Текст и подбор фото: Василий Авченко
Фото: из архива Олега Куваева (фото вверху: "На полевых работах, примерно 1962—1964 гг.")
Обложки взяты с сайта издательства «Охотник» (hunterpress.ru)
Колыма воспета, проклята, мифологизирована… Но как ни странно, мы до сих пор знаем о ней очень мало.
Уложившаяся всего в одну человеческую жизнь (в сентябре отметил 93-летие Вадим Туманов - бывший зэк и золотопромышленник, родившийся за год до 1-й Колымской экспедиции геолога Юрия Билибина, которая положила начало Золотой Колыме, Дальстрою, Магадану), история советской Колымы кажется почти древней. Люди поумирали и поуезжали, кладбища зарастают и перемываются…
Как строился «валютный цех страны»? Что собой представлял Дальстрой? Как там жили вольные и невольные?
Юркий блогер Дудь ответов на эти вопросы не даст. Память сохраняет литература, но даже Шаламов - не вся Колыма. Тема эта глубока, сложна, многослойна, не сводима к чёрно-белым схемам.
Глава магаданского издательства «Охотник» Павел Жданов много лет ныряет к колымской Атлантиде, промывает драгоценные пески. И вот перед нами - гроздь сверкающих слитков: мемуарная серия колымских геологов.
Металл, который открывали эти люди, шёл на индустриализацию, оплату помощи союзников в годы войны, послевоенное восстановление… Их воспоминания открывают нам исчезающее прошлое.
Борис Вронский, мемуары которого называются «Таёжными тропами», приехал на Колыму в 1931 году, отмечен Сталинской премией. Дмитрий Березский, автор записок «Жизнь простого человека», стал геологом поневоле - после войны и плена попал на спецпоселение; 7 ноября ему исполнится 100 лет. Автор «Неоконченного маршрута» Виктор Володин отдал Дальстрою четверть века, награждён орденом Ленина. «На планете «Дальстрой» Даниила Голоты, «Времена недавние» Анатолия Сидорова, только что вышедшие «Страсти по золоту и не только» Игоря Флёрова… Вронский начинает рассказ с 1930-х - двое последних авторов доводят его до дня сегодняшнего.
Настоящий геолог - и физик, и лирик (тот же Вронский блестяще перевёл «Ворона» По, стихи писали многие его коллеги), и философ. Изучая земную ткань, он неизбежно приходит к вопросам происхождения жизни, судьбы Вселенной, смысла человека… Уже поэтому
книги, которые издаёт «Охотник», - больше, чем мемуары. Каждая - осколок мозаики, вместе они производят стереоэффект.
(Замечу в скобках, что книгоиздание на современном Дальнем Востоке - безумство храбрых. Немногочисленных - даже дальневосточных леопардов куда больше - подвижников можно сравнить с лососями, которые упорно, обдирая брюхо о камни, карабкаются против течения, дабы выполнить жизненную задачу - просто потому, что за них её не выполнит никто).
Геофизик Олег Куваев, работавший на Северо-Востоке в 1957—1965 гг., написал, пожалуй, единственный настоящий геологический роман - «Территорию» о поисках золота на Чукотке после войны. Сам он говорил: следует начинать с довоенной Колымы. Но считал себя не вправе браться за эту тему, поскольку тогда и там не работал, не ведал духа времени и места… В мемуарах колымских геологов - тот самый запах эпохи. Ворохи сюжетов, для которых не нашлось романистов. Наверное, уже и не найдётся. Но как же прекрасно, что эти человеческие документы сохранены!
На каждой странице - драгоценные детали. Быт, судьбы, драматизм, комизм, фольклор («Люблю Север, а особенно солнце и костёр»). Жаргон: «торфá» - верхний, пустой слой земли и породы, «пески» - продуктивная часть россыпи. Яки, которых в 1930-х пытались акклиматизировать на Колыме. «Газгены» - грузовики ЗИС-5, работавшие на дровах. Джинсовые американские робы. Речки с названиями вроде Кайнапаныльхвыгыргынвеем. Комары, которые страшнее мороза и медведей. Вронский приводит разработанную Билибиным шкалу: «Если удаётся идти, только изредка отмахиваясь от комаров, то комара нет. Если беспрерывно приходится отмахиваться одной рукой, то комар появился. Если недостаточно одной руки и приходится прибегать к помощи другой, то комара мало. Если всё время приходится отмахиваться двумя руками, то комара порядочно. Если же и двумя руками не удаётся отмахиваться от них, то комара много». В 1956 году, с появлением антикомариных «диметилфталата» и «репудина», на Колыме, пишет Володин, наступила новая эра.
Даже в середине ХХ века Колыма изобиловала белыми пятнами. Володин: «Трудно… было заниматься геологической съёмкой, не имея карт и ведя одновременно с геологической и глазомерную топосъёмку».
