Текст: ГодЛитературы.РФ
Иллюстрации предоставлены Ольгой Дунаевской
Владимир Шаров скончался от онкологического заболевания полтора года назад, 17 августа 2018 года. И помимо человеческой скорби о преждевременности ухода, сейчас можно говорить о невосполнимой прорехе в русском культурном пространстве: кто лучше Шарова, с его уникальным взглядом на русскую историю и умением ухватывать ее в многовековой перспективе, сумел бы правильно интерпретировать переживаемые нами сейчас фантастические события! Далеко выходящие за рамки повседневной логики - как в романах Шарова.Издательство «Текст» приступило к публикации 12-томного собрания сочинений Владимира Шарова. Первым в типографию отправились «Возвращение в Египет» и "Старая девочка".
А в апрельском номере журнала «Знамя» за 2020 год впервые опубликованы тезисы его доклада, сделанного больше двадцати лет назад, в 1997 году, в римском университете La Sapienza на конгрессе под названием «Российское общество и институты: возможные парадигмы на пороге третьего тысячелетия». Мы предлагаем ознакомиться с ними, чтобы иметь возможность убедиться: любимая идея Владимира Шарова о не просто цикличности, но замкнутости русской истории ничуть не утратила злободневности.
Публикация подготовлена Ольгой Дунаевской
- Постоянная проблема властей всех уровней в России — почти полное отсутствие сознания своей ответственности перед обществом. Изначально, еще со времен Московской Руси, если какая-то ответственность и признавалась, — то только ответственность перед Богом, перед Страшным Судом, отчасти перед историей, во всем остальном власть всегда стремилась к своей абсолютности и полной бесконтрольности, независимости от каких бы то ни было сил внутри страны.
Она использовала любые возможности для своего усиления, не замечая при этом, что автоматически делается властью самозванной (новые права и преимущества, которые она получала, не опирались ни на какую традицию и, с точки зрения общества, были противозаконны и противоправны). То есть власть в России никогда не боялась стать незаконной и самозванной, лишь бы ее, этой власти, было больше, соответственным образом она себя и вела.
Представление верховной власти о себе самой, пожалуй, лучше всего выразил в России Иван Грозный. «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны тож» (см. его переписку с князем Андреем Курбским). Главное здесь, что холопы, рабы — все.
- Древняя Русь все же выработала систему контроля верховной власти. Основную роль в ней играло местничество (порядок, регулирующий вмешательство верховной власти во внутренние взаимоотношения знатнейших родов России и закрепляющий за этими родами их привилегированное положение — царь был волен приблизить к себе того или иного боярина, но за пределы этого круга он выходил редко) и так же быстро формирующийся с конца XV века чин царского двора: чрезвычайно разветвленная и детализированная система правил поведения царя, организации им своей жизни; цель, смысл чина — объяснить, показать верховной власти, что делать «гоже», «лепо», а что нет. Чин воспитывал власть, вводил ее поведение в жесткие рамки ритуала. Среди прочего заставлял ее действовать через множество посредников, что уже само по себе было ее смягчением, ограничением. Значение ритуала особенно понятно, если сравнить царствования Алексея Михайловича и его сына Петра Первого, который сам и допрашивал, и казнил сотни и сотни разных людей. В предшествовавшее царствование такое было невозможно, тогда и сам царь, и общественное мнение были твердо убеждены, что такое поведение только унижает верховную власть.
- Народные попытки ограничения и воспитания власти — бунты и восстания. Народный произвол клал предел произволу правящих слоев государства. Нет сомнения, что страх перед народными восстаниями — мощный сдерживающий фактор для властей всех уровней в России.
- За два века (середина XV — середина XVII) верховной власти, опиравшейся на все более усиливавшееся в стране поместное дворянство и на престиж, связанный с внешнеполитическими успехами страны, удалось полностью разрушить обе системы ее сдерживания и ограничения — чин и местничество, и сделаться полностью неподконтрольной.
-
Следует сказать, что усилившееся дворянство смотрело на свою власть почти точно так же, как верховная власть — на свою. Об этом свидетельствуют многочисленные, не опиравшиеся ни на закон, ни на обычай, гвардейские перевороты XVIII века.
- Революция семнадцатого года осуществила наконец все идеалы верховной власти. Уже к середине двадцатых годов вся номенклатура была целиком и полностью служивой и зависимой целиком и полностью от верховной власти. Сталин с куда большим основанием, чем Павел Первый, мог сказать о себе: «В России нет важных людей, кроме тех, с кем я говорю и пока я с ними говорю».
- Историческое предисловие недаром сделано мной столь подробным. Дело в том, что, если поместному дворянству понадобилось два века, чтобы, используя моменты слабости верховной власти, стать полными владельцами своих поместий, то есть добиться уравнения своих прав с потомственными землевладельцами-вотчинниками, то советская номенклатура прошла этот путь в четыре года. Всего четыре года понадобилось ей, чтобы стать из управляющих фабриками и заводами их владельцами.