Текст: Марина Елисеева
Текст предоставлен в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с газетой «Санкт-Петербургские ведомости» (Санкт-Петербург)
...Преодолев тридцать километров от лесного села Заингирь до железнодорожной станции Нея, молодой директор интерната № 16 Ева Мандельблат зашла в кабинет политпросвещения и прочла в газете о том, что составляло томительное ожидание всех ленинградцев, надолго оторванных от дома, – блокада прорвана! Об этом событии страна узнала сразу же. Там же, в газете, Ева ознакомилась и с пронзительным стихотворением Ольги Берггольц, написанным в ночь на 19 января 1943 года. Это было «Третье письмо на Каму», адресованное матери поэтессы, находящейся в эвакуации.
«...О, дорогая, дальняя, ты слышишь? / Разорвано проклятое кольцо! /... О, как мы встретим наших ленинградцев, / Не забывавших колыбель свою! / Нам только надо в городе прибраться, – / Он пострадал, он потемнел в бою. / Но мы залечим все его увечья, / Следы ожогов злых, пороховых. / Мы в новых платьях выйдем к вам навстречу...» – читала со слезами Ева, потерявшая в осажденном врагом городе всех своих родных. Они умерли от голода в первую суровую блокадную зиму.
Девушка не могла не откликнуться на стихи, так сильно взволновавшие ее. Она отправила в Ленинград письмо, написав на конверте только имя адресата – Ольге Берггольц.
В селе Заингирь, медвежьем углу Ярославской (сейчас – Костромской) области, Ева Мандельблат, учитель русского языка и литературы школы № 208 и одновременно ее комсомольский секретарь, оказалась по поручению Куйбышевского райкома ВЛКСМ. В начале июля 1941 года ей доверили отвезти в тыл детей сотрудников одного из оборонных заводов. Через три дня, благополучно добравшись до станции Нея, девушка хотела сразу же вернуться в Ленинград. Но поручить ребят оказалось некому, и она осталась вместе с ними в селе Заингирь на долгие месяцы.
Послав письмо, Ева не надеялась на ответ, но он пришел довольно быстро: письмо Ольги Федоровны датировано 8 марта 1943 года. Это были две странички убористого текста, написанного на тонкой бумаге. На конверте и тексте стоял штамп – просмотрено военной цензурой № 119. Вот что ответила Берггольц ленинградской учительнице.
«Дорогая товарищ Мандельблат.
О том, как трудно Вам, коренным ленинградцам, вдали от родного города, мы хорошо знаем. Но пусть для Вас служит утешением хотя бы то сознание, что и вдали от него Вы делаете все для общей, – а, следовательно, и для окончательной ленинградской победы. Судя по Вашему адресу, Вы находитесь вместе с каким-либо детским домом, вероятно даже с ленинградским. Слава и честь тем, кто в недрах нашей родины хранит и воспитывает наших детей – в такие суровые дни это огромное, великое дело.
Я твердо верю (а не только пишу в стихах), что близки дни, когда многие и многие ленинградцы вернутся в свое гнездо, не как «беженцы», а как равноправные хозяева города, и мы все вместе станем восстанавливать его, украшать и отстраивать.
Здесь еще очень суровая – вернее, полностью фронтовая обстановка. Нередко еще немцы свирепо обстреливают город; прорыв блокады и успехи нашей армии на других фронтах приводят их в бешенство и вот по подлому своему обычаю, они вымещают это на мирном населении. А т. к. мы – «город с именем», то – нам, как говорят, достается. Но – ничего, мы уже все совсем обстрелялись, и не взирая ни на что, живем полной жизнью.
Недавно вернулся в Л-д Большой Драматический и ленинградцы с нетерпением ждут его первых спектаклей. Идет весна, – у нас много забот, – уборка города, дворов, – правда, не такая грандиозная и тяжелая, как после зимы 41-42 г., но все же. А там опять огороды, – ведь с питанием все же туго. Но с гордостью могу сказать Вам, что эту зиму мы провели совершенно не так, как прошлую и жертв от голода и холода, как тогда – не имели. Все это далось путем тяжкого труда, но он оправдал себя.
