«Лицей»-2021. Проза. Голосование

Текст: ГодЛитературы.РФ

Скоро на главной площади страны прозвучат имена новых лауреатов премии «Лицей» им. А. С. Пушкина. Выберут их уважаемые члены жюри под председательством писателя, лауреата различных премий Леонида Юзефовича. Но для самых нетерпеливых и тех, у кого есть свое мнение по поводу авторов, которым необходимо отдать пальму первенства, мы проводим онлайн-голосование. Выбрать своего фаворита можно внизу страницы, а перед этим — ознакомиться с образцами молодой прозы пятого премиального сезона.

ИЛЬЯ ЛЕБЕДЕВ

• Оглянись и увидишь дым
• 1. ПРОЛОГ
• «Бегемот» преодолел поваленное бревно, проломился сквозь кусты и выкатился на опушку. Впереди виднелся лес, а прямо под большими колёсами начиналась очень ровная лужайка. Шавкат убрал руки с рычагов и неодобрительно оглядел пейзаж.
• — Сможем добраться до вон того леса? — спросил его Марк.
• — Мы умеем плавать, — ответил Шавкат. — А ты уверен, что нам туда?
• Марк посмотрел на экран. Чтобы добраться до зелёной точки, им нужно было пересечь болото, доехать до просеки, повернуть по ней налево и там уже внимательно смотреть по сторонам. Прежде чем у пенсионера сел телефон, он успел сказать, что не может идти. Значит, он где-то там и сидит. Или лежит.
• — Уверен, — сказал Марк. — Отдать швартовы.
• Вездеход утробно рыкнул и пошёл вперёд. Сперва казалось, что он поедет по сплавине, но она, чуть покачавшись, прорвалась, и машина оказалась в воде. «Бегемот» плавал неуклюже и медленно даже в пожарном бассейне — а тут ему приходилось прорывать мордой плотный пласт корней, глины и черт его знает чего ещё.
• Яна глядела через небольшое окошко, как громадное колесо размётывает грязь, воду и зелень.
• — Мы как ледокол, — сказала она, — прокладываем путь.
• Напротив неё на лавочке сидел лейтенант лесной полиции Вундт. Он тоже глядел в окно, только в заднее, и тосковал. «Бегемот» оставлял за собой широкий и страшный, на взгляд лейтенанта, след. Ему казалось, что перед ним рана, а открывшаяся тёмная вода — кровь земли.
• — Вообще-то это вандализм. Невесть сколько сплавина будет срастаться. Надо было объехать стороной.
• Марк оглянулся и тоже посмотрел на след.
• — Когда я был маленький, мы часто бегали в лес к воде. Бабушки с дедушками говорили, что там озеро, потому что раньше там было озеро. А мы, дети, уже считали, что бегаем на болото. Сплавина начала затягивать озеро задолго до моего рождения. И вы знаете, Вундт, это совершенно никого не радовало. Напротив: все ужасно тосковали по чистой водной глади. Был даже проект по очистке. Так что, может быть, здешней воде даже приятно подышать воздухом.
• Вундт насупился и ничего не ответил. Ему не нравилась эта поездка и он жалел, что увязался за поисковиками.

