Текст: Денис Безносов
1. Douglas Stuart. Shuggie Bain
Picador, 2020
(На русском языке книга готовится к изданию в переводе Г. Крылова под названием «Шагги Бейн»; М.: Эксмо, 2021)
Задворки Глазго, бедные районы, потихоньку разваливающаяся семья, папа — таксист и бабник, мать — скучающая по богемной жизни пьющая домохозяйка, старшие брат с сестрой предсказуемо мечтают сбежать из серой глуши куда подальше, а бедный маленький мальчик Шагги наблюдает за своей семьей и терпеливо страдает. Отец бросает семью, мать, недовольная своей никчемной жизнью, окончательно скатывается в пьянство, сестра выходит замуж и уезжает, брат постоянно ссорится с матерью, а бедный мальчик Шагги смотрит на это и терпеливо страдает. Над ним потешаются соседи, издеваются одноклассники, потому что он чересчур женственен и все время сидит дома, мать ежедневно напивается вусмерть, кругом промозглые окраины Глазго, а бедный мальчик Шагги терпеливо страдает, мучается и ухаживает за пьющей матерью.
Конечно, это книга о саморазрушении, о бескорыстной сыновьей любви к какой бы то ни было матери и, конечно, о вреде алкоголизма. Душераздирающе, физиологично, подробно, социально полезно и чудовищно скучно.
2. Patricia Lockwood. No One Is Talking About This
Riverhead Books, 2021
Информационное перепроизводство и человеческий рассудок, захлебывающийся от переизбытка информации, - ключевые элементы литературы позднего постмодерна. Но если Делилло и Фостер Уоллес изобретают прихотливые формы, чтобы на уровне структуры текста поведать о пресыщении медиаинформацией и влиянии телевидения на сознание, то Локвуд говорит прямо и в лоб, не утруждаясь и не прикладывая никаких дополнительных усилий. Ее протагонист круглые сутки сидит на некоем загадочном «портале» (разновидность социальной сети) и читает бесконечную ленту — последние новости, дурацкие споры, протесты и диктаторы, чьи-то частные душещипательные истории и прочее тому подобное.
Но почему-то западная критика роман приняла с восхищением, сравнила Локвуд с Вирджинией Вулф и Фолкнером и даже придумала ее прозе термин «виртуальный реализм» (хотя на самом деле ничего, кроме обыкновенного реализма, там в общем-то и нет).
3. Colson Whitehead. The Nickel Boys
Doubleday, 2019
Была во Флориде школа-интернат, куда отправляли несовершеннолетних мальчиков за мелкие преступления, то есть фактически колония. Творились в этой школе ужасы — детей истязали, мучили, пытали, жестоко наказывали за самые незначительные провинности, а некоторых — намеренно или случайно — даже умерщвляли. В 2011-м, на 111-м году существования флоридской исправительной школы, по итогам проведенного расследования на ее заднем дворе были обнаружены захоронения некогда без вести пропавших воспитанников. На таком материале Уайтхед строит жизнеописание смышленого афроамериканского парня, по стечению не самых благоприятных обстоятельств оказавшегося в Никелевой Академии. Повествование ведется нелинейно из двух временных точек — 60-х, когда разворачиваются основные события, и из 2000-х, когда ведутся расследования, и тайное постепенно становится явным.
То есть художественный вымысел оказался не у дел и даже помешал созданию крепкой научно-популярной книжки.
4. Colum McCann. Apeirogon
Random House, 2020
Книги из разряда "основано на реальных событиях" удаются редко, тем более если реальность преподносится там как она на самом деле есть. Обычно такие сочинения спасает вымысел (когда реальное используется в качестве фона или предстает в альтернативном варианте), субъективность (мы читаем не описание событий, но авторскую интерпретацию с соответствующим комментарием) либо формально-стилистический эксперимент. Маккэнн, например, обычно пользуется первым способом: перерабатывает реальное и смешивает его с вымыслом. Этой стратегии он придерживался и в Let the Great World Spin, и в TransAtlantic, но в своем последнем романе стал уделять все больше внимания изображению реального реальным и, увы, потерпел фиаско. Как бы витиевато ни была украшена действительность всевозможными зебальдовскими экфрасисами,
Разумеется, история дружбы израильтянина и палестинца, потерявших дочерей в бессмысленной и нескончаемой войне, не может не вызывать сочувствия, но следует признать — очень хороший писатель Маккэнн все-таки способен на большее.
