Текст: Михаил Визель
Андрей Михайлович Волконский (1933–2008) – не однофамилец декабриста; он действительно выходец из древнего княжеского рода, и уже одно это обещало ему необычную судьбу. Обещание было выполнено с лихвою. Он родился в Женеве в 1933 году – но в 1947 году родители сочли возможным вернуться в советскую Россию. Где им в качестве места проживания был определен не столичный Тамбов. Но очевидное музыкальное дарование привело юного князя в Московскую консерваторию, а столь же очевидная несоветскость сделала лидером советского музыкального авангарда. Именно он первым опубликовал сочинения, выполненные в додекафонной технике, он, самоучкой освоив клавесин, основал первый в Советском Союзе ансамбль старинной музыки «Мадригал». Всё это способствовало его культовому статусу – но отнюдь не профессиональной карьере. Сочинения «Князя Андрея» (символический в СССР титул закрепился в качестве шутливого прозвища после того, как в «Мадригал» вошел скрипач по имени Лев Маркиз), включая прославившие его фортепианное сочинение Musica stricta (1956) и «Сюита зеркал» (1960), исполнялись всё реже, а сам он считал ниже своего княжеского достоинства за них хлопотать и пробивать. В 1973 году композитор вернулся на Запад и провел остаток жизни в Европе. Но и там, прямо сказать, громкой славы не снискал. Чему способствовали как объективные, так и субъективные факторы.
Книга независимого петербургского издательства Jaromír Hladík press – первый сборник текстов Волконского и о Волконском, в котором собраны собственные тексты композитора, воспоминания о нем родных, друзей и коллег и теоретические материалы о его творчестве. Впервые представлена хронология его жизни, а также полный аннотированный каталог его произведений и полная дискография.
Специально к выходу книги создан YouTube-канал произведений Волконского.
Приведены неопубликованные ранее страницы переписки, бесед и мемуаров. Мы приводим характерный обмен письмами Андрея Волконского с итальянским композитором-авангардистом, коммунистом Луиджи Ноно – относящийся уже к периоду повторной эмиграции Волконского.
Узелки времени. Эпоха Андрея Волконского. Воспоминания, письма, исследования. – Jaromír Hladík press, 2022. – 864 с.
Переписка Андрея Волконского и Луиджи Ноно
Андрей Волконский — Луиджи Ноно «La Stampa», Венеция, 11 декабря 1977 года1
Дорогой Луиджи! В первый раз в Венеции собрались чехи, поляки, венгры, русские и украинцы... мы часто имеем самые различные убеждения по поводу различных вещей2. Среди нас есть некоторые, которые верят в социализм, и другие, которые в него не верят. Единственное, что делает нас похожими, — это то, что мы все вместе совершили одно и то же преступление, которое заключается в том, что мы пробовали остаться самими собой и любить свободу. Ты, венецианец, решил все это игнорировать. Ты ни разу не попытался прийти и поговорить с нами! Почему? Когда ты в первый раз приехал в Москву, «носороги»3 из Союза композиторов не захотели тебя принять, потому что для них ты был ярким представителем «загнивающего буржуазного искусства». Тебя принимали мы, то есть те, которых сегодня почему-то называют диссидентами, — термин очень неточный. Я тогда пролетел три тысячи километров, чтобы тебя встретить4. Тебе сегодня нужно было лишь переплыть канал Джудекка в Венеции, но ты этого не сделал. Почему? Может, ты на стороне тех, кто бульдозерами громит выставки живописи, или тех, кто сажает поэтов или ученых в психиатрические больницы? Мне трудно в это поверить, товарищ Луиджи Ноно, неужели тебе нравятся концентрационные лагеря? Я часто слышал, что Итальянская коммунистическая партия — это партия с открытыми взглядами и что в Италии все будет иначе. У вас была возможность показать всему миру, что вы не сталинисты, но эту возможность вы упустили. Я в курсе невероятных трудностей, которые встретили смелые устроители и организаторы этой Биеннале, и каким неприличным было давление для того, чтобы она не состоялась. Пока что вы «официально» еще не пришли к власти, и поэтому у вас еще не было возможности все это просто запретить впрямую.
Что же вы тогда сделали? Стали пользоваться «кривыми» методами — бойкотом, потому что это собрание вам мешает, вам пришлось бы ответить на очень важный вопрос, — может быть, самый главный: является ли Советский Союз социалистической страной или нет? Если да, то что делать с шестьюдесятью миллионами жертв, с его обманутым пролетариатом, с крестьянами, превратившимися в рабов, с разрушенной культурой, колониальной империей со всем ее полицейским аппаратом, — может быть, самым огромным за всю историю человечества? Является ли это социализмом? Тут может быть один ответ: социализм — это говно. Может быть, Советский Союз не социалистическое государство? Но тогда что же это? Это единственно важный вопрос, но ты не переплыл канал Джудекка, чтобы на него ответить. Ах, насколько легче сидеть в кресле интеллектуального комфорта, в кресле манихейской риторики марксизма5. С давних пор существует очень простая и вместе с тем трудная вещь — любовь к ближнему. Я боюсь, товарищ Луиджи Ноно, что ты культивируешь только любовь к «дальнему». Такая любовь совсем другая и намного проще.
