Текст: Тиана Каракада́
Ада открыла глаза. Сердце сжимала боль, пот, неприятный, липкий, вызывал отвращение. Люстра меняла свои очертания и съезжала в сторону. Происходило что-то нехорошее. Икроножные мышцы словно превратились в камень и резко сократились, пальцы ног подогнулись. Что со мной? Это был вопрос не слабеющей женщины, а профессионала. Ада, врач с приличным стажем, попыталась поставить диагноз. Она повернула голову, и яркая вспышка света обожгла глаза. Подозрение холодным ужом заползло в сознание. Чтобы проверить догадку, Ада резко повернула голову, и вспышка вновь блеснула протуберанцем.
– Чилибуха! – едва разжимая челюсти, проговорила женщина. Ужас охватил её скованное тело. Чилибуха – это смертельно. Хватит и малой дозы. Душа не хотела принимать догадку. Но Ада всегда могла справиться со своей душой. «Нечего распускать нюни!» — говорила она себе и шла, если надо было, то и по головам.
– Кто? – вопрос словно придал силы. Ада зарыла глаза. Сейчас во что бы то ни стало необходимо понять, кто? Последняя загадка в её жизни. Ей необходимо её разгадать. – Кто?!
Тут всего-то три двора на одной улице. Век бы сюда не приезжала, но умерла тётя Дора. Можно сказать, она заменила ей и сёстрам мать. Едва девочкам исполнялось три года, их привозили сюда, на свежий воздух и парное молоко. Мать жила в городе и вела зажиточную жизнь модной портнихи известных актрис и дам высшего эшелона. Деньги, что она давала на пропитание детей, были щедрыми. Росли девочки в большом доме с белёными стенами, с лёгкими занавесками на окнах, с льняной вышитой скатертью на столе. Всё опрятно, светло и чисто. Слишком чисто. Здесь не было места чувствам, эмоциям и любви. Да, тётя Дора кормила девочек, одевала, заплетала, следила за распорядком дня, строго спрашивала за оценки. Но не любила их. Всегда ровна, беспристрастна, холодна.
Ада – старшая. «Железная мадам» прозвали её коллеги в министерстве. Так и есть, а как же иначе? Когда уезжала после десятого класса, дала Генке от ворот поворот. Любила его безумно, но понимала – балласт. Так и есть, не ошиблась. Смотрела на Гену на поминках, удивлялась, до чего же изменился. Генка, по которому когда-то сохли девчонки, разжирел, оплыл, светил дырками в зубах, волосы всё ещё длинные, но уже редкие и неопрятные. Пытался зажать её на кухне. Её! Даму высшего света. Ада схватила первое, что попало под руку – чайник, вылила заварку на его дурную голову. Генка еле сдержал кулак. «Стервотина, – процедил сквозь дырявые зубы, – ты ещё пожалеешь». Ада вышла, а он остался на кухне вымывать чаинки. Мог Генка яд подлить? Мог, конечно. Настойка чилибухи открыто стояла в старинном резном шкафчике. Все знали. На синей бутылочке большими буквами тётиным почерком выведено: «ЯД», это, чтобы не перепутать. Тётя Дора частенько принимала чилибуху, считала, настойка придаёт энергии. Аде в детстве казалось магией, что тётя пьёт яд, и с ней ничего не случается, как с ведьмой. Может поэтому она, Ада, и стала токсикологом?
Итак, чилибуха. Во-первых, все признаки отравления этим алкалоидом, во-вторых, она была в свободном доступе, и это знали все. Главный вопрос мучил не меньше спазма в ногах – кто?
Ада мысленно обвела сидящих на поминках. Милые старушки с пробивающимися крылышками. Дед Вася – последний парень на деревне? А причина? Или, как говорят? мотив?
Вот Дашка – жена Генки. Ещё та змея. А ведь когда-то они дружили. Дашка встречалась с Геной, делилась секретами с подругой. Но Ада, некрасивая, грубая, здоровая, увела весёлого, обаятельного Гену. Потому что умела брать от жизни всё, что хотела. Мать поощряла её в этом. А сёстры за это не любили. Ненавидели.
Да, Дашка, – вернула главную мысль Аида. Дашка прямо зыркнула на неё, когда она вернулась из кухни растрёпанная и возбуждённая от ссоры с Генкой. Кто-кто, а Даша за Генку убить могла. Легко.