Читать текст Ильи Лебедева полностью на сайте премии

ЕКАТЕРИНА КОЖЕВИНА

• Лучшие люди города
• ГЛАВА 1
• «Николай Гоголь» провалился в яму. На задних рядах кто-то вскрикнул, по салону прокатился лязг металлических пряжек, грудной ребенок дотянулся до ноты си второй октавы. У Лены внутри все сдавило, тело перестало слушаться. Ей казалось, что чья-то невидимая рука трясет аэробус, словно игральные кости, и вот-вот швырнет с высоты десять тысяч метров. Мужик на соседнем сиденье начал креститься, с отчаяньем втыкая троеперстие в круглый тугой живот. Лена заметила, что он крестится не справа — налево, а слева — направо, по-католически. Это наблюдение отвлекло ее от собственного страха. Через пару минут все успокоилось. Католик встал, открыл багажную полку, достал из сумки мерзавчик столичной и отхлебнул.
• Лена прикрыла глаза и запрокинула голову. На джинсах и рукавах свитера расцвели томатные пятна, но это уже не имело значения. После восьми часов полета она чувствовала, как будто ее руки и ноги состоят из миллиарда маленьких сжатых пружин. Вот бы сейчас раскинуться на кровати в позе морской звезды, укрыться одеялом с головой и спать десять, двадцать часов подряд. Но вскоре из динамика зашелестела стюардесса: «Уважаемые дамы и господа, просьба убрать откидные столики, открыть шторки на иллюминаторе и пристегнуть ремни безопасности». Тоска по дому затянула Лену в узел.
• Как конькобежец на вираже касается рукой льда, самолет тронул крылом облако, развернулся и пошел на посадку. Белая пелена рассеялась, и показался рваный берег острова. В аэропорту было жарко, хотя стоял октябрь. Резиновая лента навернула уже несколько кругов, а клетчатого чемодана все не было. Лена представила, что ее багаж вывалился во время турбулентности и приземлился где-то на площади в Улан-Удэ, а, может, его по ошибке отправили в Таганрог или Астрахань. И все ее кашемировые свитера, австралийские джинсы и французские сорочки примеряют сотрудницы аэропорта. Впрочем, сорочки ей здесь ни к чему.
• Чемодан выехал из тоннеля самым последним, с помятыми боками и расстегнутой молнией на кармане. Еле стащив его с ленты, Лена двинулась к выходу. У дверей она заметила невысокого парня в камуфляжном костюме, с мясистым носом и короткой челкой. Он мял в руках листик, на котором печатными буквами было выведено — «Нефтепромрезерв». Лена подошла:
• — Кажется, нефтепромрезерв — это я.
• — А я — Коля. Едем?

Читать текст Екатерины Кожевиной полностью на сайте премии

ЕКАТЕРИНА МАКАРОВА

• Цветущий кориандр
• На самом деле каждый из нас — театральная пьеса,
• которую смотрят со второго акта.
• Все очень мило, но ничего не понять.
• Хулио Кортасар. Игра в классики
• Часть первая
• ЭТО КОНЕЦ
• I
• Я познакомилась с третьей женой моего деда, будучи подростком.
• Мадам Эдер была настоящей мадам. Но для меня она была еще и «мадам строительная рулетка». Ей сильно перевалило за сорок, но она застряла на цифре «где-то 38». Очень худая и очень высокая, почти вровень с моим дедом, в придачу она обожала носить одиннадцатисантиметровые каблуки.
• Так и говорила: «Одиннадцать! Другие не имеют смысла», — и поправляла длинными пальцами широкополую шляпу, которую снимала разве что в душе. Ванну она презирала, в принципе, как и все водоемы, поэтому ей «всегда было тоскливо видеть Цюрихское озеро» в своем окне.
• Одиннадцать!
• Проблема высоких женщин — не долговязость, а осознанный выбор путать ее с изяществом. Например, это вам не просто худая длинная рука, похожая на сломанную ветку, это утонченная пятипалая хрупкость, или это не сутулость — нет же! — это повисшие плечи «от кутюр», это просто такая прекрасность.
• «Тем, кто ест мармеладных червяков и запивает кока-колой, не понять!» — говорила она почти что на все, что не могла объяснить.
• А бревна хотя бы плавают!
• Нет, она мне все-таки нравилась. Было в ней нечто занятное. Особенно когда она пыталась взять что-то маленькое, например, франк, своими тонкими пальцами с трехсантиметровыми ногтями. Задерживая покупателей у кассы, она всегда боролась с мелочью на монетнице, бессмысленно возюкала ее туда-сюда, а потом поворачивалась к крайнему в очереди и с чисто французским шармом спрашивала: «Вы куда-то торопитесь?» На что вежливые швейцарцы ей отвечали: «Нет-нет, что вы!» Нет-нет, время ведь нелинейно, ковыряйтесь дальше сколько хотите! Но ее долгие надрывные минуты всегда заканчивались одинаково: она хватала монетницу и вываливала деньги из нее прямо в сумку.
• Мадам Эдер никогда не сердилась. У нее всегда было одно и то же настроение под названием «неслучившийся чих». И во всем у нее сквозило «вроде бы». Вроде бы довольная, но вроде и напряженная, вроде расслабленная, но вроде слишком серьезная, вроде бы веселая, а вроде язвительная, вроде бы вежливая, но вроде бы неприветливая, вроде бы заботливая, но все-таки, скорее, равнодушная. Даже в вопросах внешнего облика и своего интерьера она придерживалась принципа неоднозначного минимализма: вроде бы современно, но люстра, как паникадило, вроде коктейльное платье, но… Полная шляпа.

