Текст: Татьяна Шипилова
Весна 1818 года ознаменовалась выходом в свет романа, который стал точкой отсчета нового литературного жанра – научно-фантастического хоррора. По мотивам этого романа сделано множество театральных постановок, а киноадаптаций Кинопоиск выдает аж 287. «Архетип ужаса» – так называют этот текст литературоведы. Удивительно, но автору этого текста на момент его публикации был всего 21 год. Еще удивительнее, что автором оказалась женщина.
- «Творчество состоит в способности почувствовать возможности темы и в умении сформулировать вызванные ею мысли».
Мэри Годвин, дочь феминистки Мэри Уолстонкрафт и политического философа-анархиста Уильяма Годвина, задумала свой знаменитейший роман о Викторе Франкенштейне в 1816 году, когда ей было 18 лет. Идея возникла в результате спора между друзьями ее будущего мужа, с которыми она провела дождливое ненастное лето в Швейцарии. Да-да: муж только будущий, а она уже с ним в Швейцарии проводит лето. Более того, у Перси Биши Шелли, известного поэта-романтика, на момент его романа с Мэри была законная жена Харриет. По нынешним временам – проза жизни, по тогдашним – ультраромантический скандал.
Впрочем, близкие Мэри едва ли были шокированы (хоть и злы). Потому что вспоминали Мэри-старшую. Вольное поведение "досталось" девице от матери-тёзки. Мэри Уолстонкрафт когда-то была страстно влюблена в художника Генри Фюзели, даже предлагала ему и его жене платонический тройственный союз. Свою первую дочь она родила от Гильберта Имлея вне брака, да и за Уильяма Годвина вышла замуж, уже будучи от него беременной. Между Мэри Уолстонкрафт и Уильямом Годвином была действительно сильнейшая привязанность и взаимоуважение, хоть они и жили в разных смежных домах. Вторыми родами 38-летняя Мэри умерла, ее наследием заведовал муж, который даже издал о ней мемуары, почти на век невольно превратив ее в антигероиню для женщин викторианской эпохи.
Она была автором бестселлеров XVIII века, но ее нестандартные взгляды и «жизненные эксперименты» затмили ее литературное наследие, и только с развитием феминистского движения на ее книги снова обратили внимание, ею восхищались Джордж Эллиот и Вирджиния Вульф, и сейчас ее труды считаются основополагающими для феминизма.
Мэри Годвин получила самое, как говорится, модное и нестандартное воспитание своего отца, от которого, тем не менее, в 17 лет сбежала с на тот момент еще женатым Перси Биши Шелли в Париж. Поженились они только в 1816 году, когда первая жена поэта покончила с собой. Самое интересное, что первую свою жену молодой Перси тоже «добыл» увозом – и на тот момент ей тоже было 17 лет. Но вторая попытка оказалась куда удачнее, хоть и еще более скандальной (одно проживание втроем вместе со сводной сестрой Мэри – Клер чего стоило).
Тот год пара провела в Швейцарии вместе со своими друзьями, среди которых был лорд Байрон, с чьей подачи и начинается история писательницы Мэри Шелли.
- «Странная вещь – познание! Однажды познанное нами держится в уме цепко, как лишайник на скалах».
«Пусть каждый из нас сочинит страшную повесть», – сказал как-то самый известный романтик мира, начитавшись со своей компанией готических рассказов о привидениях, трупах и проклятиях. За дело взялись и Перси с женой, и сам Байрон, и общий друг Джон Уильям Полидори. Первый не долго увлекался созданием готического рассказа, так как уже работал над своим «Освобожденным Прометеем». Второго хватило на небольшую повесть, которую он потом опубликовал в приложении к своей «Мазепе». Третий, кстати, подхватил идею Байрона и впоследствии написал фактически первое художественное произведение о вампирах, которое так незамысловато и назвал – «Вампир». А вот Мэри Шелли подошла к делу серьезно.
Сама писательница в предисловии к одному из переизданий своего романа признается, что «марала бумагу еще в детские годы», что муж с самого начала призывал ее к сочинительству, что именно он уговорил ее не бросать задуманное и развить идею, которая явилась ей якобы во сне.
Интересно, что «Франкенштейна» часто считают образцом готического романа, который подразумевает эстетизацию ужаса, содержит в себе таинственные приключения и элементы мистики. Но Мэри Шелли превзошла романтический «черный роман», создав нечто большее, чем просто мистический рассказ о привидениях.
- «Для исследования причины жизни мы вынуждены обращаться сперва к смерти».
Для XVIII века кошмар представлялся в виде мистических существ, нападавших на невинных девушек в их спальнях. Одной из популярнейших картин было полотно того самого Генри Фюзели «Ночной кошмар». Композиция картины вполне стандартная для готического ужаса: девушка, на которой сидит инкуб, а над ложем лошадиная голова с выпученными водянисто-желтыми глазами. Этой картиной восхищался и Эразм Дарвин (дедушка Чарльза Дарвина, про которого Мэри Шелли упоминает в своем предисловии к роману), и Гёте, и Зигмунд Фрейд. И вдруг стало понятно, что, как замечает итальянский искусствовед Федерико Дзери, «теории просветителей с их верой во всемогущество человеческого разума оказались утопией, в то время как иррациональный романтизм доказал свое право на существование».
