Текст: Денис Безносов
1. Selby Wynn Schwartz. After Sappho
Galley Beggar, 2022
Есть такой термин «антироман», который в XVII веке ввел французский писатель Шарль Сорель, а в середине XX века вернул в осмысленное использование другой француз Жан-Поль Сартр. Антироман – это литературное сочинение, демонстративно отказывающееся от классических элементов романа (сюжет, герои, характеры и проч.) и всячески экспериментирующее с формой (нарушение линейности, эксперименты с языком, обильные лирические отступления). Понятие получилось весьма размытое, отчего к антироманам причисляют все что угодно – от «Книги непокоя» и «Бледного огня» до произведений французских новороманистов.
After Sappho, пожалуй, яркий пример такого антиромана – единого сюжета здесь нет, персонажи – преимущественно реальные исторические личности – то возникают, то исчезают, повествование движется нелинейно и скорее напоминает эссеистику, начиненную миниатюрными зарисовками из жизни героев и отрывками античных текстов. Фрагментированное повествование строится вокруг выдающихся женщин, своим творчеством боровшихся за права и свободы, из которых дебютантка Шелби Уинн Шварц собрала весьма представительную компанию – Сара Бернар, Колетт, Элеонора Дузе, Лина Полетти, Жозефина Бейкер, Вирджиния Вульф и многие другие прямые и косвенные наследницы великой Сапфо.
Собранная из разрозненных кусков, проза Шварц постепенно превращается в претенциозное исследование. Перемещаясь во времени и пространстве, писательница по крупицам собирает масштабную историю женщин, каждая из которых в той или иной степени заложила фундамент современного мира. Рассказчик у Шварц говорит от первого множественного лица (это всеобъемлющее «мы» заимствовано сначала у Сапфо, а затем у Вульф), будто голоса, разбросанные по различным эпохам и странам, звучат в унисон, единым согласованным хором. Между тем история человечества происходит фоном – революции, войны, реформы, восстания, – пока ученые, поэтессы, художницы, актрисы, мыслительницы, писательницы последовательно отстаивают свое право существовать на равных с мужчинами. Разумеется, антироман Шварц вполне укладывается в актуальную повестку, говорит на темы, на которые сказано много, но не всегда хорошо (взять хотя бы недавнюю Matrix Лорен Грофф). И, несмотря на несомненную изящность изложения, After Sappho – скорее пример последнего.
2. Hernan Diaz. Trust
Riverhead Books, 2022
В американской литературе существует целая традиция больших романов о предпринимательстве, успехе и стоическом обретении богатства (то есть, проще говоря, о деньгах) — от простых и хрестоматийных теодоров драйзеров с айн рэндами до новейшего сложносочиненного Уильяма Гэддиса. Trust целиком укладывается в этот жанр: изворотливый миллионер Эндрю Бивел, классический self-made, всю жизнь посвятивший заработку по-настоящему больших денег, женится на артистичной и чрезвычайно красивой девушке, вместе с которой живет долго и счастливо, пока ее смерть их не разлучает. О нем ходят всевозможные слухи, сочиняются легенды, а он справляется с новыми препятствиями, покоряет вершины, бьет уоллстритские рекорды. То есть протагонист романа, предстающий то сам по себе, то в роли художественного персонажа, похож сразу и на Фрэнка Каупервуда, и на Шведа из «Американской пасторали», — он своего рода воплощение идеала, мудрого расчетливого человека, чьей религией становятся деньги, каким бы эфемерным конструктом они ему же ни казались.
Trust строится по принципу Расёмона — четыре части, на различной стадии завершения, написанные несколькими ненадежными рассказчиками — неким писателем, создавшим художественный роман на основе жизни Эндрю, самим героем, пожелавшим написать в ответ на роман собственную автобиографию, его ассистенткой, помогавшей ему писать ту самую (увы, неоконченную) автобиографию, и, наконец, женой протагониста Милдред, которая в последние годы вела обрывочный, почти не сохранившийся дневник.
Роман Эрнана Диаса сконструирован весьма кинематографично, его герой (как и полагается «атланту, расправившему плечи») выражается преимущественно высокопарными афоризмами в духе «Большинство из нас предпочитают верить, что мы активные субъекты своих побед, но мы всего лишь пассивные объекты своих поражений». Так, Диас выстраивает по-американски образцовый текст, как будто сшитый из всего предшествовавшего канона, где закатывались отвязные вечеринки, строились всемогущие финансовые империи и переживались душещипательные трагедии. Но какой бы замысловатой ни была форма, решительно непонятно, зачем Диасу понадобилась такая прихотливая, но чересчур вторичная история.
