Текст: Андрей Цунский
(полуквест с разгадкой в середине текста)
Кто только не подрезает крылья мечте… например – вот такой персонаж, который всегда с умным и важным видом говорит: «Мир не переделать! Ничто не меняется! Так ведь было всегда» (в устройстве мира, в футболе, в нашей стране и т.д.).
Но как только у вас хоть что-нибудь получается – немедленно явится другой умник, который с этаким печальным пониманием покивает головой и проронит: «Ну и что ты думаешь, велосипед изобрел? Порох выдумал? Да придумали это уже сто лет назад, а толку-то все равно никакого...»
Изобретатель
Когда подмастерье парижского часовщика Пьер Карон экспериментировал с мелкими детальками, и первые, и вторые «мудрецы» среди его коллег-часовщиков имелись в достаточном количестве. Часы в эпоху Карона имели очень плохую «репутацию» - погрешность их хода составляла в среднем около получаса в сутки. Хотя они при этом и были предметом роскоши.
В специальных статьях имя часовщика-изобретателя Пьера Огюстена Карона редко упоминается. Весьма точный морской хронометр англичанин Джон Гаррисон изобрел еще в 1731 году, а в 1734-м уже предоставил действующий образец. Тем не менее, знаменитый и повсюду с тех пор применяемый в почти первозданном виде «швейцарский анкерный спуск» англичанин Томас Мюдж создал только в 1755 году. Что такое анкерный спуск? Это та самая часть механизма, которой часы обязаны звуком «тик-так». И, кстати, такую штуку Пьер Огюстен придумал на пять лет раньше Мюджа. Ну, может, не совсем такую – но вполне рабочую. Потому что рядом с ним тут же очутился господин третьей разновидности.
Первый враг
Жан-Андрэ Лепот до сих пор считается весьма хорошими мастером, к тому же он основал целую династию часовщиков, а знаменитые часы его работы в парижской Ecole Militaire так и вовсе до сих пор ходят. Он впоследствии возглавит почтенную парижскую гильдию часовщиков, в 1759 году. Его часы украсят и Люксембургский дворец (это в Париже, в 6-м арондисмане, на улице Вожирар), в шато де Бельвю (это замок, да, но не тот что в Берлине, а тот, что был в Медоне, с видом на Сену, но, увы, не сохранился). 23 июля 1753 года месье Лепот посетил мастерскую Карона, внимательно ознакомился с изобретением Пьера Огюстена, пришел в полный восторг, что-то срисовал, назвал чудом и обещал замолвить за юного мастера при дворе словечко.
А в сентябре газета «Меркюр де Франс» опубликовала заметку о том, какое удивительное усовершенствование для карманных часов изобрел месье Жан-Андрэ Лепот и как он представил его величеству Людовику XV.
И кому какое дело до ума и стараний юного Огюстена? Но не торопитесь. Особенно вы, мастер Лепот. Вы сейчас войдете в историю (и сразу захотите выйти, по крайней мере из этой).
Удобства и неудобства протестантизма
Есть люди, которых делает бесстрашными и непобедимыми чувство своей правоты. Впрочем, для успеха это чувство должно еще и передаваться другим. Ну кто такой девятнадцатилетний подмастерье собственного отца по сравнению с известным парижским мастером-часовщиком? Ох, месье Лепот, не с тем вы связались! Пьер Огюстен в свои девятнадцать уже прекрасно знал, что в жизни почем.
В семье кальвиниста Андрэ Карона каждый ребенок получал на свои нужды и на развлечения небольшую установленную сумму. Но если опаздывал в церковь к началу службы – из этих денег удерживался штраф в 12 су. Опоздавший к чтению Евангелия терял 24 су. Припозднившийся аж к причастию отвечал четырьмя ливрами. Сам Пьер Огюстен признавался потом, что еще и оставался должен отцу от шести до восьми ливров в месяц.
С десяти лет мальчик учился в школе в Альфоре. Но прошло три года – и оказалось, что платить за обучение сына отцу уже нечем, и мальчишка, успевший научиться музицировать и выпивать – влюбился, причем, как водится, несчастливо, поскольку возлюбленная вышла замуж. Когда тринадцатилетний разочарованный в жизни герой предался богемному образу жизни, отец выгнал его из дому, а назад пустил только после составления контракта – и контракт этот был ох как нелегок. 18 ливров в месяц, абсолютное подчинение, подъем – в шесть летом и в семь – зимой… Изобретение могло стать способом избавиться от этих оков – но тут явился этот Лепот и… Пьер Огюстен вспомнил, что в детстве его любимой игрой была игра в суд – вокруг часто судились и рассказывали, как там шли дела - во всех подробностях. В этой игре маленький Пьер бывал и обвинителем, и защитником, и судьей, часто умудряясь совмещать эти роли – ну, не сразу, как при совсем уж недоразвитом правосудии, а как уже на следующей стадии его развития – по очереди. Сперва обвинял, потом защищал, с кем-то советовался - а там уж выносил приговор.
