Текст: ГодЛитературы.РФ
Сара Бьязини (р. 1977) — актриса, дочь актрисы Роми Шнайдер, пишет книгу для новорожденной дочери: о своих радостях, печалях и тревогах, но прежде всего о ее собственной матери - бабушке адресатки. Которую та никогда не увидит живьем, потому что Сара лишилась знаменитой матери, умершей в 43 года, будучи пятилетней. Но зато, разумеется, будет постоянно видеть ее образ на киноэкране. И невольно сравнивать с собой.
- “Я долго смотрю на нее. Я могла бы сказать, что веду с ней воображаемые разговоры, но это не так. Говорю я одна. С ума сойти, какая ты красавица, с ума сойти, как я злюсь, что тебя больше нет, с ума сойти!.. Я кричу на нее, чтобы сильнее выразить свою любовь. Я бросаю ее, чтобы всегда быть рядом. Разоблачаю миф, чтобы сделать ее человечнее. Очеловечиваю, чтобы воскресить”.
“Книга Сары Бьязини — образец "новой чувствительности" в современной литературе. Открытые эмоции отныне не в почете. Все резкости намеренно приглушены. Никаких жестких противопоставлений. Все построено на полутонах. Ключевые слова — "деликатность", "сдержанность". И в этом тоже слышится тайная полемика со страстями, которыми были переполнены фильмы и жизнь ее матери. Почти ничего земного, все только небесное”. Сергей Николаевич, “СНОБ”
Сара Бьязини «Моя небесная красавица. Роми Шнайдер глазами дочери»
- М.: АСТ, 2022
- Перевод с французского Марины Зониной
1990-е
Никак не могу найти кассеты VHS с домашними фильмами, наш семейный междусобойчик. Слишком часто мы переезжали.
Кино возвращает мне звук маминого голоса, ее живую мимику, смену выражений, удивленные взгляды. Телеинтервью, архивы.
Но меня все равно интересует не актриса.
Слова, которые она произносит на экране, адресованы не мне, да и ей самой не принадлежат. Она обращается ко всем и каждому, и все считают, что понимают ее.
Ребенку приятно осознавать, что у него такая важная мама. Такая важная, что попала в кино.
Как правило, все любят ее и восторгаются ею.
Я прекрасно понимаю, что она кого-то играет, и просто восхищаюсь ее красотой, стараюсь отыскать то, что связывает меня с женщиной, создавшей меня, во всяком случае, наполовину.
Детям не так важно, кем работают родители.
Уж как есть. Конечно, в детстве мне нравилась ее Сисси, но сейчас меня прежде всего интересует она сама, в том возрасте, когда она вышла замуж за моего отца, стала моей матерью, когда началась наша общая история. Бабушка и Наду, моя няня, выждали несколько лет, прежде чем показать мне ее “зрелые” фильмы.
До какой степени она привносит что-то личное, сокровенное в свою Марианну (“Бассейн”), Розали (“Сезар и Розали”), Элен (“Мелочи жизни”), Клару (“Старое ружье”) и Мари (“Простая история”)?
Периодически Наду и Моник садятся возле меня, потом встают, занимаются своими делами и вновь возвращаются убедиться, что я в порядке, что я выдерживаю это зрелище. Хорошо, что они любят и воспитывают меня. Мне нравится, что они так деликатны со мной. Нравится их сдержанность, такт. Никто не пытается заменить мне мать, занять ее место. Лучше просто быть рядом и любить. И Бернар поступает так же.
Эти фильмы я смотрела как зачарованная снова и снова, испытывая одновременно страх и смущение. Я стеснялась своего нездорового любопытства. Меня пугало собственное горе. Ее лицо, ее голос, наша кровная связь завораживали меня. Даже сейчас, вчитываясь в эти строки, я поражаюсь, краснею, съеживаюсь.
Отец не может смотреть их ни в одиночку, ни вместе со мной. Видимо, звук ее голоса для него словно пощечина, он ударяет наотмашь.
Мы совсем не всегда стремимся проникнуть в то, что от нас скрыто, даже если смерть помешала по-настоящему узнать человека. Оставляем лакуны.
Говорим обиняками о том, что нам известно.
О том немногом, что известно.
Я смотрю не все ее фильмы. Не хочу всё знать.
То, что смерть не может сообщить мне, расскажут живые, каждый по-своему.
Этого не всегда достаточно. Приходится полагаться на клеточную память.
Говорят, лучше не надо, незачем копаться в жизни родителей. Меня это вполне устраивает, значит, это нормально, и я могу жить своей жизнью. Успокаиваю себя как могу.
Вот только рано или поздно начинаешь нуждаться в этом знании. Или страдать от неведения. Оно становится проблемой. В моем случае внешний мир насыщает меня множеством деталей, теорий, гипотез — настолько, что я спасаюсь бегством. Информация наваливается на меня со всех сторон. Не хочу больше ничего слышать.