3. Leila Mottley. Nightcrawling
Random House, 2022
«Расхаживать, нестись, скакать. Есть столько способов гулять по улицам, но ни один из них не сделает тебя пуленепробиваемым». Ночные улицы калифорнийского Окленда. Разбитые фонари, облупившиеся фасады, расколотые тротуары, дымящиеся люки. Бомжи, проститутки, наркодилеры, полицейские патрули. Все кругом так или иначе нарушают закон или закрывают глаза на происходящее. Семнадцатилетняя Кьяра – этакая Соня Мармеладова (отец умер, мать лечится от алкоголизма, младшему брату девять, старший разочарован в жизни и одержим музыкой), она вынуждена торговать собой, потому что достать денег больше неоткуда. И еженощно Кьяра сталкивается с опасностью на улицах Окленда, самая страшная из которых, разумеется, стражи правопорядка. Они делают, что им заблагорассудится, угрожают, пользуются ее услугами и никогда ни за что не платят. В какой-то момент Кьяра очутится перед выбором – рассказать городу и миру о бесчинствах, которые творят слуги закона, и тем самым рискнуть семьей, или же в очередной раз промолчать, оставив все, как есть. Да и кто поверит проститутке.
Роман Лейлы Моттли основан на реальных событиях, действительно произошедших в 2015 году в калифорнйиском Окленде. Согласно жалобам нескольких девушек, тамошние полицейские регулярно пользовались своим положением, применяли насилие, шантажировали. Многие из потерпевших были афроамериканками. Дело вышло резонансным, сопровождалось журналистскими расследованиями, но до сих пор не имело обобщающего литературного воплощения.
В сущности, этим достижения Nightcrawling исчерпываются – Моттли поведала о беззаконии, обратила внимание широкой общественности не только на сами события, но и на психологию жертв насилия, порассуждала о расизме, который никуда не делся и по-прежнему процветает, но как таковой художественной прозы у нее не получилось. Несмотря на красивые сравнения (скажем, «Шея мамы переливается пятью оттенками коричневого, черного, фиолетового, и я не пойму, то ли это синяки, то ли ее тело – целая галактика»), у Моттли получился довольно унылый, скучный текст, который не спасает ни повестка, ни очаровательный протагонист.
4. NoViolet Bulawayo. Glory
Viking, 2022
Зимбабве (до 1979-го Республика Родезия) мучительно переживала последствия британской колониальности – протесты, военные перевороты, сплошной крах экономики и проч. В 1980-м к власти пришел Роберт Габриэль Мугабе (сначала премьер-министр, через семь лет президент) и принес с собой однопартийную систему, тесную дружбу с Северной Кореей и серию экономических кризисов. В 2017-м в результате военного переворота и после тридцатилетнего бессменного правления Мугабе ушел в отставку. К власти пришел Эмерсон Мнангагва, на которого в 2018-м было совершено покушение.
Все эти события легли в основу размашистой социополитико-сатирической аллегории, сконструированной по образу и подобию оруэлловской Animal Farm. Африканская страна (увы, обретающая черты многих африканских стран) предстает в виде животного королевства Джидада, где вот уже почти сорок лет правит Старый конь, некогда пришедший к власти в результате переворота. Прежде целая нация возлагала на него великие надежды, но теперь животные разочарованы и обозлены. Старого коня свергают, к власти приходит глава оппозиции, молодой конь Тувий Чудесный Шаша, прежний премьер-министр. Но возложенные на него надежды тоже в скором времени бесследно тают.
Зимбабвийка Новайолет Булавайо размышляет об истории своей родной страны голосами животных. Рассказчиком в незамысловатой аллегории выступает целый грохочущий сонм граждан Джидады – народа, стремящегося к безопасной и спокойной жизни, но не имеющего возможности существенным образом повлиять на сложившуюся ситуацию. В этой стране коррупция достигла небывалых масштабов (чего только стоит список министров в правительстве: «министр революции, министр коррупции, министр порядка, министр вещей, министр ничтожества, министр пропаганды…»), а Первая леди «на каблуках от Гуччи» – подобно Грейс Мугабе – получает степень доктора наук за три месяца. В итоге писательница приходит к довольно мрачному умозаключению о Зимбабве, о всей Африке и чуть ли не обо всем мире вообще – что перемены если и возможны, то лишь на короткий срок. И что они, к сожалению, всегда относительны. Впрочем, Glory – сочинение довольно язвительное и остроумное, а значит предполагающее и другие прочтения.