Не быть жертвой
Сначала – в декабре 1753 года все та же «Меркюр де Франс» публикует открытое письмо безвестного часовщика Карона, обвинившего Лепота в воровстве и бесчестном поступке. Лепот немедленно призвал в свидетели двух отцов-иезуитов и некоего де Ламольера – дворянина, как-никак. Но за делом следит уже и «Курьер де Франс», а коробка с деталями, заготовками и эскизами чертежей уже отправлена в… Академию наук! Но Пьер Огюстен не был бы собой, если бы не нанес Лепоту самый сокрушительный удар. Фаворитке короля... Да вы ведь могли о ней слышать, Мадам Помпадур, не помните? Ну, Жанна-Антуанетта, у нее еще был литературный салон? Так вот ей Пьер Огюстен подарил собственного изготовления часы, изящно вмонтированные в перстень – 11 мм в диаметре и 4 мм в толщину и невероятной точности!
Назначенные Академией эксперты Камю и Мантиньи пишут свое заключение. «Месье Карон должен считаться настоящим изобретателем нового ходового анкера, а Лепот – только подражателем его изобретения…»
Так что сперли вы идею, месье Лепот, положа руку на соответствующий орган – ведь было? Было, было. В ваших интересах не вспоминать эту историю слишком часто. А забыть совсем – извините, не получится. Мальчишка Карон ведь мог вас со свету сжить – а не стал.
Королевский часовщик
Пьер Огюстен действительно не слишком пылал желанием отомстить. Куда важнее было для него вырваться из жалкого положения подмастерья, оказаться на равных с заносчивыми отпрысками дворянских отцов, периодически встречаться с королем и заниматься любимыми делами (волочиться за женщинами и бездельничать – тоже, но не только!).
«Какое убогое воображение…» – скажете вы. Но не торопитесь. Вас в тринадцать лет из дому не гнали, а если и было такое – то вы в девятнадцать анкерный спуск не изобрели.
Да и папа Карон вовсе не такая сволочь, как вам показалось. Сын отбился от рук, вразнос пошел – ну, папа и сделал все что мог, причем очень вовремя. При дворе Пьер Огюстен не только продает часы – он обучает игре на арфе королевских дочерей. Кстати, один из вариантов педалей для арфы придумал опять же он. При дворе он вызывает интерес у многих дам. Высокий, статный и страстный, пылкий и неутомимый любовник (И откуда узнали? Но сразу узнали все!). И все же… плебей. Черная кость. Часовщик…
Однако не все настолько щепетильны в вопросах происхождения. Точнее – все дело в обстоятельствах.
Приданное во французском варианте
В заведение месье Карона-старшего приходит знатная замужняя дама и просит месье Карона-младшего. Ну, кто уж теперь удивится, да папа и рад. Даме чуть меньше тридцати, зовут ее Мария Мадлена Франке. Она просит отремонтировать ее часы. И при этом краснеет, хлопает ресницами – тут надо быть совсем дураком, чтобы… Успокоитесь, дамы, не волнуйтесь, читательницы! Пьер Огюстен кто угодно – но уж точно не дурак.
Но не дурак и муж дамы. Однако он очень стар. Он видит, что жена влюблена, красива и молода. А он – не злой человек, не хотел мешать ей быть счастливой – мудрый старик не воевал с природой. За пожизненную ренту он уступил нахальному любовнику жены еще и… свою собственную придворную должность! Отныне Пьер Огюстен будет... дегустировать мясо, которое подается на стол королю! Ходить при шпаге и зваться дворянином! Но должность непростая. Если короля захотят отравить – так хотя бы умрешь первым. А если короля, не дай бог, пронесет после котлеток? Молись тогда, чтобы его величество погрешили на несвежие сливки или печеночный паштет, за который отвечает кто-то другой!