Джиджи, ты меня разочаровал. Ты не любишь людей!
Луиджи Ноно — Андрею Волконскому «La Stampa», Венеция, декабрь 1977 года6
Письмо русского музыканта Волконского, адресованное мне от лица участника Биеннале и напечатанное в «Ла Стампа» и «Газеттино»7 в понедельник 12 декабря, — это очередной приступ антисоветизма и антикоммунизма, вероятно хорошо продуманный. В манере Волконского выражаться, предельно тривиальной, не прощупываются даже контуры негативной догматической позиции, которая могла бы породить противоположную, тоже негативную. Разумеется, эта вылазка участников «диссидентской» Биеннале нанесла серьезный урон критическому и взвешенному подходу, который требовался для обсуждения подобной темы (кстати, тщательно игнорируемой определенными политическими силами). Позитивные предложения столкнулись со стенобитным орудием предельно субъективных оценок и решений.
В этом послании все свидетельствует о тривиальном антисоветизме и антикоммунизме — как выбранные сюжеты, так и выводы. Кроме того, здесь налицо аристократическое высокомерие боярина и князя-монархиста (хотя и немного припудренное толстовством), выраженное в желании, чтобы ему поцеловали туфлю определенные индивиды, массы и политические партии, причем в желании этом явственно угадывается сентиментальный и пиетистический шантаж. При этом по глупости игнорируется непрерывный характер исторического процесса, который очевиден активным и ответственным участникам этого процесса, в том числе критически преодолевающим драматические ошибки прошлого.
Может быть, я должен был выразить свое почтение, тоже сентиментальное и пиетистическое, тем, кто пропитан идеями, выраженными в письме? Тем, кто хочет увлечь других своими абсолютно окончательными оценками и обвинениями?
Разочарование, выраженное Волконским по поводу моего отсутствия, есть следствие бессодержательности его иллюзий.
В своей бесцеремонности Волконский безоглядно использует откровенную ложь. В 64-м году товарищ Песталоцца и я были приглашены в Москву, Ленинград и Таллин как раз теми «носорогами» (выражение Волконского) из Союза советских композиторов, которые, по его мнению, нас не приняли. Разумеется, у нас были разногласия в оценках и в практике, но мы тем не менее смогли добиться, что на прослушивание музыки, которое состоялось в Союзе композиторов, были приглашены молодые московские музыканты. У этих молодых музыкантов были какие-то нелепые трудности во взаимоотношениях с Союзом. На завершающем, прощальном собрании, на котором присутствовал Шостакович, мы с Песталоцца в искренней, но в то же время твердой манере ответили тем, кто нас обвинил в том, что мы хотели познакомиться с молодыми композиторами, в числе которых был и Волконский, встречи с которыми не были запрограммированы Союзом.
Еще раз искренне подчеркиваю: начиная с нашей первой встречи в Москве мы действовали всегда ответственно и решительно. Продолжается также процесс критического осмысления действительности благодаря расширению предмета дискуссий, в которых я принимаю активное участие как в рамках моей деятельности в ИКП, так и вне ее.
1 Переписка Волконского и Ноно в переводе на русский язык опубликована в [НВВ, 209–211]. Волконский не писал по-итальянски; следовательно, вопреки тому, что его имя указано в НВВ в качестве переводчика на русский, этот вариант является, скорее, оригиналом. Исправления и комментарии Ирины Микаэлян.
2 38-я Венецианская биеннале 1977 года получила название «Биеннале инакомыслия», поскольку была посвящена культурному диссидентству в Восточной Европе. В рамках выставки «Новое советское искусство: неофициальная перспектива» были показаны работы около ста художников, среди которых были друзья Волконского Оскар Рабин и Анатолий Зверев.
3 По аналогии с пьесой Э. Ионеско «Носороги», в которой люди постепенно превращаются в носорогов.
4 Уехав из Москвы в начале 1963 года, Волконский вернулся туда после путешествий по Прибалтике, Средней Азии и Грузии в начале декабря того же года, чтобы познакомиться с Ноно, который посетил СССР по приглашению Союза композиторов. Этот визит описан в книге [Каретников, 77–80].
5 Манихейство — синкретическое религиозное учение, возникшее в III веке в государстве Сасанидов на территории современного Ирака, объединяющее в себе элементы зороастризма, буддизма и христианско-гностические учения. В основе его лежит дуализм — представление о вечной борьбе добра (духовного начала) и зла (материального начала).
6 Перевод с итальянского Антонио Грамши и Ирины Микаэлян.
7 По всей видимости, письмо Волконского было перепечатано в «Газеттино» на следующий день после публикации в «Ла Стампа».