5. Claire Keegan. Small Things Like These
Faber & Faber, 2021
1985-й. В крошечном ирландском городке со дня на день наступит Рождество. На улицах полный набор предрождественской атрибутики — елки, ангелочки, санта-клаусы, обоюдные благословения и святочные песни, внутри квартир и домов — католическая строгость, пресловутый нравственный закон. Но «как всегда Рождество пробуждало в людях и лучшее, и худшее». Билл Фёрлонг, добропорядочно-богобоязненный торговец древесиной и отец пятерых детей, вот-вот закончит с доставкой последнего в этом году заказа и отправится домой праздновать. Он отвозит уголь в монастырь на окраине города и случайно обнаруживает в местном хранилище изможденную девушку, молящую, чтобы ей позволили воссоединиться с новорожденным ребенком. Вместе с этой сценой перед глазами Фёрлонга как будто возникнет прошлое города и всей католической Ирландии, до которого, в сущности, ирландцам нет никакого дела. Совсем рядом, в нескольких кварталах от монастыря, они ходят на службы, готовят праздничные ужины, отправляют родственникам подарки и открытки, пока здесь происходит нечто поистине чудовищное, замаскированное церковью под богоспасение и прочую духовность.
Новелла Клэр Киган сочетает в себе по-диккенсовски рождественские интонации с документальностью в духе The Nickel Boys Колсона Уайтхеда. Дело в том, что в Small Things Like These присутствует отсылка к реальным историческим событиям — в так называемых приютах Магдалины (или «прачечных Магдалины», как их звали в Ирландии), примонастырских воспитательно-исправительных учреждениях, содержались девушки и женщины, которых католическая церковь сочла «падшими». Их разлучали с детьми, многие из которых умирали (например, в 1925-1961 гг. так погибло 796 детей) либо попадали в приемные семьи. В купринской «Яме» проститутка Женя рассказывает, что в приютах Магдалины живется куда хуже, чем в даже московских борделях. Но несмотря на многочисленные слухи, верующая общественность предпочитала не знать о деятельности по спасению заблудших душ, пока в 1993-м не разгорелся публичный скандал, когда на территории дублинской «прачечной» были обнаружены в безымянных могилах останки 155 человек. Только после этого высокодуховные приюты стали закрываться: последний прекратил деятельность в 1996-м.
Именно всеобщее безразличное молчание, незамеченность кошмарной трагедии становится основной темой у Киган — столкнувшись с прошлым, перетекающим в настоящее, ее герой растерян, никак не может осознать, что увиденное им — реально, не понимает, как быть с таким огромным скелетом из шкафа. Между тем, что бы ни творилось на задворках, католическая Ирландия и весь христианский мир готовятся праздновать Рождество. Как ни в чем ни бывало.
6. Percival Everett. The Trees
Graywolf Press, 2021
Захолустный американский городок Мани, штат Миссисипи, вошел в историю как место страшной расправы, учиненной в 1955-м над четырнадцатилетним афроамериканцем Эмметом Тиллом за то, что тот якобы оскорбил непечатным словом жену хозяина продуктовой лавки. Через пару дней после инцидента муж и сводный брат потерпевший оттащили мальчика в сарай и там жестоко линчевали. Суд не увидел никаких оснований для наказания и оправдал убийц, которые меньше чем через год признались в совершенном преступлении, защищались пятой поправкой и даже дали интервью журналу Look («А чего мне было делать? Он решил, что он такой же, как белые люди», – прокомментировал сводный брат).
События романа Персиваля Эверетта происходят через 65 лет после смерти Эммета Тилла, в том же городке Мани, где время, казалось бы, остановилось – здесь по-прежнему брезгуют афроамериканцами, чтут память конфедератов и хранят верность традициям южных штатов. По городу прокатывается волна жестоких постановочных убийств. Жертвы – потомки Брайантов-Миламов (убийц Эммета), возле каждого тела находят второе, похожее на мальчика-афроамериканца, разложенное в прихотливой позе. Через несколько дней аналогичные трупы возникают по всей Америке. По иронии расследовать убийства отправляют пару детективов-афроамериканцев, к которым жители Мани настроены враждебно, а некоторые всячески сомневаются в их умственных способностях.