«Святой отец»
Кстати, старичок Франке в наше время нашел бы понимание у многих российских чиновников, только не по семейной части. Он также был интендантом … ну да, да, брал, и не один, а в составе коллектива. Ткскзть, группы товарищей. И много брал. Вот только когда он умер, «коллеги» не торопились отдавать вдове его коррупционную долю. И вдруг они получают грозное письмо от некоего аббата Арпажона, где тот описывает весьма точно все махинации взяточников и казнокрадов, а начинает письмо словами «Да будет благословенно имя господне» – по-иезуитски. И это не красивый оборот, а точное соблюдение формальной стороны письма приверженцем Ордена Иисуса. Действовало бесподобно. Главный «коллега» старичка, некий инспектор Жоли, сперва не поверил. Но второе письмо – с угрозами довести обстоятельства дела до маршала Ноайля – пробрало и его. Ладно, делиться так делиться. Но вот только вместо аббата за деньгами пришел его посланник, доверенное лицо.
Кто бы это мог быть?
Аббат Арпа… простите, Пьер Огюстен и Мария Мадлен вскоре поженились, и тут музыкант, часовщик и дегустатор мяса обретает фамилию, под которой мы его знаем.
Comment se rendre à Beaumarchais?
Этот вопрос переводится просто: «Как проехать в Бомарше?» Но не так просто на него ответить. Марии Мадлен принадлежал небольшой участок земли. Точнее – лес. Может быть. В общем – некое «Буа Марше». Лес Марше. Бор, роща, пуща… Где он находился? Увы, точное место неизвестно, да и непонятно, был ли такой лесок вообще. Так что если вам предлагают прикупить «недвижку» во Франции и гарантируют, что это «тот самый лес, в честь которого севильский цирюльник», – стоит подумать. Если я спас вам пару сотен тысяч евро – вспомните об этом. Конкретно обо мне. Пожалуйста.
А через год Мария Мадлен… тоже умерла. Выяснилось несколько вполне ожидаемых вещей и одна неожиданная. Ну, что его тут же оболгали и заглазно обвинили в отравлении жены – это понятно. Противники этой версии до сих пор пытаются оправдывать Пьера Огюстена, выдвигая контраргумент, дескать, кроме фамилии Бомарше, он от нее ничего не получил. Деньги, мол, перешли к родне – она не оставила завещания...
Господа! Он не нуждается в защите. Его никто не обвинял, никто не судил, а подкожный полицейско-доносительский зуд «нет дыма без огня» – это не для свободных и цивилизованных людей. А если вы думаете, что нужные свидетельства и письма просто не нашлись – так ведь находились и на куда как менее значительные вещи. Только дурак может рассчитывать скрыть что-то надолго в истории – причем даже в маленькой, частной, и при отсутствии интернета. Так что в конце сентября 1757 года мы ненадолго оставляем Бомарше – действительно объятого горем.
«Оптимизм»
После смерти жены он попытался поправить дела, обучая принцесс игре на арфе, хотя мечтал поучить их еще и наукам более приятным. Но принцессам требовались одни лишь арфы, флейты и ноты в переплете с золоченым обрезом, а денег принцессы на это не давали. Еще и приплелась к его несчастьям дуэль с весьма знатной личностью, которую Бомарше в ходе дуэли убил. Вот тут принцессы оказались очень полезными, поскольку сумели отговорить родственников убитого от мести.
Все чаще Бомарше грустит, денег больше точно не становится, и вот он берется за перо. Он пишет поэму под названием «Оптимизм». И в поэме, и в его жизни есть все – кроме того, что принято описывать этим словом. «И после всего этого говорят, что все прекрасно в этом мире! Тысячи воплей подымаются к небесам, повсюду стонет человечество. Его делают рабом в Сирии, уродуют в Италии, его судьба напоминает ад на Антильских островах и в Африке… Если ваша душа приятно тронута зрелищем всего этого, скажите мне, любезнейшие резонёры, в силу какого естественного права (loi pteetable) уничтожено мое существо, если ясные свидетельства священной истории и мое чувство говорят мне, что творец создал меня свободным, а между тем я – раб».
Чего ему не хватает? Денег? Любви? О нет. Все это появляется в его жизни только вместе со вдохновением – а вдохновение приносят только… новые авантюры. Да, Бомарше – авантюрист! И авантюрист блистательный. Но для хорошей авантюры нужна компания, и она скоро подыщется.
