Несколько цитат из Сервантеса, спрятанных среди множества посторонних слов

Текст: Андрей Цунский

За несколько дней до этой даты один - пятидесятидвухлетний Уильям Шекспир, полный сил и строивший множество планов, отправился на веселую пирушку с поэтами и драматургами Майклом Дрейтоном и Беном Джонсоном. Друзья крепко выпили, повеселились. Потом говорили, что именно на этой веселой вечеринке Шекспир заразился лихорадкой и 23 апреля умер. Смерть эта была совершенно неожиданной для всех – друзья были просто поражены, как быстро ушел Шекспир «в загробную труппу».

А вторую кончину просто никто не заметил. Умер старый солдат, израненный в боях, доживший до весьма, по тем временам, преклонного возраста – ему было шестьдесят восемь лет. На его могиле не сделали даже надписи – он был беден. Над ним смеялись, как над безумным чудаком. Он понимал, что конец близок, и писал, что, уходя в иной мир, «уносил на плечах камень с надписью, в которой читалось разрушение его надежд». Был он вдовцом, за несколько дней до смерти постригся в монахи. И памятников над его могилой никто не ставил. Отнесли в склеп, положили рядом с супругой.

Сейчас многие пишут о том, что эти события произошли не в один день, что Сервантес умер одиннадцатью днями раньше Шекспира. И это так - из-за разницы в одиннадцать дней между Юлианским (в Испании) и Грегорианским (в Англии) календарями. Это правда. Да и точности особой ни в датах рождения, ни в дате смерти двух великих людей не было. Двадцать девятое сентября не слишком достоверная дата. Говорят, что крестили тогда младенцев непосредственно в день рождения, а запись о крещении Мигеля де Сервантеса, сына родовитого (его фамилия известна еще с XI века), но бедного идальго, хирурга Родриго де Сервантеса, сделана девятого октября 1547 года в церкви Санта-Мария-ла-Майор города Алькала-де-Энарес. Но имя ребенку по традиции давали в честь святого, чей праздник приходится на день рождения. Так что, скорее всего, родился Сервантес именно 29 сентября. А точно уж теперь не скажет никто. Да Шекспир мог умереть или родиться, скажем, около полуночи. И дата не соответствует исторической действительности.

О несоответствии дат пишут порой с обличающим пафосом. Мол, ради красивого совпадения ввели в заблуждение честных читателей, а на самом деле – «!». И тут же вывод: «Обман в истории всюду, мы живем во лжи!» И разоблачитель горделиво смотрит на обманщиков сверху вниз, как штукатур со стремянки. Ладно, мы попались. Согласен. Не в один день. «!». А что – «!»? Ну вот что – «!»?!

Однако разоблачителю мало достигнутых успехов. И он продолжает выводить биографов на чистую воду: «Оказывается, и это еще больше на самом деле, Сервантес умер и не в этот день по любому календарю, а двадцать второго, двадцать третьего его похоронили. А Шекспир и не умирал, и не рождался 23 апреля, и вообще, был ли он, такой Шекспир? И он ли все это написал?» А другой «исследователь» уже строчит, что все произведения Сервантеса написал Шекспир. Странно что еще никто не выдвинул противоположной версии. Что Сервантес и был Шекспиром. И вообще это были Ильф и Петров. «У безумия, видно, больше спутников, чем у мудрости».

Как объяснить людям, что не нужно слушать дураков и лжецов, ради сиюминутной популярности или копеечного гонорара выдувающих, как пузыри, идиотские сенсации? Боюсь, что пока способа победить глупость и доверчивость еще не придумали. Этот пример – не единственный, есть и похуже. «Хорошего пожелаем всем, а худого — тому, кто сам его ищет».

Точно можно сказать вот что: в 1995 году в рамках миссии по расширению сотрудничества государств и народов специализированное учреждение Организации Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры, ЮНЕСКО, провозгласило 23 апреля Всемирным днем книги и авторского права. В Барселоне в этот день проводится огромная книжная ярмарка – именно там в 1931 году появился обычай дарить розу каждому, кто купит книгу.

И, кстати – Шекспир читал Сервантеса! Пьеса Шекспира, которую играли в 1613 году, называлась «Карденио», это история Карденио и Люсинды из «Дон Кихота» Сервантеса!

