Текст: Татьяна Шипилова
Феминистское движение насчитывает уже аж четыре волны, и первую из них относят к рубежу XIX-XX столетий, когда мир узнал о суфражистках. Ну помните, ещё Натали Вуд, с бокалом шампанского в левой руке и со шпагой в правой, фехтовала с изящным Тони Кёртисом перед тем, как отправиться в большую гонку «от Нью-Йорка до Парижа!». (Правда, это было снято уже в 1965 году. А в жизни было далеко не всегда так красиво).
Но мы же понимаем, что ни одно движение не начинается вдруг. Так и у феминизма были свои истоки. Которые принято искать в Англии.
Лет эдак двадцать назад на прилавках книжных киосков в метро стали массово появляться книги английских авторов-женщин формата pocket book. Отталкиваясь от терминологии современного феминизма, вполне можно написать — «авторок». И самой популярной была, конечно, Джейн Остен. Любое русскоязычное издание тех времен называло ее первой феминисткой, а иногда и вообще чуть ли не первой английской романисткой.
И до сих пор английские профессоры уверены в непогрешимости статуса этой английской старой девы, воспевающей старую добрую Англию. Но, безусловно, те принципы, которые сейчас проповедуют феминистки, мисс Остен бы как минимум удивили. А то и повеселили бы.
Как и ее последовательниц. Например, сестер Бронте. Или Элизабет Гаскелл. Сколько бы последняя ни острила на тему творчества Остен, но сюжет романа «Север и Юг» уж слишком выдаёт в миссис Гаскелл писательницу, способную талантливо переиначить всемирно известную «Гордость и предубеждение» на свой манер.
Шарлотта Бронте и вовсе как-то раз даже оскорбилась, когда ее «Джейн Эйр» мягко упрекнули в излишней мелодраматичности и посоветовали обратиться к творчеству старшей коллеги, ведь в творчестве этом она не увидела «ни одного яркого, живого лица, ни открытой местности, ни свежего воздуха, ни синих холмов, ни прекрасных ручьев», лишь заурядных людей с «тщательно отгороженными, хорошо ухоженными садами с аккуратными бордюрами и изящными цветами». Так она и написала Джорджу Генри Льюису, который имел неосторожность посоветовать ей книги Джейн Остен.
И действительно, творчество писательниц очень разное, хотя они неизменно занимают соседние позиции во всех рекомендованных списках (даже наших).
Южанка (по английским меркам – уроженка графства Хэмпшир на юге Англии) Джейн Остен обладала невероятным чувством юмора. Ее ирония зачастую граничила с сарказмом, а иногда даже с жесткой сатирой. Ее меткий глаз проницательно вглядывался во все, что она видела, а о том, чего она не видела собственными глазами, она просто не писала. Ее героини страдают, но не мечутся от безудержной страсти. Ее герои воспитаны и горделивы, они явно не будут переодеваться в цыганок, чтобы подшутить над гостями. Но, несмотря на некоторую приверженность классицизму, нужно отдать должное – Джейн Остен совершенно не дидактична. Она посмеивается, подтрунивает над своими современниками, даже веселится, но не учит жизни. Она просто ее наблюдает.
И все же впервые в английской литературе появляются героини, которые хотят сами решать, кого любить, а кого нет. Выходить замуж, если предложение выгодно, или заявить одному из самых богатых мужчин Англии, что, будь «он последним мужчиной на Земле, она не выйдет за него замуж!». Всем известно, что сама Джейн так и осталась старой девой: ее единственный возлюбленный вынужден был выбирать между любимой девушкой и выгодным браком ради благополучия семьи... и выбрал последнее. Мисс Остен отпустила ухажера на все четыре стороны, а сама сосредоточилась на создании счастливых судеб для своих героинь. Но прежде чем остеновская героиня подарит счастье влюбленному в нее герою, она доказывает и себе, и читателю, и будущему мужу, что она сама вольна распоряжаться своей жизнью, потому что «ради одного человека нельзя менять взгляды на порядочность и добродетель».
И это было свежо и ново. Это было неожиданно дерзко для женщины начала XIX века. Сейчас нам кажется это нормальным и естественным, но эту нормальность и естественность когда-то нужно было обозначить, нужно было за нее побороться.
Семья Бронте жила в холодном Йоркшире, где вереск чаще сгибается под пронизывающими ветрами, нежели тянется к туманному солнцу. Может быть, именно отсюда происходит романтическая отрешенность творчества безумно талантливых сестер, обреченных на раннюю смерть?