Партнер
Сын трактирщика из Дофинэ, месье Жозеф Пари-Дювернэ, который уже как следует погрел руки на поставках продовольствия в армию, пожелал построить военную школу. И даже построил – да-да, ту самую Эколь Милитэр – École militaire, в 7-м арондисмане Парижа, на Марсовом поле. Там до сих пор хранятся и даже идут те самые часы негодяя – и при этом замечательного мастера – Лепота... Школа вот-вот откроется, а когда ее переустроят в École des Cadets-gentilshommes (Школа молодых дворян), в нее поступит весьма небездарный ученик с острова Корсика… нет, ну это уж совсем нескоро. Хотя тоже очень интересно.
А пока Пари-Дювернэ мечтает поставить заведение на широкую ногу, и для этого нужно, чтобы ее почтил своим вниманием и визитом король.
Пари-Дювернэ и свежеиспеченный, еще румяный дворянин де Бомарше нашли друг друга. Пьер Огюстен не просто помогает – он становится партнером сына трактирщика. «Дювернэ ввел меня в финансовую сферу, где, как известно, был первым человеком. Я зарабатывал состояние под его руководством, по его совету я сделал несколько предприятий: в одних он снабжал меня своим опытом, в других – своими деньгами и кредитом».
Безусловно, одних только связей было недостаточно, чтобы заслужить доверие такого прожжённого дельца, как Пари-Дювернэ. Для доверия нужна убежденность в порядочности партнера. Часто говорят о деловых людях: «Проходимец!», «Жулик!» Э, господа, не так все просто. Жулик – понятие… анизотропное.
Придворный
Чтобы вершить дела воистину крупные – нужен не капитал. Нужен титул и положение – или должность. И начинается мучительное время уговоров. Уговаривать нужно отца – часовщика Андрэ Карона. От него требуется прекращение торговли и закрытие часовой мастерской с плебейской вывеской. Отец сопротивлялся – но все же уступил, и вот 9 декабря 1761 года Пьер Огюстен де Бомарше становится… секретарем короля. Но нет пределов для желаний – очень красиво смотрится должность Главного смотрителя вод и лесов королевства. Вот тут уж можно развернуться! Тем более что должность вполне реально получить – она стоит полмиллиона ливров. Деньги огромные, но их даст Пари-Дювернэ, а поставки в армию помогут быстро закрыть «должок». Но… врагов тоже хватает. Дворянин де Бомарше получает «всего лишь» должность генерал-лейтенанта королевской охоты. Тоже неплохо. Но куда хуже, чем «вод и лесов».
А через две недели…
Потом Бомарше поедет в Мадрид. Наделает и денег, и шума. Начнет поставки оружия в британские колонии в Америке и станет впоследствии одним из персонажей документальной книги «Пять столетий тайной войны», некогда весьма популярной. Через фирму «Хорталес и Дин» он будет снабжать колонистов преизрядным количеством оружия, причем покупать его… на деньги британской Короны! Потеряет на этом сотни тысяч (колонисты не заплатят), потом – сделает миллионы (Соединенные Штаты – уже заплатят), потеряет миллион, сделает еще… Потеряет миллион на издании книг Вольтера, станет популярнейшим комедиографом своего времени, шпионом, дипломатом, царедворцем; даже юристом, причем по очень современному профилю – будет защищать авторское право; попадет в тюрьму, причем приказ об аресте король выпишет за картами на семерке пик… Будет беглецом, изгнанником – но вернется, и биография его будет полна приключений, азарта, опасности, восхищения публики, равнодушия, любви, ненависти и зависти к нему. Он будет всеми своими усилиями приближать Великую французскую революцию – и ужаснется, увидев ее дела. Эх, жаль, что вы торопитесь. И ведь куда? Если бы вас ждали приключения, как Бомарше... Но у вас мало времени.
Кстати, мало оставалось его и у нашего героя. 18 мая 1799 года он умер после веселой пирушки с друзьями – потеряв почти все деньги, он так и не утратил присутствия духа. Ну а что дальше? Много чего. Например, меньше чем через две недели родится Пушкин, который напишет:
- Как мысли черные к тебе придут,
- Откупори шампанского бутылку
- Иль перечти «Женитьбу Фигаро».
Или вот, вспоминал как-то Александр Ширвиндт: "На телевидении снимали спектакль Театра сатиры «Безумный день, или Женитьба Фигаро» — милый, изящный, бездумно-музыкально-танцевальный спектакль о треугольнике любви, где Бомарше позволил себе в конце монолога Фигаро сказать: «Все вокруг хапали, а честности требовали от меня одного, пришлось погибать вторично». Эту фразу вымарали на всякий случай, потому что могут подумать..."
Что могут подумать? И кто?
Скучно на этом свете, господа… Стоп. Это мы будем цитировать первого апреля. А пока послушаем Бомарше.