Текст: ГодЛитературы.РФ
Название этой книги Broken Music можно понимать двояко: «Сломанная музыка» и «Синкопированная музыка». Что и неудивительно. Потому что 71-летний на данный момент Гордон Самнер, свыше сорока лет известный всему миру как Стинг, то есть «Жало», а в переносном смысле – «доставала», «перфекционист» – не только мастер острого пульсирующего ритма, один из лучших бас-гитаристов второго поколения мировых рок-звезд из Великобритании, пришедших вслед за The Beatles, The Rolling Stones и The Who, но и, возможно, самый образованный из них. Да, конечно, Брайан Мэй получил в конце концов степень доктора по астрофизике, но зато Гордон два года реально отработал школьным учителем родного (английского) языка и литературы. Что не только вдохновило его на провокационный хит «Don't stand so close to me» («Не стой так близко»), но и привило на всю жизнь любовь к классике – во всех смыслах. Что много лет спустя отразилось в альбомах, основанных на песнях Джона Доуленда и прозе Итало Кальвино.
Впрочем, книга BROKEN MUSIC: A MEMOIR, представляемая вниманию русских читателей, вышла еще раньше, в 2003 году. Это, вопреки названию, не последовательный мемуар, а скорее ряд брейков, синкопированных вставок, вроде тех, что так оживляют его знаменитый хит Englishman in New York. Стиль – это человек. Даже когда он Стинг.
Стинг. Сломанная музыка. Автобиография
Перевод с англ. А. Андреева
М.: Эксмо, 2022. — 384 с.
Уже год я весьма успешно отработал в школе. Меня не уволили, при этом я умудрился продолжать заниматься музыкой и развиваться на этом поприще. Продолжалась работа и с группой Last Exit. Мы с Фрэнсис договорились, что оставшуюся часть лета я проведу с ней в Лондоне. Самолет, на котором я лечу из Ньюкасла в Испанию, взлетает, и я представляю себе, что моя музыкальная карьера взлетает вместе с ним. Город исчезает за облаками, и мы летим на юг. Viva España!
Мой перелет с пересадками в Лондоне и Париже прошел без осложнений, а вот путь в Испанию моих товарищей по группе оказался не таким простым. Им пришлось пережить одиссею поломок, пробок и абсурдных неурядиц, достойных жизни Дон Кихота. Когда мы встречаемся в Испании, я все больше начинаю чувствовать себя персоной нон-грата среди членов моей группы. После вечера возлияний коктейлями куба либре и сангрией отношение ко мне несколько теплеет. Вместе с остальными музыкантами мы с трудом поднимаемся по лестнице на четвертый этаж пансиона, в котором остановились, словно восходим на вершины Пиренейских гор.
В комнате нас трое, и я почти не сплю: во-первых, потому что взволнован, во-вторых, из-за ужасной симфонии храпа, сменяющейся пердежом. Когда всходит испанское солнце, меня постигает жесточайшее похмелье, но я все равно счастлив: впереди нас ждет несколько концертов.
На фестивале будут выступать Элла Фицджеральд и Диззи Гиллеспи. Это случится в выходные на огромном велодроме на окраине. Мы вместе с другими малоизвестными группами выступаем на одной из городских площадей в старом городе. Местные жители находятся в приподнятом предвкушении праздника. Вечером у нас и других групп будет саунд-чек, после чего мы намерены расслабляться и веселиться.
Местные жители любят музыку, и на концерты групп приходит масса людей. В начале нашего выступления светит яркая луна, и мы начинаем с композиции Хораса Сильвера The Tokyo Blues. Эта песня дает возможность Джерри блеснуть на своем электропианино. Джерри в прекрасной форме, и, видя, что все идет гладко, мы перестаем волноваться. Ронни зажигает, а Джон играет, как настоящий блюзмен экстра-класса. Я тоже не хочу ударить в грязь лицом, играю и пою так, как никогда раньше. Я прошел долгую школу в Gosforth, напрягаю голосовые связки, ослепленный прожектором, гляжу в пространство и пою. Я знаю, что кому-то, может, и не очень понравится моя манера исполнения, но это мой голос и моя песня, в которую я вкладываюсь на все сто.
На следующее утро мы видим фотографию нашей группы на сцене на первой странице местных газет. Благодаря ей нас приглашают на недельные гастроли в Бильбао. Услышав эту новость, в порыве радости я пытаюсь поднять промоутера, который весит около 150 килограммов, и спустя секунду чувствую, что в спине что-то хрустнуло, и ощущаю ужасную боль.
Четыре часа меня везут на машине в столицу басков. Я чертыхаюсь на каждой кочке и кляну себя за глупое и необдуманное поведение. Джерри напоминает, что сегодня вечером у нас концерт, на котором мы должны выступить не хуже, чем в Сан-Себастьяне. Мне все еще больно, но я хочу продолжать давать концерты, разъезжая из города в город, не зная, куда дальше занесет нас судьба. Такая жизнь кажется мне куда интереснее, чем предсказуемое, «оседлое» существование, которое может выпасть на мою долю. Вполне возможно, что жажда путешествий и привела к тому, что четверть века я разъезжал с гастролями.
