Текст: Владимир Березин
Шекли, Роберт. Детективное агентство «Альтернатива»
М.: Текст, 2021. — 734 с. (Классика ХХ).
Некоторое время американский писатель-фантаст Роберт Шекли жил на Ибице, и, как сам он признавался, место так ему понравилось, что невозможно было не написать о нём книгу. Так родилась трилогия «Детективное агентство “Альтернатива”». Это, если можно так сказать, «поздний Шекли»: романы вышли в 1993, 1996 и 1997 годах. Детективная часть там, впрочем, уступает описательной – герои, детали жизни на море, Париж, Лондон, наркотрафик, персонажи на психоделической стимуляции, которые разбегаются, будто в саду расходящихся тропок. Такие романы мог бы писать настоящий битник, оглядываясь спустя полвека на бит-поколение, когда большая часть очевидцев стиля мертва. Но для нас это хороший повод понять, как эволюционировал знаменитый писатель.
Роберт Шекли принадлежал к тому поколению, которое на войну не попало. У нас в последний военный призыв брали 1927 год рождения. Впрочем, у американцев другой счёт. Шекли родился в 1928 году в Нью-Йорке и всё-таки надел военную форму – в конце сороковых, в Корее, успев вернуться до того, как танки Ким Ир Сена рванулись на юг. После армии Шекли заканчивает Нью-Йоркский университет и начинает писать уже профессионально. Он публикует свой первый рассказ за год до смерти Сталина. Это нам нужно знать, чтобы понять контекст эпохи. Через некоторое время становится популярным писателем в жанре фантастики, потом, в конце века, эта звезда начинает тускнеть, а в 2005 году он умирает. Перед этим, весной, он приехал в Киев на Конвент фантастов, и вполне был доступен как собеседник. Более чем доступен, я бы сказал – потому что вокруг него то и дело образовался вакуум из неанглоговорящих людей. Через некоторое время после этого мероприятия ему стало плохо, и оказалось, что у американского писателя натурально нет ни денег, ни страховки. Его читатели стали собирать копеечку (впрочем, кажется, дело закрыл какой-то эксцентричный украинский миллиардер, оплатив основную часть больничного счёта).
В этом не было благотворительности, читатель был в долгу у американца, которому СССР не платил гонораров за миллионные тиражи. Ну а с СССР не спросишь. Итак, оказалось, что Шекли пришёл к концу жизни, как настоящий хиппарь. Не настоящий, конечно, а «настоящий», каким его представлял советский человек (не говоря уж о том, что такое «битники» этот советский человек не представлял вовсе).
Теперь нужно разобраться, чем Шекли был в глазах советского человека, и чем он остался у нынешнего читателя. Он написал какое-то огромное количество книг, даже по меркам нашего времени, когда издать книгу – синоним «написать новую».
И вот тут первый парадокс: есть немало людей, что делают выбор между его «малой формой» и «большой». А Шекли написал двадцать романов (правда, некоторые из них назвали бы у нас «повестями») и какое-то безумное количество рассказов.
Есть два американских писателя, популярность которых в СССР была выше, чем на родине. И при всех их различиях, в механизме популярности их было нечто общее. Про одного из них, Хемингуэя, говорили, что он испортил много советских писателей и продолжает портить нынешних. Это правда – если тебе, пишущему человеку, нравится Хемингуэй, то очень сложно продолжить рост куда-то дальше. Для нашего соотечественника Хемингуэй очень обаятелен в своей трагедии, с культом настоящего мужчины, с охотой и рыбалкой, с любовью, что бесприютна, как кошка под дождём, со смертью на всех войнах сразу. Ну и с алкоголизмом, конечно, ведь это многих подкупает.
Шекли, наоборот, был частью другой культуры. С алкоголем, кстати, у него не сложилось. Сам он рассказывал, что ещё в Корее они с сослуживцами обпились коньяком, имея всего восемь конфет в качестве закуски. С тех пор алкоголю Шекли не доверял, а вот разными веществами интересовался, тем более что был ещё молодым (но уже популярным) человеком в буйные шестидесятые. С привычкой к веществам Шекли потом даже боролся, но это уже предмет другого биографического обзора.