Сама писательница вспоминает:
- «Лорд Байрон и Шелли часто и подолгу беседовали, а я была их прилежным, но почти безмолвным слушателем. Однажды они обсуждали различные философские вопросы, в том числе секрет зарождения жизни и возможность когда-нибудь открыть его и воспроизвести. Они говорили об опытах доктора Дарвина (я не имею здесь в виду того, что доктор действительно сделал или уверяет, что сделал, но то, что об этом тогда говорилось, ибо только это относится к моей теме); он будто бы хранил в пробирке кусок вермишели, пока тот каким-то образом не обрел способности двигаться. Решили, что оживление материи пойдет иным путем. Быть может, удастся оживить труп; явление гальванизма, казалось, позволяло на это надеяться; быть может, ученые научатся создавать отдельные органы, соединять их и вдыхать в них жизнь».
И всё, круг замкнулся. Мэри пошла спать и:
- «Глаза мои были закрыты, но я каким-то внутренним взором необычайно ясно увидела бледного адепта тайных наук, склонившегося над созданным им существом. Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало недвижно, а потом, повинуясь некоей силе, подало признаки жизни и неуклюже задвигалось. Такое зрелище страшно; ибо что может быть ужаснее человеческих попыток подражать несравненным творениям создателя? Мастер ужасается собственного успеха и в страхе бежит от своего создания. Он надеется, что зароненная им слабая искра жизни угаснет, если ее предоставить самой себе; что существо, оживленное лишь наполовину, снова станет мертвой материей; он засыпает в надежде, что могила навеки поглотит мимолетно оживший отвратительный труп, который он счел за вновь рожденного человека. Он спит, но что-то будит его; он открывает глаза и видит, что чудовище раздвигает занавеси у его изголовья, глядя на него желтыми, водянистыми, но осмысленными глазами».
Не напоминает ли вам этот сон картину, выше уже упомянутую? Готические мотивы, гальванизм, эксперименты с электричеством над мертвыми телами, популярные на рубеже XVIII–XIX веков, миф о Прометее, образ ученого-бога, идея сверхчеловека наконец – все это нашло отражение в романе «Франкенштейн, или Современный Прометей».
Мэри Шелли расширила границы художественного воображения, охватив тот научный контекст, который окружал ее всю сознательную жизнь. «Призвать воображение под знамена науки!» – лозунг Эразма Дарвина, который стал лозунгом Виктора Франкенштейна, создавшего человекоподобное существо, способное мыслить, но жестокого и коварного по своей сути.
- «Совершенный человек всегда должен сохранять спокойствие духа, не давая страсти или мимолетным желаниям возмущать этот покой».
В своем романе писательница затронула глубокие философские вопросы, мучившие всех романтиков ее поры: есть ли граница человеческого разума? способен ли человек, подобно Богу, создать жизнь – и если да, то сможет ли нести ответственность за созданное существо? Какие мотивы движут ученым: филантропия, как у древнего титана Прометея, подарившего людям огонь и науки, или же эгоистичная мечта о мировой славе? Вывод ее неутешителен: «падший ангел становится дьяволом».
Гениальный ученый Виктор Франкенштейн, собственными руками создав «демона» и убийцу всей своей семьи, пройдя через страшные испытания и лишения, подводит итог своей попытки стать богом: «Ищите счастья в покое и бойтесь честолюбия».
Мэри Шелли пережила и своего мужа, утонувшего в море в возрасте 29 лет, и Полидори, прожившего всего 25 лет и, по некоторым сведениям, наложившего на себя руки, и Байрона, скончавшегося в 36-летнем возрасте. Она жила, став памятником самой себе и своему мужу, произведения которого редактировала и продвигала, и сама продолжала писать, создав, например, фактически первую антиутопию «Последний человек», но так для абсолютного большинства и осталась автором бессмертного «Франкенштейна».
- «И лишь Изменчивость непреходяща».
Она стала фигурой уже меметической и, можно сказать, парадигматической. «Освобожденный Прометей» ее мужа сейчас больше интересует литературоведов и философов, эсхиловский «Прометей» и вовсе остался достоянием Литинститута и элитарных книжных клубов. Да даже сам роман Шелли уже мало кто читал, а про чудовище Франкенштейна знают все.
Массовая культура даже иногда забывает, кто есть кто, и имя главного героя передается тому существу, которое он создал. Например, в мультфильме «Монстры на каникулах» Франкештейном зовут само чудовище, слепленное ученым-творцом. Есть истории от лица самого гомункула, от лица помощника ученого Игоря в исполнении небезызвестного Дэниэла Рэдклифа. Уже даже за Мэри Шелли таки сжалились над монстром и создали ему невесту.
- «Бог в своем милосердии создал человека прекрасным по своему образу и подобию; я же являюсь изуродованным подобием тебя самого, еще более отвратительным из-за этого сходства».
В 18 лет эта хрупкая романтическая девушка предугадала появление генной инженерии, и даже современных генетиков нынче сравнивают с ее героем. Но самое главное – Мэри Шелли удалось уловить самый главный человеческий страх, который волнует людей до сих пор: создание «новой породы людей», существа, «отличавшегося от людей даже самой своей природой», сверхчеловека, который, как писал Вальтер Скотт, «превзойдет человечество в силе и дерзости и может стать угрозой самому существованию людского рода». И этот страх питает все новый и новый интерес, который никогда не иссякнет, пока человечество стремится к божественному созиданию.