К вечеру мы устанавливаем нашу аппаратуру в небольшом клубе. Я еле стою на ногах. Я перекидываю лямку своего Fender’а через левое плечо и едва не падаю от боли. Я не хочу подвести товарищей по группе, а также промоутера, который поселил нас всех в своей большой квартире. Как я уже писал, он грузный человек и чувствует, что частично несет ответственность за мое плохое самочувствие. Промоутер владеет клубом и книжным магазином в Бильбао, занимается политикой. В то время во всем регионе ощущается напряженность, и мы не понимаем исторических и культурных аспектов происходящего. Местные говорят о гражданской войне и бомбардировке Герники, словно все это было вчера. Многие относятся к солдатам Франко как к оккупантам. Позднее в населенных басками районах происходит ряд терактов. Нам становится не по себе, когда люди начинают говорить с нами о политике, хотя лично к нам относятся очень вежливо и с теплым гостеприимством.
Видя, как я мучаюсь, жена промоутера дает мне две таблетки валиума. Мы должны выйти на сцену через час. Таблетки помогают, я чувствую себя гораздо лучше, но только до того момента, когда открываю рот для того, чтобы петь. Я вижу, что лица зрители становятся сначала крайне удивленными, а потом заинтригованными, словно они слушают что-то новое и авангардное. Я совершенно не в состоянии контролировать тембр голоса, который звучит, словно сошедшая с ума полицейская сирена, превращая мелодии в «американские горки» в глиссандо атональной какофонии. Одни закрывают уши ладонями, другие смеются, а кто-то пытается воспринимать мое пение совершенно серьезно. Я поворачиваюсь к музыкантам и произношу: «Это валиум». Мы доигрываем песню до конца, после чего поет Ронни. Я ужасно расстроен и ложусь спать сразу после концерта.
Через несколько дней мы выступаем на площадке рядом с пляжем. После третьей песни начинается сильный дождь, от которого нас не спасает совершенно бесполезный тент. Сверкают молнии, и все мы, включая зрителей, промокаем до нитки. Мы продолжаем играть, хотя прекрасно понимаем, что вода и электрическое оборудование — не лучшее сочетание. Пару лет назад меня ударило током во время аккомпанемента одному комику в ночном клубе, и мне еще очень повезло вернуться домой живым. Я тогда упал прямо на сцене, и зрители сочли это частью хореографии номера, что никак не соответствовало действительности.
После того выступления в клубе я начал воспринимать пение как своего рода молитву, и в тот день в Испании я пел, чтобы умилостивить богов. К концу концерта дождь закончился, но все наше оборудование промокло. Теперь оно действительно стало похоже на оборудование для кемпинга. У нас нет денег на новый аппарат, и мы надеемся, что, когда вернемся домой в Англию, проблема решится сама собой — высохнет.
Испанская кампания подошла к концу. Мы вернулись в Англию загоревшие и набравшиеся опыта. До конца лета я живу у Фрэнсис в Лондоне. Несколько проведенных в столице недель заряжают меня энергией. Во время поездок в черных такси я высовываю голову в окно и жадно вдыхаю воздух, который, как мне кажется, наполняет меня флюидами успеха. Фрэнсис считает меня больным, потому что мне даже нравится затхлый воздух в метро, когда мы стоим на платформе в ожидании поезда. Я обожаю туннели, стены которых завешаны рекламными плакатами, мне нравятся даже бомжи и попрошайки — так много новых людей, так много новых историй.
Я буквально пью этот воздух. В то лето я окончательно понимаю, что успех группы, а также мое будущее с Фрэнсис неразрывно связаны с Лондоном. В моей голове Фрэнсис и прорыв нашей группы становятся одним целым, и Лондон представляется местом, в котором осуществятся все мои мечты. Вместе с Фрэнсис мы ходим на концерты, в музеи, клубы, смотрим мюзиклы и пьесы. Я возвращаюсь в Ньюкасл с мыслью о том, что надо как можно скорее начинать пробиваться и делать музыкальную карьеру в столице. Группа снова начинает выступать в отеле Gosforth, а я вот уже второй год продолжаю преподавать.
Теперь у меня есть цель, и я знаю, что вся моя жизнь зависит от того, смогу ли я ее добиться. Немного из нашего оборудования сломалась из-за испанского дождя, и мы начинаем откладывать часть полученных за выступления денег, чтобы приобрести новое. Мы берем кредит и покупаем микрофоны и еще кое-что из музыкального оборудования. Некоторые члены группы считают, что я, если уж стал вокалистом, должен сам оплатить большую часть расходов, но я спорю с ними, и, видя мою целеустремленность, все соглашаются разделить расходы.
Нам надо сделать хорошие записи, для того чтобы мы могли продвигать себя в Лондоне. Свое музыкальное будущее я связываю исключительно с Лондоном, и название столицы становится моей мантрой. Джерри меня полностью поддерживает, но Джон и Ронни относятся к моим планам более скептически, хотя не спорят со мной в открытую. Даже когда они молчат, я чувствую их недовольство. У парней уже есть определенный, устоявшийся стиль жизни и кредиты. Я это прекрасно понимаю, но рассчитывать на то, что успех придет к нам без жертв и усилий, еще глупее, чем мечтать об успехе и стремиться к нему, как делаю я. Мы чертовски хорошая группа, но никто нас не заметит, если мы останемся в Ньюкасле. Я знаю, что у меня есть цель, и чувствую, что нельзя терять время.