Текст: Владимир Березин
Коллаж на основе фото из Википедии и с сайта mystery.by
Артур Хейли родился в Англии, жил в Америке, имел канадский паспорт. Потом переехал на Багамы, где и умер в 84 года - длинная успешная жизнь. Прекрасная семья, дети, нашедшие себя в жизни. Вторая жена, кстати, написала книгу с названием, не лишённым юмора: «Я вышла замуж за бестселлер». Действительно, писателя издали суммарным тиражом чуть не двести миллионов экземпляров. Безусловный успех Хейли в СССР, тем удивительней, что он не был левым, и только под пером советского журналиста мог превратиться в писателя прогрессивных взглядов. Он был настоящий капиталистический реалист.
Если советскому человеку хотелось увидеть пальмы и атолл, то он смотрел передачу Сенкевича «Клуб кинопутешественников». Вомбата он видел у Дроздова «В мире животных». Устройство внешнего мира наш гражданин узнавал от людей, которые где-то побывали и увидели нечто интересное. Но, кроме пейзажа и фауны, повсюду на земле есть человек и его работа.
Советский производственный роман ещё ждёт своего исследователя. Это был удивительный род литературы, который был настолько нечитаем, что пародировался повсеместно. Конфликт на сталелитейном заводе разрешался хорошим секретарём райкома, который делал внушение недостаточно хорошему директору. Главный агроном мучительно выяснял отношения с директором машинно-тракторной станции. Это были сакральные тексты, не предназначенные для чтения, хотя некоторые авторы ловко превращали их в мыльные оперы на бумаге. Немногие исключения вроде «Территории» Олега Куваева были заметны, как дерево в чистом поле. А вот Хейли пришёл к нам с настоящим производственным романом. Там крутились и шестерёнки, и люди, а менеджеры постоянно решали вопросы, о которых с удивлением бы узнал директор гостиницы или главный инженер завода. Всё двигалось, работало и в критический момент не останавливалось перед неожиданной бедой.
Есть очень интересные воспоминания о Хейли, написанные Нагибиным - родившимся, кстати, всего на три дня раньше Хейли. А Нагибин был один из самых высокооплачиваемых советских писателей - с прислугой и личным шофёром. И вот он видит, что Хейли не просто успешен, а тоже красив, тоже модник. Само по себе нагибинское описание великолепно:
«Будем говорить прямо: от Хейли так и несло богатством и успехом. Он был превосходно и смело одет. Впрочем, нынешняя мода допускает в летнее время яркую пестроту: полосатый пиджак из какой-то гладкой, чуть лоснящейся ткани, тёмно-бордовые брюки, шейный платок, включающий в расцветку один из оттенков красного, рябенькая рубашка. Его седые, слегка волнистые волосы, уже сильно отступившие от лба, были тщательно причесаны, худые щеки выбриты «до кости», и он, несомненно, исповедовал пушкинское: “быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей”, с его появлением ароматный ток пронизал прокуренную комнату. Красное доминирует в спектре зримого образа Артура Хейли. Ко всему еще он очень легко краснеет — вовсе не от смущения или неуверенности в себе, просто кровеносные сосуды залегают близко к поверхности кожи. Алый бог удачи скромно сидел на гостевом месте, но, надо полагать, чувствовал себя хозяином положения».
Нагибин везёт иностранца на дачу, поит и кормит его с русским шиком, и тут в нагибинских заметках не менее восхитительное «Лишь возле суточных щей с грибами и кашей, убежденный их сытой неофициальной духовитостью в домашнем характере встречи, Хейли окончательно оттаял». Довершает историю то, что шофёр везёт его в нагибинской «Волге» в Москву, но у русских ещё не принято пристёгиваться. Замок ремня сломан, и шофер с изумлением видит, как иностранец мучается с ним. Запад есть Запад, Восток есть Восток.
Но Нагибин был очень умный человек, хотя проще было бы изобразить его барином. Он понял в американце многое – и то, что в Хейли очень развито чувство самоуважения при отсутствии чванства, и то, что Хейли любит своих героев, и то, что интернациональная любовь к нему рождается из доверия читателей. И, главное, что он не халтурщик, - а они были не только в стране победившего соцреализма.
Для советского человека Хейли стал своего рода Сенкевичем, если кто-то хотел понять, чтó может увидеть этот Сенкевич в чреве аэропорта, и таким Дроздовым, что приводил читателя за руку в звериный мир менял-финансистов. Нагибин, кстати, спросил Хейли, как и насколько он вживается в незнакомую профессию. Тот отвечал, что обычно тратит год на исследования, а два года пишет роман. Нет, он вовсе не врач, врачи учатся десять лет, он не может себе этого позволить, и поэтому написал много книг и хочет удвоить их число. Удвоить, пожалуй, не получилось, но написал Хейли много (одиннадцать полновесных романов), и многое из этого читается до сих пор. Не говоря уж о том, что он рано начал роман с кино: он сам писал сценарии, а его тексты совершенно кинематографичны, и некоторые экранизированы не по одному разу.
Претензий к капиталистическому реалисту было много. Ему пеняли на схематизм сюжета, шаблонные приёмы, повторение этих приёмов из романа в роман. Пенял и Нагибин, который к Хейли относился с явной симпатией, но это не отменяло того, что они работали, подобно сложным структурам аэропорта и отеля. И выполняли свою задачу.
Рассказывая о Хейли, обычно сразу упоминают романы Ильи Штемлера об универмаге, таксопарке, архиве и железной дороге. Это какая-то неснимаемая гиря сравнения на ноге отечественного писателя. Книги Штемлера сейчас не на слуху, но не только Штемлер следовал пути Хейли. По этому пути пошла большая часть мировой литературы. Множество писателей в разных странах поняли, что читателю очень интересно, как устроен быт, в который он не может погрузиться сам. Причём всё это совпало с тягой к подлинности.
И тут мы приступаем к самому интересному. Непонятно, осознал ли Хейли, что стал символом новой литературы. Это сплав художественной прозы и клуба познавательных путешественников. Читателя сложно привлечь аннотацией в виде «сложности метафор» или «экзистенциального одиночества». Но он охотно открывает книгу, на которой написано, что она расскажет ему про жизнь внутри отделения полиции, о тайнах работы ресторана, том, как устроен мир полярников, нефтяников и строителей метро.
Это новый тип производственного романа, гибрид журналистики и литературы.
Ну да, литературная составляющая там сбоит, сюжет не всегда динамичен, и язык уж явно не набоковский. Но мы этого и не требовали, у нас и так на полке стоит Набоков. Мы хотим узнать, как работает проходческий щит в туннеле и как олигарх пилит бюджеты. А что эти детали навешаны на историю любви, как игрушки на ёлку, так это бонус.
И в этом смысле метод Хейли живее всех живых, а трудовая книжка таких писателей подпирает книгу прозы: «автор знает, что говорит, он пять лет проработал в банке, а до этого три — в Метрострое».
Вот он, настоящий капиталистический, пусть и не всегда, реализм.