Читать текст Екатерины Макаровой полностью на сайте премии

ТАША СОКОЛОВА

• Дневник волонтёрки
• Посвящается моей любимой бабушке
• Глава 1
• Путь в больницу
• Точно помню дату, когда коронавирус вошел в мою жизнь. Двадцать четвертого января международное сообщество по проверке фактов прислало мне письмо о том, что запускается интернациональный проект по развенчанию фейков о коронавирусе. До этого момента «корона» была далеко от меня и представлялась чем-то не очень значительным.
• Несмотря на это, весь февраль я продолжала работать на основной работе — у нас был публичный лекторий, слушатели спокойно приходили без масок, пожимали при встрече руки, обнимались, а лекторы не боялись завозной заразы. Тогда же, в феврале, на день Святого Валентина получила в подарок декоративного кролика, в документах была прописана порода — «китайский кролик». Родился он еще в 2019 году. Вначале назвала его Ушан, а потом, с легкой руки жениха, кролик был переименован в Ухань-19. Так коронавирус окончательно вошел в нашу повседневную жизнь.
• Панике я не поддавалась, активно шутила на тему «короны» в соцсетях — следили с друзьями, словно на футбольном чемпионате, кто вырвется вперед — Иран или Италия. Даже в шутку делали ставки, какая страна завтра будет лидером. Посмеивалась, помню, в парке — вышли гулять с женихом — над женщиной на соседней лавочке. Она рассказывала своему спутнику, что «корону», как и дефолт и СПИД, прислали на Землю марсиане. Буднично так рассказывала, без аффективных интонаций, недоумевала: «Мы вот им ничего плохого не сделали, почему они никак от нас не отстанут?».
• Помню первую волну страха — в начале марта в лекторий пришел слушатель, он предупредил меня, что недавно вернулся из Франции, и спросил, пустим ли мы его на лекцию. Безо всяких раздумий разрешила, а вечером почувствовала липкую панику и боль в горле. Поделилась информацией о возможном «нулевом пациенте» только с оператором, ни лектору, ни директору не сообщала. Нам повезло. Временно. В середине марта мы совместно приняли решение приостановить деятельность лектория.
• Тогда и стало закрадываться понимание, что просто так мы из этого кризиса не вылезем. Оставшись без работы, мой мозг вскипел за пару дней. Я убрала квартиру так, что нашла вещи предыдущих хозяев, съехавших отсюда семь лет назад, рассадила и пересадила домашние цветы, которые замечательно жили и без моего вмешательства, вычесала котов так, что они похудели на несколько килограммов, научилась готовить домашнее безе так, чтобы в процессе соседи не звонили пожарным, почти свела с ума будущего мужа и поняла, что мне нужно новое основательное занятие.
• Все это время моя деятельная кузина, зная, что я осталась без работы, закидывала меня вакансиями. Внезапно среди них я нашла свое спасение — в Telegram-канал о коронавирусе требовался автор постов. Мне показалось это идеальным решением. Я занята, кузина удовлетворена осознанием участия в моей жизни, жених избавлен от моей вечной болтовни, а коты и домашние растения ведут привычный образ жизни без моего назойливого внимания. Редактор на новой работе четко обозначил задачу — нагнетать панику, но избегать фейков. Морги Италии переполнены? Проверьте внимательно, так ли это, а после — сразу в эфир. В Эквадоре трупы хоронят в картонных гробах? Замечательно! Проверяйте, дадим в прайм-тайм! В Иране не хватает мест в моргах (видео)? Еще лучше, за него дам двойной гонорар.

