил мне, что его господин никого не принимает. Я не думаю, что это распоряжение касалось специально меня, но мои посещения стали ещё реже...» Правду ли он сказал? Да скорее всего... да. Объективен ли он? Черта с два.
Обида Сезанна
«Это был довольно ограниченный человек и очень плохой друг. Никогда ничего не видел, кроме себя самого.
Роман «Творчество», где он задумал описать меня, сплошной вымысел, просто гнусное враньё, написанное ради пущей славы автора. Когда я поехал в Париж, чтобы рисовать картинки религиозного содержания – с моей тогдашней наивностью я не замышлял большего: я ведь воспитан в религиозном духе, – я разыскал Золя. Когда-то он был моим однокашником, мы вместе играли на берегу Арка. Он писал стихи. Я тоже сочинял стихи, и французские, и латинские. В латыни я был сильнее Золя и даже написал на этом языке целую поэму. Да, в те времена лицеистов учили на совесть. Так вот, когда я приехал в Париж, Золя, посвятивший мне и Байлю, нашему общему умершему приятелю, «Исповедь Клода», представил меня Мане. Мне очень понравился этот художник и его приветливый приём, но из-за обычной моей стеснительности я не решался часто посещать его. Сам же Золя, по мере того как росла его известность, становился всё заносчивее и принимал меня словно бы из снисхождения; мне скоро опротивело бывать у него, и долгие годы я с ним не встречался. В один прекрасный день он прислал мне «Творчество». Это было для меня ударом, я понял, каковы его представления о нас. Это скверная и насквозь лживая книга...»
А ведь читают. И любят. И Золя, и Сезанна, и Мане. И узнают «Завтрак на траве» последнего в последней картине главного героя «Творчества» Клода Лантье... Это роман не о Мане и не о Сезанне. Впрочем... и о них – тоже. Как так? Да на все может быть сколько угодно взглядов. На тот же «Завтрак на траве». Пусть сегодня иллюстрациями послужат один портрет Золя и несколько разных версий «Завтрака на траве». Чтобы скучно не было. Не обижайтесь, Сезанн и Мане!
Поспешное признание ошибки
Вообще об Эмиле Золя точнее всех сказал Анатоль Франс: «Позавидуем ему: судьба и его собственное сердце уготовали ему величайший жребий — он был этапом в сознании человечества». Хотя момент был не то чтобы подходящий для зависти – дело было 5 октября 1902 года, на похоронах самого Золя, который лежал в гробу и не слышал этих слов. Ну а если бы мог услышать, то вполне мог бы ответить: «Раз так, давай ты ляжешь в гроб, а я скажу речь». Кстати, этот, пожалуй, самый серьезный в мире писатель в жизни отнюдь не был лишен чувства юмора. На него часто натыкаешься и читая его самые серьезные книги – но никогда не знаешь, шутит Золя или так только тебе показалось?
Но на похоронах неожиданностей не бывает. Покойные лежат смирно, ораторы, напротив, порой так горячи, что кажется, будто сначала сходили на поминки. Ну, всяко бывает.
Но когда вдруг неподалеку раздался гул сотен голосов, скандировавших название месяца всходов из революционного французского календаря – многим стало не до смеха. Множество угрюмых людей, щурящихся от яркого света, кричали вслед гробу: «Жерминаль! Жер-ми-наль!» Шахтеры пришли прощаться с тем, кто первым из европейских литераторов в точности описал страшное устройство их жизни, шахту, как зверь пожиравшую их тела, и компанию – пожиравшую их души. Нет, несерьезно писать о Золя – это тоже несерьезно.
Роман с наукой
Золя был первым писателем, который работал не просто по заранее тщательно прописанной схеме, у которого каждый ход в сюжете просчитан, а судьбы героев предопределены (порой настолько, что и читать скучно, как детектив, где сразу ясно, кто убийца). За всем написанным стояли философия, естествознание и логически выстроенная теория. Но его пример тем и интересен, что на нем можно провести целое исследование – насколько процесс работы над книгой может быть подчинен плану и теории, а насколько определяется вдохновением, эмоциональным порывом, болью, совестью. Сам-то он изо всех сил отрицал и вдохновение, и порывы. В наброске к статье «Различия между Бальзаком и мной» Золя пишет: «Моя же цель – изучать людей, разлагать их поведение на простейшие элементы и следить за реакциями. Я подхожу ко всему с чисто натуралистической, физиологической точки зрения. Вместо принципов (реализм, католицизм) меня интересуют природные законы (наследственность, активность). Я не хочу, как Бальзак, иметь свои предвзятые мнения о делах человеческих, быть политиком, философом, моралистом».
