Текст: Павел Басинский/РГ

Известно, что Корней Иванович Чуковский был не только великим критиком, филологом и детским писателем, но и любил собирать писательские высказывания по разным вопросам. Памятником этой стороны его деятельности стала знаменитая "Чукоккала" - сборник экспромтов, рисунков, стихотворений едва ли не всех великих и просто известных писателей ХХ века.

Менее известно, что Чуковский любил писателей "анкетировать". Так, в 1919 году в преддверии 100-летия Н. А. Некрасова он стал адресовать известным поэтам и прозаикам вопросы о Некрасове. Вопросы были простые: "Любите ли вы стихи Некрасова?"; "Какие стихи Некрасова вы считаете лучшими?"; "Не оказал ли Некрасов влияния на ваше творчество?" и т. п. Ему ответили Александр Блок, Николай Гумилев, Анна Ахматова, Максим Горький, Евгений Замятин и многие другие. Интересно было то, как на одни и те же вопросы отвечают разные знаменитости.

А еще в 1910 году он осмелился "анкетировать" самого Льва Толстого, послав ему вопрос о его отношении к смертным казням. Лев Толстой ответил во время своего "ухода", из Оптиной Пустыни, за несколько дней до смерти в Астапове. И это был последний текст Толстого, если не считать писем родным.

Я, разумеется, в мыслях не держу рядиться в мантию великого Корнея Ивановича, но мне показалось интересным разослать современным писателям, находящимся "на карантине", свою анкету.

Вот что они ответили. Ответы будут появляться на сайте "РГ" по субботам и воскресеньям.

Будьте здоровы!  Ваш Павел Басинский

Павел Крусанов, прозаик:

Где вы сейчас проводите время (если не секрет)?

Павел Крусанов: На следующий день после введения в Петербурге режима полной самоизоляции (в СПб это случилось 31 марта) уехал в псковские леса. Благо с 4 по 13 апреля должна была открыться весенняя охота, которую отменили в Ленинградской, Московской, Тверской и многих других областях, а вот на Псковщине оставили. Весенняя охота - по перу, водоплавающая птица и боровая. Кто способен разделить страсть сидящего вечернюю и утреннюю зорьку в камышах стрелка, тот поймет, а прочим объяснять - себе дороже. Однако жизнь посрамила планы: не отменяя охоту, в Псковской области запретили не только свободное перемещение из района в район, но и беспрепятственное сообщение между волостями - мужикам, остановленным мобильными постами, было сетки в соседнем озере не снять, так и гнила в них рыба. Пришлось вернуться в СПб ни с чем.

Над чем вы сейчас работаете? Что читаете?

Павел Крусанов: Так получилось, что в конце марта я как раз сдал в издательство новую книгу (более чем наполовину составленную из охотничьих рассказов - репрессированный жанр в современной русской, да и не только русской, словесности), и внутри моего существа теперь сияет счастливая пустота. Блаженное время, когда ни сердце, ни разум не обременены ни внутренним гнетом недоделанной работы, ни тягостными внешними обязательствами. Пройдет время, и что-то новое непременно прорастет - что-то лучшее, сияющее ярче того, что было уже прежде сделано (какой смысл садиться за работу, если лучшее осталось в прошлом?), но пока не случилось. Зато в домашнем затворе хорошо читается - решил погрузиться в европейский эпос.

Уже освежил в памяти "Старшую Эдду" и впервые прочел "Песнь о Нибелунгах". На очереди "Кудруна" и поэмы Дитрихова цикла.

Влияет ли как-то на ваше творчество вынужденная самоизоляция? Cамая продуктивная творческая пора А. С. Пушкина, Болдинская осень 1830 года, пришлась на "холерный карантин".

Павел Крусанов: Наверное, всякому работающему писателю (слово трудно дается - проблемы самоидентификации) с осознанной эгоистичностью следовало бы поблагодарить обстоятельства за предоставленную возможность вынужденно предаться своему труду. Пусть даже эти обстоятельства печальны или трагичны. Лучше даже, прости Господи, если печальны или трагичны. А то ведь автор - такая бестия, что рад любому поводу отвлечься от работы. Немного жаль, что сам я в это время остался без озаряющего бессмысленность будней творческого замысла (прошу прощения за ироничный пафос, не претендующий на кощунство, и за пафос как таковой, претендующий на высокий идиотизм). Поэтому принудительное затворничество в данный момент лично мне доставляет известные неудобства - хочется общения, наполнения новыми впечатлениями и смыслами, хочется смены декораций. А вместо этого - до боли родные лица, телевизионная картинка бесконечного кошмара, интернет и горячая "болталка" у уха. Разум осознает необходимость ограничений, а темперамент бунтует. Отчасти смирению помогает календарное совпадение режима разобщенности с Великим постом.

Как вы относитесь к черному юмору, который я прочитал в интернете: "Сидите дома. На улице люди"? Не кажется ли вам, что мы сейчас живем во времена какой-то новой этики и новой стилистики в широком значении этого слова?

Павел Крусанов: Если имеется в виду возникший на фоне вируса страх человека перед человеком, то это ситуативный синдром, не обладающий далекой перспективой. Удивляет другое: в окружающем эфирном пространстве так много речей о неизбежных переменах, которые грядут вслед за постигшей мир пандемией, что просто диву даешься, взирая с холодным вниманием на этот парад человеческого самообольщения. Ничто радикально не изменится после, если коренным образом не меняется даже в процессе. Все спасаются поодиночке и ищут виноватых в своих бедах на стороне. Корыстолюбцы пекутся о выгоде, лицемеры врастают в свои маски, праведники, никого не зажигая своим примером, по-тихому спасают мир.

Все, что мы имеем - очередной эксцесс, пусть и в небывалом еще обличии, после которого жизнь снова входит в привычные берега, чьи границы обусловлены не нашим сиюминутным желанием, а многовековыми отложениями истории.

Наводнение, буря, неудержимый тайфун способны лишь отчасти изменить очертания береговой линии и то порой ненадолго. Итог сегодняшнего положения дел подспудно каждому известен. Помните "Неоконченную пьесу...": "Все будет хорошо, все будет по-старому. Cофья будет с тобой, Платонов со мной...", ну и так далее. Пандемия - не война, где выигравший получает все, а проигравший всего лишается. Самое тревожное, что нам грозит - очередной экономический кризис, которых мы уже на своем веку повидали и вкус которых распробовали.

Можете ли вы вспомнить какие-то примеры из русской и мировой классики, где была примерно описана нынешняя ситуация? ("Пир во время чумы" не называть!)

Павел Крусанов: В творческом смысле ситуация, конечно, богатая, поскольку в условиях карантина, как и в условиях войны, герой вынужден выворачиваться до самой изнанки. Однако благородные классики определенно отдавали предпочтение войне перед эпидемией. Отчего и затруднения с примерами.

Писатель в России обязан быть пророком. Как вы думаете: когда это закончится и что нас ждет после этого?

Павел Крусанов: По поводу возложенных (кем-то) на писателя обязанностей меня всегда терзали сомнения. Но это не предмет сегодняшнего разговора. По существу, я уже ответил на данный пункт анкеты, опередив вопрос: жизнь вернется в свои берега и сделает это решительно. Что до сроков, то нет оснований сомневаться в построенных и опубликованных математических моделях. Иначе грош цена победе физиков над лириками, которая закреплена в гонорарных и зарплатных ведомостях.