Кроме того, есть вещи невыразимые. Стародавние чувства, не поддающиеся определению. У меня уже развился инстинкт фокстерьера или какого-то другого зверя, способного унюхать что-то, невидимое невооруженным глазом. Отсутствие человека к этому вообще-то не относится. Но существуют ведь и подспудные связи. Некое пространство, сотканное из диких пейзажей и рассеянных звуков, соединяет нас незримыми узами.
Мы c ней живем в этом пространстве.
Узнавание матери не требует от дочери долголетней практики. И не то чтобы я пыталась убедить себя в этом — я это точно знаю.
Моя мама — не тема для диссертации. Я могу вернуться к ней, когда захочу. Я никому ничего не должна. Но странно было бы все свое время тратить на то, чтобы смотреть на нее.
Передо мной только экран, ее, во плоти и крови, рядом нет, ее нельзя потрогать, нельзя поцеловать, и меня так и тянет пнуть ногой телевизор.
И снова фотографии. На этот раз не дома. В гостях у чужих, незнакомых людей или где-то на нейтральной территории. Помню, как стою у вокзального киоска. Мне всегда нравилось разглядывать ряды разнообразных бумажных изданий, потому что первые полосы и обложки ежедневных, еженедельных и ежемесячных газет и журналов отражают все актуальные тенденции: политические, экономические, общественные, декоративные, модные и так далее. Слепок эпохи. Моей эпохи.
Мой взгляд привлекает обложка какого-то киножурнала: чуть в стороне, на полке, в моем поле зрения мелькнула фотография, которую я знаю наизусть.
Я не могу оторваться от ее фотогеничного лица. Какая невероятная красота. Прямо-таки нереальная. И так говорю не только я, ее дочь.
Это правда моя мать на обложке? До сих пор не верится.
Эта фотография была сделана на съемках “Бассейна” Жака Дере в 1968-м. Мама играет главную роль, и у нее прекрасные партнеры — Ален Делон, Морис Роне и Джейн Биркин. Мы снимаем в разгар лета в Сен-Тропе или возле Раматюэля, там где и происходит действие фильма. Любовная история, ревность, месть. На этом портрете ее кожа словно пропитана солнцем, она кажется еще прекрасней благодаря постановочному свету Жан-Жака Тарбеса. Можно догадаться, что на ней зеленое платье, и это на самом деле так, я это подтверждаю — и я, и тысячи людей, видевших фильм.
В этой сцене ее героиня устраивает вечеринку в арендованном на лето доме (том самом доме с бассейном), она бродит среди статистов и других персонажей.
Она так восхитительно выглядит еще и потому, что обожает (мама, а не актриса и не ее героиня) эти деревни на юге Франции. Ей там так хорошо, что спустя несколько лет она поселится в тех краях с моим отцом и братом, терпеливо дожидаясь моего появления на свет.
Я так и застыла, не осмеливаясь смотреть на журнал. Не хочу, чтобы меня застукали, увидели, что я стою неподвижно, в полной прострации, перед этим снимком.
Я, плоть ее плоти, уже давным-давно смирилась с ее известностью, но мне всегда хотелось, чтобы она принадлежала мне одной. Чтобы больше никто на нее не глазел, не называл по имени, не претендовал на близкое знакомство, ничего о ней не писал и, что еще хуже, не носил то же имя. Мне вообще хочется сесть на стопку журналов с ее лицом, чтобы спрятать ее от остального мира.
А ведь когда я родилась, ей уже исполнилось тридцать девять. То есть она прожила до меня целую жизнь. Я не могу претендовать на эксклюзивность. Я вынуждена делить ее с чужими людьми. И это началось задолго до моего рождения.
Мой брат, на одиннадцать лет меня старше, испытывал те же чувства до меня. Мы приспособились. Я смотрю, когда вышел этот номер. Май 1987 года. Что-то рановато. Мне в 1987-м исполнилось десять. Однако в моих воспоминаниях (а в моей голове мелькают такие обрывочные картинки) я была одна на той станции. Вряд ли, в то время с меня точно не спускали глаз. Может, там мне попалась другая фотография и другой журнал. Их столько было. Неважно.
Наконец я удаляю все ненужные фотографии из своего телефона. Пейзажи, напоминалки. Освобождаю место. Сортирую, выбрасываю, расстаюсь с чем могу из прошлой жизни. Как будто, сделав меня матерью, ты подарила мне новую личность. Это как путешествие в другую страну.
Пересекаешься с незнакомыми людьми, для которых ты тоже чужак. Поэтому можно быть кем хочется. Другим человеком, более дерзким, более мужественным. Больше достоинств, меньше слабостей. Чтобы подавать тебе пример. Суета уступает место будущим свершениям. Дети дают родителям возможность вернуться на пусть истинный. Ты — моя заграничная поездка. Твой отец шепчет: “Теперь ты перестанешь быть дочерью своей матери и станешь матерью своей дочери”.
Ставки сделаны.