Мы привыкли считать сталинскую Колыму ледяным адом, но вот штрих к дальстроевским нравам:
бухгалтера случайно (!) разоблачают как беглого заключённого. На работу к геологам его, оказывается, приняли без документов… Ещё штрих: спецпоселенец Березский сохранил право голоса на выборах в Верховный Совет и даже вошёл в состав избирательной комиссии. При всей секретности (в документах вместо «золота» указывали «металл № 1», по телефону говорили «кукуруза», а вместо «прииск» писали - «предприятие, где начальником такой-то») органы НКВД выдавали необходимые «допуски» даже заключённым…
Случались истории трагические. Володин: «Ночью на стоянку партии проникли беглецы… Они напали на спящих работников партии и топорами нанесли многим из них серьёзные ранения и увечья… Пострадало 13 человек».
Не удержусь ещё от нескольких цитат. Вронский - об алданских нравах: «Подвыпившие старатели стремились перещеголять друг друга… Мне вспоминается фигура молодого парня, которой, пошатываясь, шёл по улице одетый в длинную рубаху, сшитую из бумажных купюр тридцатирублёвого достоинства». Флёров - о колымском пьянстве: «Самолёт приземлился, в бинокль вижу, что лётчики выгружают бочки… Стоящие рядом говорят: «Спирт привезли»… До конца дня и всю ночь во всех бараках и палатках гуляли… Всплыли прежние обиды, претензии друг к другу, которые чаще заканчивались мордобоем». В итоге - поножовщина, откушенное ухо, умерший от перепоя конюх: «Прилетела врач… Мы отметили встречу, она пригласила меня поучаствовать во вскрытии трупа, от чего я отказался. Она рассказала, что в желудке покойного ещё оставалось около 0,3 литра спирта и… ни кусочка закуски!» Колоритное описание бичей - этого нерегламентированного и незаменимого в условиях Севера трудового ресурса - от Сидорова: «Неравнодушные к «зелёному змию»… уже не в состоянии влезть самостоятельно, и их заботливо грузят более стойкие, предварительно засунув в кукуль… Главное - не потерять этих любителей в пути. В тундре жесточайший… «сухой закон», и потому никакой дискриминации алкоголики при приёме в партию не подвергаются. Они страдают, как правило, не более 2—3 недель. И только в этот период они бесполезны и жалки. Уже по прибытии к месту работы они начинают умываться и даже обтираться снегом, глаза у них светлеют, и во всей фигуре появляется человеческое достоинство… Трудно бывает поверить, что после 2—3 недель по окончании полевого сезона они вновь обретут… прежнее жалкое состояние».
Колымские геологи чувствовали себя героями Джека Лондона и даже дали его имя одному из озёр. Тем интереснее прочесть у Вронского: «В барак, приплясывая и потирая руки, вбежал коллектор Волька Добролюбов. - Вы знаете, - радостно закричал он, - я разоблачил Джека! …Вот слушайте. - Он быстро перелистал страницы. - «…Смок плюнул в воздух. Через секунду раздался звон упавшей льдинки… Сейчас, должно быть, не меньше семидесяти или семидесяти пяти»… Я сейчас весь исплевался, стараясь услышать звон упавшей льдинки. Чёрта с два, слюна не успевает замёрзнуть на лету даже при таком морозе. - В книжке ведь сказано, что мороз был 70 или 75 градусов, - робко заметил кто-то. - Так это по Фаренгейту, - поучительно произнес Волька. - У меня всё вычислено. 70 градусов Фаренгейта равняются 56,7 Цельсия, а 75 — 59,4, а у нас сейчас 61. - Пойдём проверим. - И мы весёлой гурьбой высыпали из барака. Тщетно оплёвывали мы окрестности во всех направлениях - слюна упорно не хотела замерзать в воздухе. Даже самый маленький, плюгавенький плевочек успевал в полужидком виде долететь до земли. А между прочим, льдинка-плевок с лёгкой руки Джека Лондона прочно вошла в арсенал северной экзотики».
Отечественные колымчане куда круче - при всём уважении - калифорнийца Лондона, который продержался на Юконе всего одну зиму, заболел цингой и весной поехал восвояси.
Наши работали на Колыме десятилетиями. Другое дело, что Джек выжал из той аляскинской зимы по максимуму: десятки рассказов, «Зов предков», «Белый Клык», «Время-не-ждёт», «Смок Беллью»… У нас большого колымского романа о том же Билибине так и не появилось. Тем ценнее эти мемуары.
…Полвека назад геологи занимали в мечтах молодых почти такое же место, как космонавты. Геология строила страну, на местах палаток и шурфов вырастали города. С тех пор многое изменилось - а всё-таки наши недра никуда не делись. Как и наша северная карма.
«Границы геологии… раздвигаются по мере всё более глубокого познания природы…» - пишет член-корреспондент Сидоров, развивающий идеи космиста Вернадского.
Будут новые геологи. Новая Колыма. И - новые книги.
Кстати, все они выкладываются для свободного доступа на сайте «Охотника» - прямо какой-то коммунизм.