Читать текст Таши Соколовой полностью на сайте премии

АННА ЧУХЛЕБОВА

• 21 история о том, что умерли не все
• ТРИ ИСТОРИИ О ЧУДЕ
• СВОБОДНАЯ КАССА
• Ты собираешь вещи, я спрашиваю:
• — Пакет не нужен?
• В моей голове пик-пик-пик и мигает красная лампочка.
• — Товар по акции не желаете?
• Никаких акций. Ты заберёшь только свое и ни граммом больше.
• — Оплата наличными или картой?
• Денег захотел? Ишь чего! Приходишь с двенадцатичасовой, а он лежит как прокладки 2 +1.
• — Зина, жрать хочу!
• Да какая я тебе Зина, даром что из магазина. Я мечта поэта, только стихов нету. А тебя, скотину, я выгнала. Не для тебя бабка помирала, чтоб однушку мне оставить.
• — Без мужика, Зинка, пропадешь, — так и хрипела, пока я ее подушкой душила. Потому что возраст, дыхание затруднено. Пора на покой, к другим покойникам.
• — Карта магазина есть?
• Ни карты, ни совести у тебя нет. Нихрена у тебя нет. Два года без работы! Борщ вари, в хате убери, ублажи, отсоси. То ли дело на кассе. Течет лента вдаль, серая река. По ней товары первой необходимости. Молоко, пиво, памперсы — к семье. Горошек, варёнка, майонез — к салату. Водка, селёдка, огурчики — на все прочие случаи. Сканируешь пик-пик-пик, а сама читаешь, как цыганка по руке. Шампанское, конфеты, гондоны — к бл****. Если подавятся — беги, на зоне не сахар.
• А теперь я буду жить. Гляди, какие стрелки на работу накрасила. Вот Серёжа, хороший мужик, охранник. У него и работа есть, и выправка, будто родился в форме. Крем для бритья, ветчина, сканворд — интеллектуал. А тебя я выгнала, потому что ты говоришь, что я не женщина. Жопа у меня ого-го-го, но не женщина. В женщинах нежность нужна, а я как дам тебе скалкой. Потом ты мне кулаком. И поэтому я тебя выгнала. В ресторан схожу, возьму мороженое в креманке. У нас два кило можно за те же деньги, но дома фрукты так красиво не нарежешь, платье не нацепишь. Дома все не так. Отодвинешь диван, а там носочек твой одинокий, на большом пальце дыра, черная дыра и одиночество с космос размером. И поэтому я тебя выгнала, мне своего одиночества хватит, а тут ещё твое камнем на шее. А чудо в свободе.

Читать текст Анны Чухлебовой полностью на сайте премии

СЕРГЕЙ КУБРИН

• Домой ужасно хочется
• НАСТОЯЩИЙ ПРЕЗИДЕНТ
• Бреус орал, как потерпевший.
• – Ну вот куда ты, вот куда?
• Он старательно крошил мыло, наводил пену. Весь такой правильный, как-никак дневальный, да еще накануне праздника. Комроты обещал, что будет им настоящий президент, заслужили вроде.
• Одни возились с прожектором, вторые натягивали простынь. В каптерке стоял телевизор, но в каптерку нельзя даже в новый год.
• – Это вам не это, – сказал сержант Горбенко, – чего тут встали?
• Разошлись по команде, рассыпались в горох, и опять заступили на службу.
• Рядовой Ципруш и рядовой Манвелян тащили ёлку, три метра над уровнем взлётки. Иголки уверенно сыпались, а сдача наряда катилась в дребеня.
• – Это еще откуда? Да вы вообще, что ли? – завывал уставший Бреус. – Я вам тут чего?
• Манвелян виновато пожался, Ципруш махнул рукой, и только сержант Горбенко вступился.
• – Шаг пореще! Я тебе иголки эти в жопу напихаю.
• Бреус довольно рассмеялся, но сержант крикнул: «Хули лыбишься?», и жизнь пошла прежним солдатским строем.
• Служили второй месяц. Еще помнили запах гражданки, но уже свыклись с армейским «есть, так точно, никак нет». Каждый день – последний. Рота- подъем, рота- отбой; завтра будет завтра. Но сегодня всё было иначе. Ждали вечера, как приказа.
• – Говорят, не будет отбоя.
• – Кто говорит?
• – И подъема завтра не будет. Спи не хочу.
• Опять крутились возле каптёрки. Там в шкафах – все и сразу, невозможное и живое. В двадцатых числах пришло первое довольствие. С разрешения комроты затарились.
• – Шире шаг, – громыхнул Горбенко и на зависть жадно зашелестел оберткой.
• «С орехами», – подумал Ципруш.
• «Птичье молоко», – представил Манвелян.