Ада чувствовала, тело снова напрягается. Она знала, так действует алкалоид, выделенный из семян чилибухи. В малых дозах работает как стимулятор, как тонизирующее. Вот и тётя Дора, страдающая пониженным давлением, применяла его, чтобы быть в тонусе. В микроскопических дозах, разумеется. А, судя по болезненным спазмам, она, Ада, проглотила не одну смертельную порцию. Скоро частота спазмов нарастёт, и она умрёт либо от асфиксии, либо от упадка сил из-за невыносимых судорог. Нет спасения. Нет.
Теперь сёстры. Яна и Сюзанна.
Яна, Януся, Нуся, Нюня, средняя. Эта белая амёба сегодня высказалась. Я, говорит, пока вы жили припеваючи, за тётей Дорой ухаживала – ни личной жизни, ни детей. (Как будто у них с Сюзанной были дети!) А характер у тёти – знаете, какой! Своенравная старушки была, с возрастом капризной стала, нетерпимой, требовательной, просто невозможной. Намучилась Нюня с ней. Несправедливо, что ей на равных квартирка и больше ничего. Вот и мотив. Конечно, топором тихушница Нюня не замахнётся, а вот отравить – в её характере. Сможет.
Сильный спазм сжал ноги Ады. Напряглись мышцы лица, она почувствовала какой-то противный необычный металлический привкус. Дыхание перехватило, и Ада знала, что дальше будет ещё хуже. Сейчас, когда муки стали невыносимыми, зачем, зачем надо выяснять, кто её убил? Но, пожалуй, впервые в жизни Ада полагалась не на разум, а на чувство и эмоции. Надо и всё!
Целые фрагменты вечера словно слизнуло из памяти. Так действует чилибуха.
– Думай, Ада!
Как? Почему? И кто? Три вопроса, на которые осталось ей ответить в этой жизни. Первый вопрос был самым лёгким. В принципе, он исключал гостей. Должна же была горькая чилибуха как-то попасть в организм. Не почувствовать её невозможно, разве что только с крепким пивом. А пиво привезла Сюзанна. Небольшой такой запечатанный бочонок немецкого пива. Гостям поставили самогон. Тётя Дора специально готовила его на свои поминки, наказала Нюне хорошо угостить соседей за помин души. Бочонок с пивом открыли, когда гости ушли, когда убрали и перемыли посуду, когда сели за стол, покрытый льняной вышитой скатертью, чтобы обсудить наследство. Сёстры не виделись много лет, но при встрече ту же возникли позабытые ощущения от восприятия друг друга, витали флюиды, излучаемые каждой, и как-то сразу выстроились прежние отношения. Ада распоряжалась, Сюзанна юлила, Нюня притворялась тихой мышкой. И Ада, и Сюзанна вовек бы сюда не приехали, но получили от тёти письма, в которых та приказывала на её похоронах быть, иначе всё достанется Нюне. И намекала, что оставляет сёстрам наследство немалое. Заманила, в общем. Тётушка жила – себе не отказывала, дом её – полная чаша. Хозяйство вела небольшое, но крепкое. Если была нужда, самогоночкой приманивала мужской труд. Деревенские тётю уважали. Строга была, но справедлива. Откуда были деньжата, девочкам и в голову не приходило спросить. Так было всегда, а, значит, правильно. Но такого наследства они не ожидали. Каждой сестре досталось по квартире, и не где-нибудь, а практически в центре Петербурга.
Ада напряглась: что было после того, как Нюня прочитала завещание? Это было даже не завещание, а простое письмо, писаное от руки, не заверенное. Вот так просто. В этом и была вся тётя Дора. Нюня положила на скатерть ключи и документы на квартиры – забирайте.
Что же было после? Ада напрягла все силы.
Сюзанна. Пожалуй, мать, с её пунктиком давать дочерям необычные имена, на этот раз превзошла себя. Может, отцы их были иностранцами, кто знает? Сюзя – так все сразу стали называть сестру. Своё знакомство они запомнили обе. Сюзя стояла во дворе, прижимая невиданную в деревне куклу. Ада, протянула руку к игрушке, и тут же получила яростное сопротивление.
– Не дам! – зубки малявки впились в руку.
– Ах ты, дрянь! – Ада сбила девчонку с ног, и они покатились по земле, мутузя и царапая друг друга.
Противная, жадная, хитрая. Но, если разобраться, Сюзя была в неё, в Аду. Такая же упрямая, голову набычит – не прошибёшь. Всё себе, всё для себя. Только пошла она не в институт, а замуж. За рыжего толстого немца, с кем и укатила в Германию. Уж она то своё не упустит. Вот и сейчас – за наследством приехала. Что же раньше о тёте не вспоминала в своём немецком богатстве?