Живем, как и вся страна, «последним часом». Живем твердой верой в нашу победу, в хорошую встречу со всеми своими близкими друзьями-ленинградцами.
Крепко жму руку, желаю Вам много сил в Вашей работе, привет всем ленинградцам.
Ольга Берггольц».
Очень занятой человек, почти ежедневно обращавшийся к жителям Ленинграда по радио со стихами и словами надежды, выезжавшая на фронт для встречи с красноармейцами для поддержания их боевого духа, Ольга Федоровна Берггольц посчитала важным ответить на письмо незнакомой учительницы. Но, по сути, оно могло быть адресовано не только ей, но многим и многим. Тем, кто уехал из родного города, чтобы в условиях нелегкого быта воспитать и выучить оказавшихся в эвакуации детей; кто работал на производствах, переправленных из города на Неве в глубинку, чтобы дать технику и оружие фронту... В письме были сказаны очень нужные слова, которые эти люди хотели услышать: «вернетесь в свое гнездо, не как «беженцы», а равноправные хозяева города». Рассказывая в своем послании о том, как живет Ленинград в первые дни после прорыва блокады, она понимала, как это важно знать тем, кто оказался вдали.
Где сейчас находится подлинник письма, нам неизвестно. Его ксерокопию в числе сотен воспоминаний о войне и блокаде прислал в редакцию в феврале 1995 года наш читатель Анатолий Иванович Шевелев, ученик и воспитанник Евы Израилевны Мандельблат, когда она уже после войны преподавала в Ленинградском электротехникуме связи имени Э. Т. Кренкеля (ныне это Санкт-Петербургский колледж телекоммуникаций). О своей учительнице, с которой он и его товарищи не прерывали связь, даже когда она ушла на заслуженный отдых, Анатолий Иванович пишет с большой теплотой.
Ольга Берггольц. Третье письмо на Каму
- …О дорогая, дальняя, ты слышишь?
- Разорвано проклятое кольцо!
- Ты сжала руки, ты глубоко дышишь,
- в сияющих слезах твое лицо.
- Мы тоже плачем, тоже плачем, мама,
- и не стыдимся слез своих: теплей
- в сердцах у нас, бесслезных и упрямых,
- не плакавших в прошедшем феврале.
- Да будут слезы эти как молитва.
- А на врагов — расплавленным свинцом
- пускай падут они в минуты битвы
- за все, за всех, задушенных кольцом.
- За девочек, по-старчески печальных,
- у булочных стоявших, у дверей,
- за трупы их в пикейных одеяльцах,
- за страшное молчанье матерей…
- О, наша месть — она еще в начале, —
- мы длинный счет врагам приберегли:
- мы отомстим за все, о чем молчали,
- за все, что скрыли
- от Большой Земли!
- Нет, мама, не сейчас, но в близкий вечер
- я расскажу подробно, обо всем,
- когда вернемся в ленинградский дом,
- когда я выбегу тебе навстречу.
- О, как мы встретим наших ленинградцев,
- не забывавших колыбель свою!
- Нам только надо в городе прибраться:
- он пострадал, он потемнел в бою.
- Но мы залечим все его увечья,
- следы ожогов злых, пороховых.
- Мы в новых платьях выйдем к вам
- навстречу,
- к «стреле», пришедшей прямо из Москвы.
- Я не мечтаю — это так и будет,
- минута долгожданная близка,
- но тяжкий рев разгневанных орудий
- еще мы слышим: мы в бою пока.
- Еще не до конца снята блокада…
- Родная, до свидания!
- Иду
- к обычному и грозному труду
- во имя новой жизни Ленинграда.
- 1943 г.
Оригинальный материал: «Санкт-Петербургские ведомости»