Читать текст Сергея Кубрина полностью на сайте премии

ИВАН СТРЕЛКИН

• Самсон заходит в парикмахерскую
• Маме, папе, Тоше, Елене Григорьевне, Илье и Маше
• посвящается
• 12 марта, неподалеку от Вышгорода
• Мама больше любила, когда у Самсона были длинные волосы. Разумеется, она и постоянно заставляла его причесываться, не переносила, когда он «шарахался неприбранный». Вид у мужчины должен быть приличный, кто тут что возразит; не без оснований мама Самсона считала, а вернее, была убеждена, что хоть провожают по уму, а встречают-то все же по одежке, и если встречи не случится, то где гарантия, что будут проводы?
• Определенная логика прослеживается, верно? Вы ведь согласитесь со мной, дорогая Мария Драй? Моя мама Самсонову маму непременно бы поддержала. А вот я, Мария, напротив, не стану заставлять своих отпрысков (если они у меня когда-нибудь появятся) заботиться о прическе. И вообще… постараюсь как можно раньше донести до них мысль, что вопреки расхожему мнению, что дети — это на всю жизнь, по закону дети — всего лишь на восемнадцать лет; сразу по истечении срока их можно гнать с порога и потом или завести новых, или попробовать что-нибудь совершенно иное.
• Услышав такие рассуждения, моя мама очень удивилась. Идея, что я вытолкаю ее внука или внучку вон из дома в день восемнадцатилетия, едва будут задуты свечи на праздничном торте, показалась ей чудовищной. «Потому что провожают по уму, мама, — заметил я. — А в восемнадцать ума ни у кого нет. Есть только либидо. И комплекс неполноценности. Скажем, будет у меня сын, и будут у него вот такие же нелепые лохмы. — Мама привезла с собой несколько моих подростковых фотографий, и я как раз рассматривал одну из них. — Думаешь, возможно ему будет объяснить, как глупо упорствовать и не стричься?» — «А что, тебе вот хорошо были длинные волосы», — возразила мама, и я почувствовал себя Самсоном.
• Моя мама уехала вчера обратно в Занаровье, навестив меня здесь, в сердце Морской державы, как раз накануне отъезда, чтобы пожелать счастливого пути в туманное будущее и подарить на прощание томик Хорхе Луиса Борхеса.
• Читали ли Вы Борхеса, Мария? Он, конечно, гениальный писатель, но некоторые его мысли приводят меня в раздражение. Например, он свел всю мировую литературу к четырем главным сюжетам, в числе которых сюжет о самоубийстве Бога. Маму сей факт очень занимает, а я вот не понимаю, хоть режьте, по какому поводу восторги. Ведь получается со всех сторон несправедливо: захочет, скажем, человек покончить с собой — никому дела нет, пожалуйста, сколько угодно. А захочет Бог — так это вам сюжет мировой литературы. Бога, стало быть, и за человека в этом вопросе не считают… А с другой стороны, Богу, конечно, не в пример удобнее с такими делами управляться. Самоубийство естественно стремится к публичности (в отличие от убийства, которое само по себе акт интимный, ускользающий от соглядатая), и если среднестатистическому гражданину не всегда удастся найти и десяток зрителей, то даже не самый популярный божок наверняка соберет небольшой стадион…