Основа теоретической концепции Золя – философия позитивизма. Огромно влияние на него Огюста Конта, не только создателя позитивистской философии, но и основоположника социологии. Он зачитывался трудами Ипполита Тэна, позитивиста, теоретика культуры – и литературы в частности. Не менее важен для Золя Шарль Летурно – этнограф и социолог – он формирует взгляды Золя на природу собственности, общественных отношений, роль секса и связанных с ним страстей. Физиолог Клод Бернар, великий Чарльз Дарвин... Ну как писать о Золя несерьезно, если перечисление только изученных им сложных трудов из самых разных областей им займёт пару томов? Нас поражает, что некогда люди знали по нескольку языков. А такие знания как оценить? Большинство вообще посчитает все это лишним. Сейчас, глядя на людей, вершащих судьбы целых стран, всего мира перед угрозой злокозненного вируса, остаётся только пожалеть, что таких образованных людей во властях не доищешься. Впрочем – политики отнюдь не становятся этапами в сознании человечества.
Теоретик и практик
Когда Золя все успевал – отдельная тема. Непростая личная жизнь, постоянное самообразование, бурная журналистская и публицистическая деятельность, критика, собственная литературная работа... И огромный вклад в теорию литературы. «Экспериментальный роман», «Романисты-натуралисты», «Натурализм в театре» – серьезнейшие работы, далеко не всеми принятые и уж точно большинством непонятые.
Но ведь нужно было где-то узнать, как именно устроены бараки шахтеров в «поселке двухсот сорока», как действует система штрафов и поборов, на чем выгадывает продавец сыров на рынке, как заставить женщин покупать ненужные им роскошные вещи, принципы организации скачек, да мало ли... У Летурно и Тэна об этом не прочитаешь. Бальзаку в чем-то было легче – он не требовал от себя документальной точности. У Золя эта точность возведена в принцип. Когда критики называли его «певцом клозетов» и подобными отнюдь не комплементарными эпитетами, он отвечал: «От банальности интриги меня может спасти только величие и правдивость изображенных мною картин народной жизни. Поскольку я беру глупую, пошлую и грязную обстановку, я должен предоставить рисунку больше рельефности». Но где и когда он умудрялся узнать этот рельеф на ощупь, до мельчайших деталей? Хотя – на то он и натуралист. Сезанн назвал роман о художниках – лживым. Шахтеры приняли «Жерминаль» и провожали писателя в последний путь суровой колонной...
Этап в сознании человечества
Что вообще имел в виду Франс, говоря, что Золя – «этап в сознании человечества»? Я понимаю этот так. Возможна ли была бы современная культура без Эмиля Золя? Был бы ли возможен современный плюрализм в политике, в искусстве, в жизни повседневной? Толерантность? Уважение прав народов и рас? Правовая культура? Утверждать не берусь. Но может быть и нет. Вот у нас такого писателя, как Золя, не было. Так ничего этого у нас почти и нет. Зато вот злобы, агрессии и самодовольства хоть отбавляй. Не потому ли?
Но во Франции этого всего когда-то тоже не было. И смерть Золя, заставившая Анатоля Франса сказать слова об этапе в сознании человечества – возможно, не случайна. Многие говорили и до сих пор говорят, что несчастный случай (неисправная печка, отравился угарным газом) мог быть замаскированным убийством. Ненависть к нему со стороны обывателей от коммерции, мещан от политики, торгашей в судейских мантиях и лицемеров от литературной критики, а главное – со стороны сытых и довольных читателей была столь же огромна, сколь и его популярность. Злобы, агрессии и самодовольства было полно и во французском обществе. Когда речь идет о Париже эпохи де ла Дрейфуса – вынужден согласиться: как в том Париже – я не хочу. Однако в том Париже были поэты, писатели, художники, дрейфусары, шовинисты, обыватели, гонкуры, сезанны, ругоны и маккары... и умудрились не поубивать друг друга. Может, и у нас в этом веке, наконец, получится? Шанс есть.
И о Романе Полански
А вот он – вообще не понимаю, как сюда затесался. Но раз уж он здесь – то, что ж, он снял хороший фильм под названием «Я обвиняю». Думаю, не раз он перечитывал статью Золя, которая дала название фильму. Но в наш прокат он почему-то выходит под названием «Офицер и шпион». Что, по скромному моему мнению – идиотизм. А фильм хороший. И посмотреть его стоит. Вы тогда действительно лучше поймете Золя. Как там у Бродского? «Случайное, являясь неизбежным, приносит пользу всякому труду». Может быть. Но несомненно одно – в день своего ставосьмидесятилетия Золя остается востребованным, а его слова, написанные в результате эмоциональной вспышки – но ни в чем не расходящиеся с научной теорией, – и сегодня приковывают к себе внимание. Жаль, что большой экран пока недоступен. Самоизоляция. И никаких каламбуров. Дождемся лета. Тогда и кино будет, а у кого-то и завтрак на траве. А пока – жерминаль, причем буквально – по календарю. Этот месяц длится до 20 апреля. Берегите себя!