Ада, мучительно пережив очередной приступ боли, когда думать было решительно невозможно, откинулась на подушки.
– Итак, сёстры. Из-за квартир. Так кто же из них налил чилибуху в пиво?
И вдруг, Ада чётко осознала – это Сюзанна. С чего бы ей тогда пиво привозить? Так-так. Ада никак не могла вспомнить, что было после того, как они разобрали ключи. Как же она это сделала? Вот Сюзя предложила пиво и пошла на кухню. Дальше память высвечивала момент: входит Нюня с подносом. Она несёт большие стаканы с тёмным пивом. Если это так, то, во-первых, чилибуху в пиво могла подлить что одна, что другая. А во-вторых, бокал с пиво-чилибухой предназначался не обязательно ей, Аде. Отравительнице всё равно, кто выпил бы приправленное пиво. Одну сестру удалить сейчас, другую – после. И все квартиры в Питере – её, убийцы! Ну, теперь-то ясно, почему и как. Остался всё тот же мучительный последний вопрос: кто?
На этот раз боль была продолжительной и вымотала не только тело.
– Это конец, – обессиленная спазмом Ада не сомневалась, жить ей осталось не часы – минуты, и встретит она свой смертный час в одиночестве. Сёстры ушли за помощью: два километра по лесу, а там – трасса. В затерянной деревушке, где остались лишь старики да куры, не было никакого транспорта. Нюня знала город и где можно найти хоть кого-нибудь из врачей. Но Сюзанна была уверенна, что Нюня не сможет никого убедить тащиться за тыщу вёрст ночью по бездорожью. Ада вдруг почувствовала к себе острую жалость – ей уже не дождаться помощи. Хорошо, что сёстры пошли вместе, не будут видеть её агонию.
Вместе. Новая мысль пробилась сквозь боль. Вместе! Они вдвоём убили её! И не пошли они никуда. Сидят где-нибудь у речушки, ждут её конца. От этой мысли Ада пришла в ярость. А ярость всегда придавала ей силы. Ада с трудом оторвалась от подушки, сползла с кровати, шажочек за шажочком направилась на кухню. Там она достала синенькую бутылочку и, стараясь не вертеть головой, чтобы не вызвать ужасных ослепляющих вспышек света, открутила крышечку бочонка и вылила всю чилибуху в пиво.
– Если не я, то и не они! – словно ведьминское заклинание шептали губы.
***
Сюзанна, Яна и доктор Макар Иванович толкали машину, застрявшую в колее.
– Ничего, ничего, ещё немного, уже скоро, уже, вон, деревню видать.
– Давайте, родненькие, давай, Иваныч, поднажми. То ж сестра наша, понимаешь? Ещё раз!
Старенький уазик, раскачавшись, выбрался из колеи. До деревни оставалось не более километра.
***
Ада плыла среди каких-то обрывков: школьные парты, институтские стены с портретами, грязь на сапогах… Вот она, подросток, стоит на крыльце. Мама с чемоданом в руке наклоняется и целует её в макушку.
– Ты старшая, Адочка. Береги сестричек.
Мама. Больше она её не видела.
Ада открыла глаза. Сознание стало ясным. Это перед концом, догадалась она.
И вдруг отчётливо вспомнила: Сюзанна только что разлила пиво, стаканы стоят на подносе вряд. Залаяла собака, и Сюзанна выходит во двор. Она, Ада, быстро хватает бутылочку с ядом и выливает немного настойки в крайний справа стакан. Она ставит пузырёк на место и уже хочет взять поднос, но слышит шаги. «А пусть Нюня принесёт пиво», – мелькает подлая мыслишка. Но как получилось, что она перепутала стаканы и сама выпила отравленный напиток? Вот Нюня берёт поднос – стакан справа, вот она поворачивается, идёт в комнату, ставит на стол. Сёстры садятся. Стоп! Теперь стакан с отравой – слева. Точно, слева! Но она, Ада, перепутав, берёт его и подносит к губам. Догадка взорвала мозг.
– Так это я! Я! Я убийца. Они не виноваты.
– Ты старшая, Адочка. Береги сестричек, – услышала она наказ матери.
Словно электрический разряд сверкнула последняя мысль: в бочонке – отравленное пиво!
Ада хотела было встать, но голова резко запрокинулась назад, судорога не давала последний раз вдохнуть, тело изогнулось дугой.
И пришла смерть.