Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
Фото: из личного архива Дмитрия Шеварова
В эти тревожные дни я получил подарок: подборку новых стихотворений Владимира Рецептера - выдающегося петербургского поэта, пушкиниста, актера и режиссера, недавно отметившего свое 85-летие.
В русскую поэзию Рецептер пришел по благословению Анны Ахматовой.
Прочитав первый сборник Владимира Рецептера, Анна Андреевна молвила: "Он несомненно талантлив, ему бы надо многое сказать".
Вскоре они увиделись в Комарове, и Ахматова подарила молодому поэту свою книгу стихов с надписью: "Владимиру Рецептеру при кедре А. Ахматова 28 марта 1963 Комарово". Кедр рос рядом с комаровским домом творчества писателей.
Как поэт Рецептер вырос из самой заветной пушкинской темы - темы дружества.
Читая его стихи, я вдруг вспомнил письмо, которое однажды увидел, будучи в гостях у Тамары Михайловны - жены писателя Юрия Казакова.
Это письмо, полученное Казаковым в 1976 году от драматурга Михаила Рощина, поразило меня: "Не удивляйся и даже можно сказать, не пугайся, что я вдруг пишу тебе. Никаких конкретных причин для того нет, и ни просьб, и ничего такого, - скорее всего, просто такой порыв, и всегдашняя память тебя, и желание сказать и тебе (и себе), вдруг, на всякий случай, как ты мне дорог. Я тебя люблю, и ценю, и храню каждую бумажку с твоим почерком, - знай это, пожалуйста. Если я буду тебе нужен и смогу помочь - позови..."
Еще вчера такое послание показалось бы нам излишне сентиментальным. Теперь, когда все оторваны от всех карантинами, мы чувствуем, что только такими горячими словами и надо писать к друзьям.
Сегодня человеческое общение - больше, чем роскошь. Это наш хлеб.
Подборка Владимира Рецептера включает его послание, адресованное другу-стихотворцу Олегу Чухонцеву. Из Петербурга в Москву.
* * *
- N.
- Стихи из скрежета и боли
- мне нашептал двойник и друг.
- Я заразился поневоле,
- узнав и эту боль, и звук...
- Шепчи, спеши, ломай привычки,
- и новый совершай полет,
- не убоявшись страшной стычки
- и раскрывая грозный свод.
- Скрежещет мир, предвидя тризну,
- А ты - заступником уже -
- За женщину и за отчизну
- стой на последнем рубеже...
- * * *
- О. Ч.
- Без дружеского зеркала не знаю,
- сложилось ли записанное мной,
- доходчива ли исповедь ночная,
- а ты - в Москве и реже под Москвой...
- Позволь опять прочесть
- двенадцать строчек
- иль двадцать, продиктованных в ночи
- не спящей Лирой,
- вдруг, без проволочек,
- по телефону, и не замолчи
- зеркальной правды: хорошо ли, плохо,
- ты это видишь пристальней других...
- Нам выпала провальная эпоха,
- но мы с тобою все еще в живых...
- Пробуждение
- Эти сны, эти сонные страны,
- эти страшные вправду места
- непохожи на сны и романы
- и спешат накануне поста.
- Слава Благов, Алеша, Сережа
- друг за другом приходят ко мне,
- проникая сквозь стены, тревожа,
- оживая с тоской наравне.
- И опять просыпаюсь от крика
- своего, и дремучая смесь
- правды с ложью, как боль и верига -
- тут как тут или здесь и не здесь.
- Стас Рассадин и Эмма Коржавин
- убеждают вставать и спешить,
- но приход пробужденья бесправен,
- и пугает обязанность жить.
- А спасают для новой работы
- от болезней, и страхов, и бед
- предрассветной молитвы долготы
- и грядущего медленный свет...
- * * *
- Чинить карандаши - волшебная работа.
- Как перья в давний век,
- Поприщину под стать.
- Заботы одолеть попробует забота,
- простейшего труда земная благодать.
- А вдруг карандашом
- иль шариковой ручкой
- ты выведешь слова, как будто бы свои,
- но полные уже неведомой подзвучкой,
- берущие в строку воздушные слои...
- Не бойся, если так...
- Гони заботы в шею!..
- Теперь ты не один,
- с тобою твой двойник,
- готовый выступить,
- покинувший траншею,
- он опрокинет ночь, пленив любой тайник
- и самого тебя...
- Теперь - не то, что прежде!..
- Открыта настежь дверь
- в святилище души!..
- Теперь ты слово дал
- Божественной надежде,
- А начал эту ночь, чиня карандаши...
- * * *
- Книгам тесно на полках,
- книги сжаты судьбой.
- Мало воздуха в щелках,
- жутко книге любой...
- А шакалы фейсбуков
- и гиены газет
- губят празднество звуков,
- сводят счастье на нет.
- И прошу я у Бога
- о свободе для книг;
- понимаю, что много,
- но для многих живых...