Тексты старшей, Шарлотты, кстати, достаточно дидактичны, несмотря на все их романтические мотивы. Кажется, если бы писательница лично познакомилась со своей предшественницей, то поняла бы, что делить им нечего. Обе они, как говорили критики викторианской и последующих эпох, писали о женщинах – от лица самих женщин. Наконец-то в английской литературе ярко, смело, остро зазвучал женский голос. Он и раньше звучал, еще в XVIII веке, но все больше через призму идеальных домохозяек или почтенных матрон-гувернанток или из уст яркой бунтарки-анархистки Мэри Уолстонкрафт, а тут выходят на сцену молодые, независимые, образованные девушки.
В романах старшей Бронте поднимаются важные вопросы женской самоидентификации: кто есть женщина без мужчины; какой она может быть; как может себя обеспечить; почему так важна для женщины самостоятельность. Прожив дольше обеих своих сестер (увы – всего 38 лет), она в итоге вовсе приходит к осознанию, что мужчина не сказать чтобы вообще женщине нужен. Без него грустно, конечно, и одиноко, но жить можно.
Но еще более интересна с позиции разработки вопросов женского равноправия третья, самая плохо изученная, но не менее талантливая сестра – Энн Бронте. В ее «малоизученности», как это ни странно, виновата именно Шарлотта, которая после смерти Энн в 29-летнем возрасте в 1849 году просто запретила издавать оба ее романа. Испугалась их остроты, провокационности, противоречивости для строгого пуританского общества той поры.
А Энн действительно по нему прошлась – и еще как! Если в первом своем романе «Агнес Грей» видны пока еще робкие шаги в изобличении пошлости и снобизма викторианской Англии, то во втором романе «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла» она уже не стесняется, рубит правду, как будто чувствует, что скоро умрет и осторожничать некогда.
По законам Англии XIX века женщина даже из высшего общества не имела почти никаких прав. Ни на что. Ни на свое имущество, ни на своих детей, ни на свое наследство. Даже на развод. Мужчина при неверности жены развестись с ней мог, а вот женщина – нет. Женщина должна была выполнять роль «домашнего ангела», занимающегося только хозяйством.
А если муж – алкоголик и абьюзер? А если он спаивает сына с раннего детства? А если, в конце концов, он изменяет и не скрывает этого? Что делать?
Уже доказанный факт: все три сестры в своем творчестве отразили трагедию их горячо любимого брата, который, единственный брат пятерых сестер (две самые старшие, Мария и Элизабет, умерли еще в школе), как считают некоторые исследователи, был самым талантливым из них, но умер от алкоголизма и развившегося на его фоне туберкулеза в 31 год в сентябре 1848 года.
Эмили Бронте (она пережила брата на три месяца и умерла в 30 лет), тоже затрагивая все эти проблемы в «Грозовом перевале», не дает четкого ответа, потому что ее героини сами либо соглашаются быть жертвами, либо тоже достаточно, как это модно сейчас говорить, токсичны. Поэтому единственный выход – смерть. А дети уже сами разберутся.
Энн же, не стесняясь, говорит, даже кричит, об этих неурядицах. Она задает много, очень много вопросов английскому обществу, взывая его к ответу, показывая, что женщина вольна сама принимать решения, вольна сама признавать свои ошибки и уж тем более должна иметь все те же социальные права и гарантии, что и мужчина.
Ее Хелен Хантингдон – первая героиня в английской литературе из высшего света, решившая зарабатывать на жизнь собственным интеллектуальным трудом: она пишет и продает свои картины. Она сбегает от деспотичного мужа, хотя когда-то сама уговорила своих опекунов благословить брак, уверенная, что сможет подправить некоторые сомнительные качества его характера. Она лжет, притворяется, скрывается – и все ради себя и сына, чтобы спастись от ненавистного мужчины. И Энн Бронте заставляет патриархальное консервативное английское общество осудить такого мужчину. Заставляет его открыть глаза на проблему женской эмансипации.
Кто знает, как развивалось бы общественное право в области предоставления социальных прав женщинам, если бы когда-то Энн Бронте не разделила бы своим романом английскую интеллигенцию на два лагеря: тех, кто считал это выдумками молодой неопытной писательницы, и тех, кто видел в ее сюжете суровую несправедливую реальность.
Дальше женские позиции отстаивали и Элизабет Гаскелл, и Вирджиния Вульф, подтянулись и француженки в лице Жорж Санд, а затем уж и американки.
Но начиналось все за письменным столом провинциальных барышень: в черновиках мисс Остен в теплом Хэмпшире и в тетрадях трех сестер среди вересковых полей мрачного Йоркшира.
