Текст: Фёдор Шеремет
Фото: кадры из фильма "Любовь и смерть". Постер: kinopoisk.ru
В середине 70-х 40-летний Вуди Аллен был еще просто довольно талантливым сценаристом и актером и комиком-стендапером (хотя самого этого слова еще не было). До «Энни Холл» и «Манхэттена», вознесших его в мэтры, оставалось несколько лет. Но в 1975 году он снял фарс «Любовь и смерть» - любопытный если не для мирового киноискусства, то для русского зрителя.
По стилистике и структуре это типичный фильм Аллена, с многочисленными шутками про евреев, секс и литературу. Да и главный герой — всё тот же невротик с грустными глазами и всклокоченными волосами. Однако действие разворачивается в России в начале ХIХ века, и герои в нем русские - увиденные глазами уроженца Бронкса, естественно. И ориентирована картина в первую очередь на них же. Поэтому, создавая обобщенную пародию на «великий русский роман», Аллен ограничивается лишь несколькими общеизвестными именами: Толстой, Достоевский, Чехов. Что считывается уже в названии, «Любовь и смерть». Конечно, герои только и говорят что о любви и смерти. А еще - это название встраивается в привычный ряд: «Война и мир», «Преступление и наказание», «Отцы и дети», «Девушка и смерть», «Живые и мертвые». Хотя последние два названия что-то могут сказать скорее русскому зрителю, чем американскому.
Теперь о героях. Поскольку фильм построен на каркасе русской классики, имя каждого героя вызывает у хоть немного начитанного зрителя вполне определенные ассоциации. Главного героя зовут Борис — это добрый, милый, очень скромный, опекаемый своей матерью молодой человек. Совсем как Борис Друбецкой из "Войны и мира" - в начале романа. Из-за ничтожного повода Борис стреляется с Лебедковым — злым и завистливым человеком. Здесь на ум приходит Игнат Лебядкин из «Бесов» — такой же завистник и негодяй. Разумеется, не просто так главную героиню зовут Соня: в ней сошлись и Соня из "Войны и мира", и Соня Мармеладова из "Преступления и наказания".
***
Перейдем к содержанию фильма. Аллен начинает его с явно пародийного эпизода: голубое небо, клубящиеся облака и меланхоличный монолог главного героя чрезвычайно напоминают «небо Аустерлица» из романа Толстого. Но как бы режиссер ни глумился над любовью русских к бесконечному пафосу, во многом эта особенность его и привлекла. Тут чувствуется не только насмешка, но и восхищение, и даже зависть к творческой свободе русского писателя.
Одной пародией режиссер, конечно, не ограничивается. Борис, наблюдая с холма сражение с наполеоновскими войсками, видит лишь перегон скота: огромные отары овец хаотично движутся по полю. Довольно злая - и умная! - издевка над фаталистическими взглядами Толстого, который считал, что человек не способен влиять на естественный ход истории. Борис, как мы узнаем позже, также является фаталистом, что не мешает ему отчаянно трусить. Кроме того, ирония состоит в том, что Борис, будучи простым солдатом (читай: бараном), стоит на возвышенности (куда его занесло по чистой случайности) и окидывает взглядом войска как настоящий полководец. Напоминает некоторых героев нашей литературы со слишком высоким мнением о себе.
Кроме того, Аллен издевается над сюжетом Толстого про Пьера Безухова в захваченной Москве. Герои фильма, притворившись испанскими аристократами, тоже предпринимают попытку покушения на Наполеона: Соня должна соблазнить и отвлечь Бонапарта, а Борис — спрятаться за софой и в нужный момент напасть. Разумеется, весь этот фарс ни к чему хорошему не приводит.
Не обошёл Аллен и сентиментальную сторону романа Толстого. Наташа (буквально - камео героини книги) рассказывает Соне о любовных перипетиях ее семейства: «...я влюблена в Алексея. Он любит Алису. А у Алисы роман со Львом. Лев любит Татьяну, Татьяна без ума от Симкина. Симкин обожает меня... Я люблю Симкина, но не так, как Алексея. Алексей любит Татьяну как сестру, сестра Татьяны любит Тригорина — как брата, у брата Тригорина роман с моей сестрой; он любит ее физически, но не любит духовно». Ну что ж, у Толстого было не намного понятнее. Конечно, не случайно здесь вспомнился Тригорин, чьи любовные перипетии в «Чайке» сложно забыть.
Если пародии на Толстого вышли вполне добродушными, то Достоевскому от манхэттенского интеллектуала досталось куда крепче. «В его честь» - размышление о разных типах людей, "достойных" и "недостойных", а затем совершенно абсурдный спор о субъективном и объективном. Довольно обидно и, главное, не совсем справедливо: сам Достоевский такой прямой схоластики в своих книгах никогда не допускал; подобное скорей бы подошло каким-нибудь мистикам вроде Гурджиева.