Читать текст Ивана Стрелкина полностью на сайте премии

ИСЛАМ ХАНИПАЕВ

• Типа я
• ПЯТНИЦА. ДЕЛАТЬ УРОКИ ДЛЯ СЛАБАКОВ.
• — Тебе нужны какие-нибудь вещи! — сказал раздосадовано Крутой Али.
• — Какие вещи? — спросил я.
• — Ну такие, чтобы ты сразу злился. То есть, вспомнил их и сразу злой!
• — Сходу?
• — Сходу!
• — Как Халк?
• — Да, точно, как Халк или лучше, как я. Я бы выстигнул Гасана-Вонючку.
• — Тебе легко говорить. Ты суперкрутой воин.
• Я пощупал рукой новоявленный синяк под правым глазом. Это место болело, но не так сильно, как могло показаться со стороны. Но и боль пока не ощущалась, ведь драка завершилась только минут пять назад.
• — Ай… Сильно видно?
• — Пока он просто красный, но судя по моему чемпионскому опыту бесконечных драк с разными врагами , этот фингал станет синим.
• — А потом?
• — Жёлтым, зелены , фиолетовым — пожал плечами Крутой Али.
• Я доверяю мнению Крутого Али, потому что он опытный уличный воин, но вообще у меня тоже неплохой опыт. Я тоже типа часто дерусь. В школе все крутые часто дерутся, и я тоже не отстаю. Если бы в нашей школе был рейтинг драчунов я был бы точно в десятке! Махмуд, Анвар, два Маги, Заирбек, Зубастик, Ася, которая ходит на карате, Наби – её брат (он тоже ходит на карате), Велихан и я. Ну, Муртуз, Гасан-Вонючка, Марат, Саид, Умар… Да блин! Ну, я точно был бы на 20 месте или даже выше! Так-то я веду список всех драк, которые случаются у нас во втором классе, и иногда пишу третий класс тоже, а то откуда знать с кем придётся делить поле брани.
• — Крутой Али?
• — Чё?
• — Почему место, где дрались в древности называли «поле брани»?
• — Ты откуда это узнал?
• — Учительница так сказала. А ещё в фойе висит картина “Поле брани чёта…чёта…”
• — Наверно это ошибка. Там поле брОни должно быть.
• — Ты чё? Серьезно?
• — Нет, откуда мне знать. Мы называем это “местом помахаться”. Типа: “Идём, там есть место помахаться”. Щас ещё говорят зарубиться. «Если тебе что-то не нравится мы можем зарубиться один на один за школой». Есть ещё плохие слова, но я их не говорю.
• Я остановился, потому что вспомнил о том, что типа мама увидит синяк и я опять захочет прийти в школу. В прошлый раз мне удалось её кое-как отговорить. Но в прошлом году она целых 3 раза приходила разбираться почему я так часто прихожу домой с синяками. Ей не понять, что для таких как я очень важно делать то, что мы любим. А мы любим драться и побеждать, а потом опять драться. Так делают все воины и Крутой Али тоже, и я тоже должен быть таким.

