Текст: Иван Родионов, Алевтина Бояринцева
«Алиса в русском Зазеркалье», Павел Басинский, Екатерина Барбаняга. – М.: Молодая гвардия, 2022. – 384 с.
И.Р:
– «Алиса в русском Зазеркалье» – уже вторая книга Павла Басинского и Екатерины Барбаняги, написанная в жанре «биография в диалогах». Первая, «Соня, уйди!», казалась прорывом: с такой стороны к жизнеописаниям великих у нас ещё никто, кажется, не подходил. И вот появляется вторая книга – о последней русской императрице. Нет ли здесь опасности превращения яркой вспышки в солидно-предсказуемую серию?
А.Б.:
– Меня не пугает ни солидность, ни предсказуемость. Всегда можно чуть изменить композицию, ведущую идею. Диалог изначально предполагает разнообразие «ролей»: один из авторов становится «адвокатом», другой «прокурором». Или первый предлагает факты, а второй их комментирует. Думаю, у такого разнопланового дуэта, как Павел и Екатерина, дословные композиционные, интонационные повторы невозможны в принципе. Кстати, обрати внимание на необычные названия обеих книг. В частности, про Алису: оно красиво и многосоставно.
Почему-то я призадумалась о Зазеркалье… Там обязательно должно быть что-то наоборот. Да, и ещё в самом слове есть обещание тайны: что там, по ту сторону зеркала? Пример «наоборотности» – сравнение императрицы Александры (Алисы) со свекровью, Марией Фёдоровной. Это настоящий лейтмотив книги. Мария въезжала в Россию торжественно, громко. Алиса – словно незаметно: главным на тот момент было резкое ухудшение здоровья императора Александра III. Мария была абсолютно светская, общительная, обаятельная. Алисе – по крайней мере, на приёмах – не хватало этих качеств. А вот что касается тайн… В этой истории их немало. Почему всё же состоялся брак Ники и Аликс, если у двух династий не было однозначного мнения на этот счёт, а вот сомнения были?
И.Р.:
– Большая история – всегда во многом цепь случайностей, трагических или счастливых. Можно, конечно, бесконечно закапываться в причины и первопричины. Но я бы ответил на этот вопрос так, причём без всякой иронии: им суждено было быть вместе, потому что иначе быть не могло. Потому что так было угодно небесам.
И про зеркальность, двойничество. В книге много таких перевёртышей, искажённых отражений. Распутин и Иоанн Кронштадтский, например. Или взять рассказчиков: образцово-бесстрастный исследователь Павел Басинский и эмоциональная, горячо сочувствующая героям Екатерина Барбаняга. В связи с этим у меня такой вопрос: ты, как читатель и критик, каким образом воспринимаешь подобное двухголосие?
А.Б.:
– Ты меня спровоцировал на музыкальные аллюзии. Есть такая замечательная форма построения произведения – сонатная. В ней две основные темы, но одна всё же главная. Собственно, её и ведет Павел. Как правило, главная тема более энергичная, «мужская». А есть ещё побочная: чаще она нежнее, лиричнее первой. Словом, «женственна» и прекрасна. Поэтому авторское двухголосие для меня отлично укладывается в сонатную форму. Ведь в ней предполагается не только изложение тем, но и их развитие, спор и некий итог, к которому они – темы, а в нашем случае авторы – приходят обновленными. Два разных тембра, голоса, две интонационные линии для меня как музыканта – интереснейший приём. К тому же он делает роман почти в буквальном смысле полифоничным – объёмным. Расфантазировавшись, я уже готова сравнить «Алису» не с нотами для фортепиано в две строки, а с многострочной партитурой для оркестра.
А еще в какой-то момент я начала воспринимать повествование как пьесу: в ней авторы вдруг стали героями. Может быть, поэтому мне легко представить эту книгу в видеоформате. Конечно, это беседа в нескольких частях. Она легко на эти части делится: и каждая вполне может интерпретироваться как самостоятельная. Как считаешь? И вот ещё вопрос: есть в романе-диалоге публицистичность?
И.Р.:
– Нон-фикшн сейчас занимает большую часть взрослого книжного рынка. «Лица необщее выраженье» найти в этом жанре сложно. Раздели книгу – действительно получишь две неплохие истории. А так – свежо, и публицистичность здесь ни при чём. Думается, это не слишком подходящее слово. Авторские голоса разные, так что это скорее дифония, дуэт. Чтоб читатель мог увидеть картину с разных точек зрения. У публицистики всё же совсем другие задачи.
Отметил бы ещё вот что. Я профессионально этой темой не интересовался, вырос на советской историографии, Пикуле и тому подобном. И отношение к царской семье у меня сложилось, скажем так, сложное. А императрица мне казалась кем-то вроде княгини Лидии Ивановны из «Анны Карениной» – мистицизм, нервность, экзальтация… «Алиса...» ведь тоже вовсе не панегирик. Буквально две цитаты:
«Она (Елизавета Фёдоровна, сестра императрицы Александры) пришла в тюрьму, где находился Каляев (эсер-террорист, взорвавший её мужа), и говорила с ним. Она не только его простила, но и сказала, что её убиенный муж тоже его простил. Она подала прошение Николаю о помиловании Каляева».
А вот слова Александры Фёдоровны, приведённые Павлом Басинским:
«Да, войска, увы, должны были стрелять… Всего 92 человека убито и 200-300 ранено. Это страшно, но если бы этого не сделали, толпа выросла бы до колоссальных размеров, и 1000 человек было бы раздавлено».
Разительно, что и говорить. Но что удивительно. С одной стороны, не могу сказать, что по прочтении «Алисы» как-то кардинально своё мнение об императрице поменял. С другой, теперь гораздо больше ей по-человечески сочувствую. А как у тебя?
А.Б.:
– Мне вовсе не пришлось менять мнение. Оно сформировалось в далёком 1991-м, когда в журнале для подростков «Мы» я прочитала главы из книги Роберта Мэйсси «Николай и Александра» (в «Алисе» он назван авторами «Масси»). Я влюбилась в нежный и одновременно строгий образ девушки-женщины, «милой Аликс». Но сейчас только мне становится понятной роль, которую ей пришлось сыграть. Она, скорее всего, хотела быть просто женой и матерью. Как императрице ей было трудно. И вот тут вопрос: эта книга – всё же портрет или двойной портрет? Временами создаётся ощущение, что в Зазеркалье оказались и Алиса, и Николай. Но финал явно посвящён ей, Алисе. Кстати, выбралась ли она из этого зазеркального мира?
И.Р.:
– Это портрет эпохи, как ни банально это звучит. Фигуры на переднем плане видно лучше, но картина, что называется, жанровая, цельная. И печальная. А из того Зазеркалья не выбрался никто. Более того: кажется, мы до сих пор находимся в нём.