5. Marieke Lukas Rijneveld. The Discomfort of Evening (translated by Michele Hutchison)
Faber & Faber, 2019
(На русском языке книга издана в переводе К. Новиковой под названием «Неловкий вечер»; М.: Inspiria, 2021)
Самый молодой лауреат Международного Букера голландка Марика Лукас Рейневелд написала по-ирландски наивно-искреннюю физиологичную книгу о травме (нечто среднее по тональности и языку между Эймир Макбрайд и Салли Руни). Главная героиня, маленькая девочка из религиозной деревенской семьи, загадывает перед сном желание, чтобы ее домашний кролик выздоровел, а вместо него бог забрал на небо старшего брата. Наутро желание исполняется — брат внезапно умирает, семья погружается в нескончаемый траур, отец с матерью принимаются ругаться по поводу и без, мать хочет повеситься. Привычный порядок вещей рушится, потому что никто не понимает, зачем и почему допустима смерть ребенка, и в первую очередь не понимает рассказчица. «Я потом все раздумывала, почему такого плохого человека, как Гитлер, можно было спасти, а моего брата нет. Почему коровы должны умирать, если они никому ничего такого не сделали», — пишет она. Ее утрированно инфантильное сознание, прямолинейное и не обученное правилам приличия, пытается понять то, чего понять нельзя, и подбирает к произошедшему свои детские интерпретации.
6. George Saunders. A Swim in a Pond in the Rain: In Which Four Russians Give a Master Class on Writing, Reading, and Life
Random House, 2021
До триумфального Lincoln in the Bardo букеровский лауреат Джордж Сондерс был известен преимущественно малой прозой. Именно мастерство короткого рассказа Сондерс многие годы преподает начинающим писателям в Сиракузском Университете, и демонстрировать механизмы малых прозаических форм он предпочитает на материале русской классики.
Для примера писательского мастерства Сондерс берет хрестоматийные для русского читателя вещи — «Нос» Гоголя, «Хозяина и работника» и «Алешу Горшка» Толстого, «Певцов» Тургенева и целых трех Чеховых — «На подводе», «Крыжовник» и «Душечку». Каждый рассказ разбирается до мельчайших деталей и, что особенно любопытно, соотносится с похожими механизмами повествования в популярной культуре. Например, анализируя описание поединка в «Певцах», Сондерс вспоминает фильм «Рокки», а размышляя о сказовом строении гоголевского нарратива, проводит внезапную аналогию с Сашей Бароном Коэном. Иными словами, приятно взглянуть на родную классику извне, тем более если этот взгляд отчасти ироничен и в меру остроумен.
7. Donal Ryan. The Spinning Heart
Doubleday, 2012
Чтобы рассказать о последствиях финансового кризиса в Ирландии, Донал Райан конструирует целый хор жителей небольшого рабочего городка. 21 ненадежный рассказчик сообщает, что случилось с их небольшим сообществом, когда местный владелец строительной компании бросил предприятие и уехал греться в теплых странах, оставив своих работников без страховки. Едва сводя концы с концами, каждый из них вынужден приспосабливаться к внезапным обстоятельствам и теперь пытается сформулировать свой фрагмент свершившейся истории. Никто из них не протагонист, ни один из ракурсов нельзя назвать подлинным, но несмотря ни на что их коллективное повествование по своей природе вполне линейно.
Их маленькие жизни существуют в замкнутой экосистеме таких же никому не заметных жизней, рыщущих среди заброшенных новостроек в поисках хоть какой-нибудь работы. Каким бы социально-банальным ни был этот бытовой сюжет, Райану удалось сделать из него вполне целостную и драматургически разноплановую книгу.
8. John Hawkes. The Lime Twig
New Directions Publishing, 1961
Многие произведения классика американского постмодерна Джона Хоукса представляют собой зафиксированные ночные кошмары, устроенные по тем или иным узнаваемым жанровым схемам - вестерн, приключенческий роман, десадовская порнография, антиутопическая альтернативная история и проч. То есть это сны, существующие по литературным законам, либо наоборот - литературная конструкция, опирающаяся на законы сна. Сюжетная канва The Lime Twig вполне, казалось бы, обыденна: богатая семейная пара (а если точнее, то муж) со скуки ввязывается в преступление, оборачивающееся катастрофой.
И рассказывает о том, что с ними происходит, он тоже путано и нелинейно, на формальном уровне передавая неуютную атмосферу кошмара. Потому что из череды событий как будто нет никакого выхода, отчего приходится послушно следовать каким-то чужим недружелюбным сюжетным законам. Впрочем, на сновидческую природу происходящего ничего напрямую не указывает, отчего читать Хоукса еще увлекательнее.