Но ещё Шекли, в противовес Хемингуэю был пацифистом, они и жил в пятидесятые в Гринвич Виллидж, квартале Нью-Йорка, который ассоциируется со всеми этими битниками от Керуака до Берроуза.
Важно совсем другое – Шекли тоже не то что «портил» советских писателей-фантастов, а сильно влиял на них своими текстами. Разгадка проста: хороший советский писатель (не о читателях речь) всегда искал вокруг себя новые приёмы и интонации. Как и в случае Хемингуэя, где перед читателем-писателем была целая сумка с простыми инструментами, так и у Шекли он получал множество образцов. Не надо думать, что в заимствовании есть что-то унизительное. Наоборот, никаких «заимствований» в литературе нет. Тут как на кухне: валите всё в свою кастрюлю, главным критерием будет качество супа.
Некоторые фанаты Шекли считают, что рассказы его куда лучше, чем толстые книги, и можно понять, откуда это чувство. Самые известные новеллы американца сделаны так, что стали образцом жанра: там всегда есть неожиданность: находят ли астронавты на Марсе абсолютное оружие, которое их же и уничтожает, создают ли люди на Земле идеальный порядок с помощью Страж-птицы, которая обращается в убийцу, а потом в убийцу обращается и истребитель страж-птиц – всё это рассказы начала пятидесятых годов. Которые до сих пор (включая названия) стали обиходными метафорами.
Но ещё у Шекли очень интересна тема путешествия. Большая форма (тех книг, что и сейчас с нами) часто построена на анабазисе. Люди военные анабазисом называют долгое движение по местности, занятой неприятелем или населённое не слишком дружественным народом. Это восходит к греческому «восхождение» – то есть путешествие по пологим местам с подъёмом на возвышенность. В литературе это слово давно оторвалось от военной практики, да и от сочинения Ксенофонта о походе греческого войска против Кира в Малую Азию. Противоположностью анабазису был катабазис – нисхождение, и под это описание попадают совершенно разные книги – вплоть до сошествия Данте в ад. Анабазис совершает Швейк в поисках своего полка, герой Венедикта Ерофеева едет между столицей и Петушками – и тому подобное. Так вот, классическое путешествие Шекли – это анабазис, где вместо холмов Азии – множество планет, а вместо электрички Москва-Петушки – звездолёты и прочие средства перемещения. Собственно, это путешествие по одноэтажной и многоэтажной Америке, только перенесённое в космос. Это очень выгодный приём: в своём путешествии герой видит разные миры, и в каждом из них он новичок. Его удивление и непонимание естественно, а автор может разъяснять ему (и читателю) причины и свойства происходящего. Вот тут Шекли и развернулся со своим сарказмом, и это особого рода сарказм – американца пятидесятых и особенно шестидесятых годов. У нас это называли «сатирой на буржуазное общество», но сатира эта просто так не вынимается из того котла, в котором тогда варились и переосмыслялись жизненные ценности американского общества. Сарказм пятидесятых и шестидесятых не похож на сарказм семидесятых, и уж подавно – восьмидесятых.
Но Шекли написал эти вещи так, что и советский читатель мог сопереживать интернациональному абсурду. Эмоции вообще универсальны, но у Шекли получалось даже сарказм (очень привязанное к национальной культуре чувство) заставить работать на сюжет вне всякого времени и пространства.
Шекли сразу же стали экранизировать, он был популярен (хотя американское сообщество фантастов было не очень щедро на разные премии).
И вот весной 2005 года я видел перед собой человека, написавшего штук двадцать романов и множество рассказов. Cостарившийся битник, с которым я несколько дней говорил, впрочем, совсем не о литературе. В каком-то интервью Шекли рассказывал, что вообще не любит скопления народа и конвенты вообще, а, может, он предчувствовал скорую смерть и просто не думал ни о чём. Я как-то писал рассказ на тему, заданную Шекли (многие писали, невелика отметина). Но я помню это ощущение, когда ты думаешь: «Ну и бестолковая идея», а потом понимаешь: «Нет, не бестолковая, совсем нет. Ишь, молодец какой». Так с его книгами – кажется, они навсегда в прошлом, ан нет – вполне универсальны. Ирония, сарказм, и, наконец, парадокс – это абсолютное оружие.
Нет, большой молодец.