21.06.2021
Материалы друзей

«Дети моста Лейтенанта Шмидта»

О новой книге выдающегося отечественного сценографа и главного художника БДТ Эдуарда Кочергина

Коллаж: ГодЛитературы.РФ. Обложка с сайта издательства
Коллаж: ГодЛитературы.РФ. Обложка с сайта издательства

Текст: Сергей Князев

Текст предоставлен в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с газетой «Санкт-Петербургские ведомости» (Санкт-Петербург)

Эдуард Кочергин. Дети моста Лейтенанта Шмидта. СПб.: Вита Нова, 2021

«У нас, незаконнорожденных детей моста Лейтенанта Шмидта, имелся даже свой собственный гимн, переведенный с немецких школьных виршей XVIII века: Колпак мой треугольный, треугольный мой колпак. А вдруг он не треугольный? Значит, он не мой колпак! Хороший «супрематизм». Исполнялся гимн преимущественно глухонемым способом – жестами».

Цитата – из новой книги выдающегося отечественного сценографа, главного художника БДТ на протяжении почти полувека (интересно, зафиксирован ли этот рекорд официально?) Эдуарда Кочергина, которая недавно вышла в свет. Остроумное название – «Дети моста Лейтенанта Шмидта» – отсылает к месту действия, знаменитой Средней художественной школе (СХШ), долгое время располагавшейся на третьем этаже Академии художеств на Университетской набережной. Первые рассказы, посвященные пребыванию Эдуарда Кочергина в alma mater, были напечатаны почти двадцать лет назад в его сборнике «Ангелова кукла». Позже новеллы и очерки, посвященные СХШ, публиковались и в периодике, и в книге «Россия, кто здесь крайний?». Девять рассказов написаны в последние годы специально для настоящего издания, и, сколько можно понять из авторского предисловия, возвращаться к теме своей учебы в СХШ Эдуард Степанович более не планирует. Тема закрыта. Во всяком случае на ближайшие годы.

Нельзя сказать, что эти тексты, собранные воедино, превращаются в роман, как было, допустим, с повествованием «Крещенные крестами», но, безусловно, сборник представляет собою цельное высказывание крупного художника о себе, своей жизни, об эпохе, когда соседние произведения дополняют друг друга и вступают в некую перекличку.

Книга похожа на предыдущие произведения Кочергина: яркие, прописанные характеры даже совершенно незначительных персонажей, множество значимых деталей, сказовая манера изложения с обилием жаргонных и просторечных словечек, неологизмов, которые Кочергин изобретает с детской легкостью и непосредственностью. Эдуард Степанович из тех авторов, кто верен выбранной манере и не склонен каждый раз переизобретать себя. Но есть тут и то, что проявляется ярче, чем в других его вещах.

Эдуард Кочергин, сын врагов народа, едва не сгинувший в сороковые, малолетний преступник, виртуоз воровского дела, воспитанник бериевских спецприемников, ведет себя в школе (как и практически все его товарищи-соученики) – шпана шпаной. «Очерки бурсы», говорит автор, – это «розовый дым» по сравнению с тем, что творили «сэхашники». Но тут дело не только и не столько в избытке энергии и природной склонности к нарушению конвенций.

«Главная идея, объединявшая нас, школяров-художников, – идея творчества, – вспоминает автор спустя 70 лет, – а посему считалось, что творить мы можем не только на предметах «изобразиловки», но и на всех других уроках, творить ежедневно, ежечасно, ежеминутно, творить везде и всегда, в различных проявлениях и подчинять этому все окружающее».

Но все каверзы и шутки юных художников, порой жестокие, заканчиваются, когда речь идет об освоении профессии. Художественное дело – это уже очень серьезно, и малолетние бандиты даже не думают срывать урок или как-то подшучивать, допустим, над «Рисовальным отцом Леонидом» – преподавателем, требующим, чтобы количество карандашей, с которыми ученики приходят на урок, было ровно двадцать один. Или вот другое, допустим, его «чудачество»: «Леонид Сергеевич терпеть не мог коротыши – то есть рисование коротенькими карандашами. Увидев у тебя коротыш, выхватывал его из рук и ловко забрасывал на верх стоявшей в углу круглой, белого кафеля печки. Если обратить внимание на эту печь, то на ней за окантовочным карнизом возвышалась целая выпуклая горка обрубышей-карандашей, отправленных туда мастером в разные годы».

Книге предпослано посвящение «Памяти старинного ученика рисовальной бурсы (СХШ) Бориса Абрамовича Заборова эта книга посвящается», но не менее уместным, думаю, здесь был бы и эпиграф из Пушкина, его знаменитое «Наставникам, хранившим юность нашу... Не помня зла, за благо воздадим». Главная часть книги – «Сэхашовские антики» с рассказами о чудаках и оригиналах, преподававших в школе.

«Мне хотелось вспомнить все возможные события, происшествия, связанные с учителями... которые, несмотря на наши «безобразия», первоклассно учили нас; вспомнить неожиданную по тем временам свободу поведения, позволившую нам стать самими собой без оглядки на какое-то воспитание или принуждение. Нам сильно повезло, если вспомнить годы, в которые мы учились. Мы благодарны нашим педагогам-антикам за то, что они не «вымучили» нас, не лишили живого отношения к жизни, не задавили природные данные, непосредственность восприятия мира, не «погасили» юмор, проявлявшийся в проделках и шутках».

Не сомневаюсь, что «Дети...» получат значимые литературные премии, как получили их в свое время другие книги Эдуарда Степановича Кочергина, но уместным, полагаю, будет, если эту книгу наградят и педагогические инстанции. Не припоминаю, чтобы в последние годы кто-то из современных авторов писал об учителях столь же благодарно и неравнодушно.

Оригинальный материал: «Санкт-Петербургские ведомости»