15.05.2022
Утраты

Обида и смелость Алексея Цветкова

«Все на секунду остановилось и замолкло – как и должно быть, когда уходит большой поэт...» Евгений Абдуллаев – памяти Алексея Цветкова

Алексей Цветков / Фото: wikipedia.org
Алексей Цветков / Фото: wikipedia.org

Текст: Евгений Абдуллаев (Сухбат Афлатуни); поэт, прозаик, критик - и, как и Алексей Цветков, лауреат «Русской премии»

Не думал, что придется писать об уходе Алексея Цветкова…

Наше знакомство, едва успев завязаться в 2004 году, оказалось на много лет вдрызг испорченным рецензией, которую я написал на его книгу «Шекспир отдыхает».

Потом мне приходилось не раз – «по долгу службы» – множить обиды у коллег по цеху, но такой сильной, как у Алексея Петровича, не наблюдал. Хотя как поэта ценил его всегда – в том числе когда писал эту рецензию… Чей жесткий тон был вызван главным образом тем, что книгу, как мне тогда казалось, сильно переоценили. Впрочем, и сейчас не считаю ее лучшей у Цветкова.

Пестрая литературная жизнь продолжала сводить нас на разных фестивальных и прочих площадках. Пару раз пытался подойти к нему, но мгновенно получал отлуп. Только один раз, на «Русской премии» в 2012 году, когда он по ошибке позвонил ко мне в номер (мы жили в одной гостинице), разговор был обычным, спокойным.

В сентябре 2018-го, в Алма-Ате, мы наконец помирились. Чему очень рад – жаль, произошло это так поздно.

Теперь о более важном. Цветков был широким и смелым поэтом.

Широким по своему диапазону – я имею в виду не только жанровый диапазон: стихи, переводы, эссеистика… Это-то как раз на наших поэтических лугах не редкость. Речь скорее об интеллектуальном, философском диапазоне его стихов, о присутствии в них – в едином звучании – самых разных традиций. И русской классической поэзии, и поздне-советского поздне-акмеизма, и английской и американской поэзии – опять же в широчайшем диапазоне от Шекспира и поэтов-метафизиков до Элиота и Уитмена. Он не был новатором – но стремился расшатать, раскачать изнутри классические размеры, которыми продолжал писать; прежде всего за счет ритмического разнообразия…

  • генерал-губернатор пускает рысью войска
  • легендарный рейд на испанскую батарею
  • третий год как свернулась кровью густая тоска
  • ночью чистка стволов утром очередь к брадобрею
  • из досугов в пасти цинга в голове обман
  • солонину в зубы с утра сухари в карман
  • командирская лошадь в котле и к ужину пара
  • жеребцов лягушатник шлёт им повестку с кормы
  • даже яйцам поклон в гарнизонном супе но мы
  • не сдадим гибралтара

В этом была смелость – результат такого расшатывания был далеко не всегда гарантирован. И тем не менее, эта линия на соединение традиционного по форме стихосложения с клочковатым, рваным ритмом авторской речи совпала с вектором прозаизации в поэзии середины нулевых – середины десятых. У многих нынешних поэтов «среднего поколения» это цветковское эхо вполне ощутимо. Как у многих поэтов – ровесников Цветкова (и отчасти у него самого) – эхо Бродского.

Смелость была и в чуткости к политическому дыханию времени, порой на грани стихотворного памфлета, но чаще – в менее публицистичной, более метафизической форме. Продолжу начатую выше цитату из «Скалы», 2010 года.

  • в пятьдесят восьмом батальоне один за бугром
  • приспустил паруса облегчить на природе тело
  • сверху свист над бруствером бошку к чертям ядром
  • остальной организм орлом продолжает дело
  • или дамочка тоже чулки надевала в шатре
  • разнесло в неизвестные брызги по здешней жаре
  • в гроб на похороны не утрамбуешь пара
  • из чулок лишь один говорят нашёлся потом
  • на позициях мат но мерещится шёпотом
  • не сдадим гибралтара
Он был известен – но все крупные поэтические лавровые венки как-то пронесли мимо него.

Даже Премию Белого он получил «со второй попытки» – по всем показателям, должен был получить ее на четыре года раньше, в 2002-м, когда его «Дивно молвить» вошло в короткий список «Белочки»… Да и «Русскую премию» он получил лишь «второй степени». Что касается «Поэта», то там даже его кандидатура, кажется, не обсуждалась. Жаль. Лишнее доказательство, что литература не измеряется премиями.

  • эх бы к молли домой да в йоркширские края
  • тут с соседом как раз об этом текла беседа
  • вдруг шарахнуло кто-то убит это он или я
  • но кого спросить если нет ни меня ни соседа
  • к нам плавучие крепости мчатся член положив
  • на военную честь неважно кто мёртв кто жив
  • от дурного ядра или солнечного угара
  • чуть не четверть к вечеру корчевать врачу
  • все конечности в кучу кал сдадим и мочу
  • не сдадим гибралтара

…Тогда, за тем шумным и вкусным алматинским столом, я, конечно, не мог знать, что вижу-говорю с ним в последний раз. Через полтора года мир захлопнется на карантин, а еще через два, не успев раскрыться, разорвется на две части. Цветков – как и все – переживал это тяжело, очень тяжело.

А последние – предсмертные записи, уже из клиники – написаны с какой-то светлой отстраненностью. Он был стоиком; стоиком с детства, съеденного туберкулезом. И уходил со стоическим спокойствием. Его смерть снова на какой-то момент объединила оба мира: на нее откликнулись и ТАСС, и радио «Свобода» (призанано в РФ «иностранным агентом»), и «консерваторы», и «либералы»… Все на секунду остановилось и замолкло – как и должно быть, когда уходит большой поэт.

  • генерал-губернатор элиот тот над кем
  • нынче нет в творенье ни авторитета ни власти
  • искривляет вселенную в нужных местах систем
  • в повреждённых атомах переставляет части
  • мы и мёртвые тверже чем небо и эта скала
  • в штиль словно под стеклом ширина стола
  • и когда нависнет последний уран удара
  • испарится время и вечность покажет дно
  • мы сдадим где положено ветхие души но
  • не сдадим гибралтара

Перечитываешь сегодня это и думаешь: да, конечно. Конечно, не сдадим…