Читать текст Ислама Ханипаева полностью на сайте премии

МАКСИМ ВАСЮНОВ

• Фабрика игрушек
• …сразу удар в голову, еще один — в живот; трое повисают на мне, как шимпанзе на огромном клоуне. Реприза «Свали лоха». Костяшки прокуренных кулаков царапают переносицу и щеки, рвут спецовку, кеды вязнут в грязи.
• Надо отбиваться, работать руками, ногами. И дышать. Дышать. Но в нос бьет кислый воздух — рядом дымит коксохим.
• Все против меня.
• Отбиваюсь и начинаю ржать — побочный эффект быстрого выброса адреналина, ржу от того, что несколько крепких гопарей не могут меня завалить.
• Реприза не удаётся. Невидимые зрители мучаются от стыда.
• И смешно, и страшно — если свалят, запинают до реанимации, но главное — вытащат телефон, а мне никак нельзя его терять — денег на новый заработаю нескоро. За телефон и стою.
• — Кабан, сука, — рычит кто-то из кодлы, я даже не вижу его лица, бью наотмашь. По хрусту, который по неопытности можно спутать с треском сухой ветки под ногами, понимаю — зарядил в переносицу. Гопарь утыкается клювом куда-то в кусты, орет благим матом.
• Трое других не теряют надежду закопать меня прямо здесь.
• …И зачем я согласился пойти за пивом среди ночи? Лучше бы лёг спать. Но бригадир — бывший афганец — предупредил ещё в первую мою смену: «Запомнить надо только два пункта. Пункт первый: если увижу, что спишь, даже когда нет работы — выпну.
• Про «бухать» он не говорил ни слова.
• Мы делали плёнку, наш завод занимал первые два этажа бывшей фабрики игрушек — панельного здания размером с современный торговый центр. Сама фабрика была трёхэтажной. Но что было над нами, мы не знали — второй пункт бригадира звучал так: «Никогда не вздумай подниматься на третий этаж. Увижу — ушатаю».
• Однажды я все-таки не выдержал и поднялся. Это случилось часа за два до того, как мы с напарником пошли за пивом.
• Напарник мой — имя уже забыл — на тот момент только недавно откинулся. Сидел за разбой. Мы с ним почти подружились. Вместе мотали и резали плёнку. Когда нас окрикнули по пути из магазина в цех — друган мой скромно и уверенно отошел в сторону. Его будто не заметили.
• До сих пор удивляюсь — как так долго мне удавалось устоять под таким катком. Я часто восстанавливал в памяти тот махач, пытался увидеть всё со стороны. Узкая улица, идущая в горку. Параллельно слева тянется бетонный забор, он заканчивается у продолговатого здания нашей фабрики. Часть её освещена единственным горящим в округе фонарём. Правая сторона улицы заставлена двухэтажными бараками. Они и днём-то безликие, ободранные и засеревшие, а ночью — даже не понять, кто кому дарит тень, бараки — ночи, или ночь — баракам. Лишь в одном окне, обклеенном газетой, помню, горел яркий свет. За мелкими буквами и черно-белыми фото располагался известный здесь дешёвый бордель.
• Ещё помню акации. Они отделяли шлакоблочную старую дорогу от тротуара, на котором дыр было больше, чем на поеденной молью бабушкиной шали.
• В те акации и закатился один из чертей, когда я залепил ему в переносицу.

Читать текст Максима Васюнова полностью на сайте премии

МАРИНА БУТКЕВИЧ

• Ложесна
• Часть первая
• Виктор
• 1.
• Витебск, Віцебск
• Я вижу, как отец твоей матери что-то пишет и пишет, пишет и пишет прямо утром перед выходом, пока твоя мать еще спит. Я вижу, как отец твоей матери смотрит на нее сверху как на цветок неожиданно распустившийся, в волосы целует и с поворотом на каблуках на работу в ГорОНО уходит, собранный, хрустящий, в черном длинном пальто с шарфом в мелкую клетку. На концах — бахрома. Этот шарф за ним летит, как плоская и мертвая рука, как не своя, ничья. И мать твоей матери подходит и эту руку ему на плечо кладет. Отец твоей матери смеется и, выйдя, шарф обратно вниз бросает.
• Я вижу, как после дня длинного зимнего отец твоей матери выходит из трамвая, паучьими лапами пантографа сверкающего, и шарф цепляется за сумку какой-то вечерней галы. И так желает за нее держаться, что отец твоей матери под движущееся дальше последнее колесо падает.
• Я вижу, как он себе трость точит.
• — С тростью я и в лесу пригожусь, — говорит.
• — И в лесу, — говорит.
• Сенно, Сянно
• Я вижу, как отец твоей матери хлеб на серебряный мох выкладывает.
• — Привет, Барух, — говорит. — Привет, Берл.
• Я вижу, как он жует, с пути острую ветку убирает, через темноту к дому идет — там мать твоей матери ждет и мать твоя кашлем раздирается. Трость к печке, руки к столу.
• Но дверь в спину его толкает.
• Я вижу, как отец твоей матери травинку дожевывает, брови поднимает, ботинки осматривает и за тростью тянется. Вижу, как его в бок бьют и за рукав на улицу выбрасывают. Там черный лес, топкая дорога, пару светящихся от луны берез. Он хромает между двумя. Двое ниже его ростом.

Читать текст Марины Буткевич полностью на сайте премии