Самая же забавная шпилька в адрес Достоевского — это уморительная (из разряда guilty pleasure) беседа главного героя с призраком отца:
– Бобок сказал мне. Он слышал это от одного из братьев Карамазовых.
– Он, должно быть, был одержим бесами.
– Ну, он был подросток.
– Подросток? Он был идиот.
– Он выглядел униженным и оскорбленным.
– Я слышал, он был игрок.
– Он мог бы быть твоим двойником.
Возможно, эстету Аллену просто не нравится излишняя экспрессивность названий Достоевского?
Зло посмеялся Аллен и над самим Достоевским. Федор Михайлович был известен своей нелюбовью к полякам, что отражалось в его романах: самыми неприятными и жалкими героями неизменно оказывались они, вспомнить хотя бы «Игрока» или «Преступление и наказание». В фильме безымянный пацифист, который закалывает брата главного героя Ивана «по соображениям морали», оказывается поляком.
Довольно жестокая шутка связана с несостоявшейся казнью писателя. Как мы помним, в декабре 1849 года Достоевского, осужденного по «делу петрашевцев», вывели на Семеновский плац для показательной казни. Лишь в последний момент было объявлено о царской амнистии. Неожиданное спасение потрясло писателя до глубины души. Аллен в своей картине выворачивает этот достопамятный случай наизнанку: его герою, Борису, в заключении перед казнью является ангел, обещающий спасение в последний момент. Успокоившегося героя ставят к стенке и… благополучно расстреливают. Судя по всему, ангел оказался бесом, и тут на ум приходят как раз «Братья Карамазовы».
Впрочем, в фильме есть насмешки и над русской литературной традицией в целом. В самом обычном диалоге Соня говорит максимально неестественно и выспренно: «...последние золотистые всполохи заката исчезают сейчас за дремлющими на западе холмами. Скоро всех нас укроет темный полог ночи». Чем не лирический пейзаж Тургенева!
Вообще излишняя «культурность» русского дворянства — одна из любимых тем для шуток в картине. Например, когда Соня и друг ее мужа остаются наедине, они обмениваются недвусмысленными взглядами. В следующем кадре они играют дуэтом на фортепиано и скрипке. Возможно, это намек на «Крейцерову сонату», где совместным музицированием дело вроде бы отнюдь не ограничилось, но очень уж тонкий.
Есть в ленте и менее тонкие издевки. Герои отечественной литературы, как известно, любят стреляться не только друг с другом, но и сами с собой. Самоубийство, как правило, с разным успехом пытаются скрыть: то склянка лопается, то кто-то пистолет чистит. На таком фоне у Аллена очень комично выглядит смерть мужа Сони: он действительно чистил пистолет, а тот возьми и выстрели, причем прямо в сердце.
Большие Русские Авторы очень любили разные символы. Аллен не обходит и это: локон жены одного солдата, который тот хранил как талисман, оказывается чуть ли не ее скальпом; а сослуживец Бориса, умерший у него на руках, просит вернуть свое обручальное кольцо ювелиру. «Забавно» выглядит смерть брата главного героя, Ивана: влюбленная в него Соня получает на память его... усы.
***
Хотя Вуди Аллен выпускает книги, все-таки в первую очередь он киношник и поэтому не может обойтись без шуток чисто киношных. В фильме можно заметить пародию на Сергея Михайловича Эйзенштейна. В "Броненосце Потемкине" метафорой начавшегося восстания служат ожившие статуи львов. Звери проснулись и готовы к битве. Аллен пускает эти кадры в обратной последовательности: перед сценой дуэли, передавая душевное состояние Бориса, львы перестают рычать, а потом ложатся и засыпают.
Есть в картине и киноотсылки уже не к русской, но вообще европейской культуре. Конкретно - к Ингмару Бергману: макабрический танец из «Седьмой печати» или крупный план Сони и Наташи из «Персоны». Тем не менее основой фильма послужило переосмысление части огромного культурного наследия России. И никакие грубые и скабрезные шутки не заслоняют важности этой темы для режиссера.
Да, это пародия, но пародийность Аллена особенная: он будто бы пробует русскую традицию на вкус и цвет, на гибкость и на излом, проверяет ее в действии, извлекая комедийный эффект на базе чужой стилистики. Вуди Аллен снимал для американцев, но настоящий зритель «Любви и смерти» — русский; потому что именно ему интересно взглянуть на свою культуру глазами чужака.