Текст: Дмитрий Шеваров / РГ
Виктор Лихоносов - эпоха в отечественной литературе. Он, как никто, щемяще и нежно написал о послевоенной жизни. Не только лица запечатлел, но и души осиротевших ребят, закаленных в стычках со шпаной и при этом бесконечно влюбленных в каждую девушку и в каждую попавшую в руки хорошую книжку.
А скольких стариков, не дождавшихся с фронта сыновей, он с любовью увековечил!
Обычно Лихоносова ставят в один ряд с прозаиками Василием Беловым, Виктором Астафьевым и Валентином Распутиным. Но не было бы ошибкой видеть его имя и в ряду поэтов - так музыкальны и возвышенны его повести и рассказы.
Лихоносов и благословение-то на писательство получил от поэтов - Александра Твардовского и Георгия Адамовича. В 1963 году Твардовский опубликовал первый рассказ молодого учителя из Анапы в "Новом мире", а вскоре Адамович из Парижа прислал горячее письмо в поддержку нового дарования.
"Проза у него светится..." - говорил Твардовский.
Глава из воспоминаний Виктора Ивановича Лихоносова.
Один в поле воин
...И приступил день, которого я не ждал, потому что никаких вестей об отце не могло прилететь с небес.
Прошло больше семидесяти лет, как он погиб под Запорожьем.
С матушкой перестали мы его вспоминать давненько. Даже на День Победы она уже не плакала как в первые годы.
И вот недавно не из лихоносовского рода, а из бабушкиного гайворонского явились ко мне по электронной почте с новостью о моем отце.
Сканированные с интернета три листочка лежат возле меня, и я перечитываю их, как эхо той старой военной поры.
Вот наградной лист от 20 октября 1943 года... 20 октября! В этом месяце он и погиб.
Нету матери. Сколько всколыхнулось бы в душе... И некому мне про отца написать. Сестры Лихоносовы - Надя, Маруся, Стеша - поумирали. Написать в Елизаветино? Кому?
Через неделю я поехал в Тамань.
Уже в сумерках пошел я на кладбище к матушкиной могиле.
В одиноком углу, подле забора, я коснулся пальцами волос ангела, зашел в оградку, склонился к надписи, прочитал молитву.
Матушка моя лежит с краю кладбища, там, где зачем-то подстроили к забору двухэтажный дом. Слышны ей дорожный шум и звон колоколов Покровской церкви, в которой отпевал ее протоиерей отец Виктор.
Тихо. Не взлетела ни одна птичка , не покачалась веточка на дереве.
Не я, а что-то во мне растекалось печальной речью над прахом, что лежал глубоко в песке.
"...После тебя, мам, из Запорожья добрый человек прислал фотографию братской могилы в селе Зеленый Гай. Там в списке отец наш. Иван Федорович... А недавно... Ты же по отцу Бывальцева, а по матери Гайворонская... Один из Гайворонских нашел меня, он в Саратове живет, при храме звонарем... И вот он передал документ на отца... Оказывается, отца представляли к ордену Красной Звезды. За месяц до того, как ему погибнуть. Вот. В бою один остался, стрелял из пушки и подбил танк... А мы не знали. Или я забыл? Мне уже за восемьдесят... Тебя нет, а меня Патриарх наградил премией, вручали в храме Христа Спасителя. Вот такого ты растила сыночка... В Пересыпи хожу по углам - и везде ты со мной. Настя с детьми часто живет там. Илюша большой уже. А Ваня родился после тебя, в декабре..."
И ухожу вдоль побеленного забора, мать будто провожает меня своей тенью, и я признаюсь в самом родном: "Зачем ты, мати моя, состарилась и ушла от меня? А зачем и я оставил тебя на сорок третьем твоем году и уехал, проложил тебе смертную дорогу в Тамань? Жить бы с тобой вечно, растить огурчики на огороде и ждать, как над трубой кухни народится месяц..."
В верхушках деревьев трескалось солнце над Лысой горой, завершало свой день.
Я пошел по улице Лебедева мимо Сенявиной балки на самый верх, где уже Лысая гора была близко и закрывала горизонт дальних крымских гор. Керчь виднелась справа.
Матушка еще была за моею спиной и я досказывал.
"...Если бы отец не погиб, моя жизнь сложилась бы не так. И ты бы не лежала среди казаков. Он хоть и хвалился перевезти нас на Украину, но я сомневаюсь... Родню бы не бросил. Почему-то наши хохлы не переметнулись назад, в деревни под Бутурлиновку. Тяжело сниматься с нажитого местечка. Да в деревне-то родной горевалось бы на каждом шагу: церковь кучей бревен лежит, домов многих нет. Вот так... Но на круче не стоял бы точно. На Керчь не смотрел. Отец бы не пустил меня в такую даль. И тогда не написал бы роман я о казаках. И Ольгу бы не повстречал. И все по-другому было бы... А уж твоя судьба разве такой бы была? Как ты билась, чтобы меня вырастить..."
Лихоносов Иван Федорович
Гвардии сержант
Командир орудия ПТО (6). Имеет одно ранение.
т. Лихоносов во время наступления на село Новоалександровку из своей пушки с расчетом уничтожил 2 огневые точки противника и 75 мм орудие противника. 25.08.43 г., когда батальон занял оборону в с. Новоалександровке, т. Лихоносов со своей пушкой находился на правом фланге обороны.
Вражеские танки и самоходные орудия приближались к селу. Расчет вел огонь прямой наводкой по противнику - был подбит один легкий танк противника, но враг продвигался к селу. Расчет вражеским снарядом был выведен из строя. Оставшись один, т. Лихоносов вел огонь по контратакующему противнику, прямым попаданием в самоходное орудие заставил противника повернуть обратно.
Не покидал поля боя до тех пор, пока пушка была уничтожена вражеским танком, зашедшим в тыл к расчету.
Достоин правительственной награды - ордена Красной Звезды.
- Командир батальона гвардии майор К. Надежкин.
- Приказ 5-1 Гвардейской бригады
- 20 октября 1943 г.