The Trees – это Mumbo Jumbo Ишмаэля Рид в декорациях True Detective и с интонациями братьев Коэн. Персонажи Эверетта демонстративно карикатурны, гротескны, кинематографичны, роман предстает то язвительной (действительно смешной) сатирой, то пугающим памфлетом о расизме и насилии в современной западной цивилизации. Трампистская Америка в исполнении Эверетта кажется театром абсурда, цирком, где логика нарушена, а глупость претенциозна и требует к себе всеобъемлющего уважения. Взять хотя бы эпизод посещения морга (вернее, «Чикагского хранилища трупов «Акмэ»), где девушка на регистрации говорит слоганами («You kill ’em, we chill ’em» или «You stab ’em, we slab ’em») или обращение президента (очевидно, кто это) к нации («Я не использовал слово «ниггер»... Я самый нерасист, какого только можно встретить. Журналисты будут распространять фейки, мол, я сказал слово «ниггер»… Не, ну, может, просто так послышалось…»).
Но в нутре театра абсурда покоится чудовищное прошлое. В романе есть персонаж – стопятилетняя Мама Зи, которая в деталях помнит весь XX век и каталогизирует данные о тех, кого линчевали (в ее архиве собрано 7 006 досье), она показывает материалы молодому исследователю, и тот принимается переписывать имена погибших на бумажку. «Когда я пишу эти имена, они становятся настоящими, а не просто статистикой, – объясняет он, – Когда я записываю имена, они оживают. Как будто они обрели тут еще пару секунд». Он пишет карандашом – «Когда допишу, сотру каждое имя, чтобы освободить, отпустить на волю».
7. Alan Garner. Treacle Walker
4th Estate, 2021
Алан Гарнер – автор, скорее ассоциирующийся с детской литературой. В 60-80-е он написал немало книг в жанре фэнтези, где элементы североанглийской мифологии соседствовали с тогдашней современной реальностью и причудливым чеширским диалектом. Сочинения выходили весьма прихотливые и изобретательные – Гарнер подходил к работе «по-взрослому». В 1968-м писатель рассказывал о создании романа «Элидор»: «Мне пришлось внимательно проштудировать книжки по физике, кельтскому символизму, единорогам, средневековым водяным знакам, археологии мегалита, изучить труды Юнга, освежить в памяти Платона, проехаться в Эйвбери, Силбери, Ковентри». Сам Гарнер неоднократно признавался, что никогда не писал специально для детей – только для себя. В сущности, его оптика действительно и взрослая, и детская одновременно.
В конце 90-х Гарнер стал отходить от классического фэнтези и переключился на реализм, в 2010-е постепенно замолчал (последний роман Boneland, балансировавший между мифологией и психотерапией, вышел в 2012-м). Короткий, многослойный, предельно плотный Treacle Walker – поздняя, в некоторой степени обобщающая вещь, вроде The Old Man and the Sea, где соединилось все самое важное для Гарнера – Чешир, миф, притча, детская оптика и размышления о старости и смерти.
Герой Treacle Walker – одинокий мальчик с амблиопией («ленивым глазом»), повязкой на глазу и страстью к комиксам, живущий в маленькой избушке на холме, откуда видно бесконечную английскую долину и железную дорогу, по которой каждый день проезжает один и тот же поезд. Однажды – согласно Проппам-Кэмпбеллам – на пороге появляется загадочный человек, тот самый treacle walker из названия (что-то вроде «паточного бродяги») и предлагает заключить сделку. Прочие события станут результатом этой договоренности – совершившегося перехода из одной реальности в другую и связанной с этим процессом инициации. В другом мире действуют особые законы, обитают необычные персонажи, даже оживают любимые комиксы, но главное – последовательно упраздняется и «узнает о своем бесправии» время.
«Time is ignorance», – гласит здешний эпиграф. Именно побег от времени (в противовес прустовскому стремлению его обрести) становится основной темой всей книги. Посредством сюрреальной сказки-притчи 87-летний Алан Гарнер фантазирует о вечности, о том, как спастись от всепожирающей силы хронологии – темпоральности, настигающей тебя повсюду, сдавливающей горло и не дающей толком обрести спокойствие.