Неопознанный

«Под портретом мой друг мог бы написать: «Человек, которого вы здесь видите, с овальным лицом, каштановыми волосами, с открытым и большим лбом, веселым взглядом и горбатым, хотя и правильным, носом; с серебристой бородой, которая, лет двадцать тому назад, была еще золотая; длинными усами, небольшим ртом; с зубами, сидящими не очень редко, но и не густо, потому что у него их всего-навсего шесть и притом очень неказистых и плохо расставленных, ибо соответствия между ними нет; роста обыкновенного, ни большого, ни маленького; с хорошим цветом лица, скорее светлым, чем смуглым; слегка сутуловатый и тяжелый на ноги».

Это не просто литературный автопортрет Мигеля де Сервантеса Сааведры. Этот текст содержит весьма важные сведения.

В 1673 году в монастыре де лас Тринитариас-Дескальсас – официальное название которого «Монастырь Сан-Ильдефонсо-и-Сан-Хуан-де-Мата ордена Босоногих Тринитариев» – начался ремонт и как бы сейчас сказали – реконструкция. В результате одна могила какого-то писателя как-то потерялась. В монастыре вряд ли читали светскую литературу, а если и читали, то понять ее не могли. И несколько веков никто не мог точно сказать – где же находится место последнего упокоения величайшего писателя Испании.

В марте 2015 года археологи проводили в Мадриде исследования на территории монастыря (его точный адрес - Calle Lope de Vega, 18, Madrid). И в одном из склепов обнаружили останки с характерными следами от ранений. Известно, что в битве при Лепанто против флота Османской империи 7 октября 1571 года Сервантес сражался на борту корабля «Маркиз» и получил три раны из аркебузы – две в грудь и одну – в левое предплечье. А еще – из приведенного выше фрагмента известно, что у него было всего шесть зубов. Именно такие приметы были у обнаруженных останков.

Любитель точности крикнет: «И это все доказательства? Мало ли у кого шесть зубов! Надувательство! Мы думали, там могила Сервантеса, а на самом-то деле - !». И снова хочу спросить – ну и что «!»? «Правота, с которой вы так неправы к моим правам, делает мою правоту столь бесправной, что я не без права жалуюсь на вашу правоту».

Вероятность захоронения на одном мирном кладбище двух людей с такими характерными приметами ничтожна. Это ведь не на поле боя, где искалечены все тела. И главное - Испания поклоняется не костям. Речь идет о духе. О желании исправить несправедливость, допущенную по отношению к человеку, имя которого возникает у каждого в памяти, если произносят слово «Испания». Но даже если произошла ошибка и цветы, предназначенные Сервантесу, возлагают над кем-то другим – это не так страшно, как отсутствие места, где миллионы читателей могли бы отдать дань уважения великому писателю. Ведь до этого времени таким местом был только памятник, воздвигнутый в Мадриде в 1835 году (скульптор Антонио Сола); на пьедестале нанесены две надписи на латинском и испанском языках: «Мигелю де Сервантесу Сааведра, царю испанских поэтов, год M.D.CCC.XXXV».

Но уже давно слава Сервантеса абсолютна. Человек не может считать себя образованным, если не читал его, и хоть сколько-нибудь культурным – если не знает о нем. «Колесо Фортуны проворнее мельничного, и кто вчера был высоко-высоко, тот нынче лежит во прахе». И наоборот.

Солдат

В день битвы при Лепанто Сервантес был болен, его мучила лихорадка. Он получил три тяжелейших раны. Мало того – такие раны часто бывали отравлены пулевым свинцом и пороховой сажей, от попадания в рану клочков от одежды, и осколков доспеха и мелких фрагментов переломанных костей возникало неизбежное воспаление. Если бы не открытие великого военного хирурга Амбруаза Парэ, эти раны залили бы кипящим маслом, а болевой шок после такой процедуры выдерживали далеко не все. Парэ изобрел состав из яичных желтков, розового и терпентинного масел, который можно было заливать в раны холодным. Но его метод лечения долго не признавали, так что как именно лечили Сервантеса и кто – мы не знаем. Как говорил Парэ в таких случаях - Je le pansai, Dieu le guérit - «Я перевязал, а Господь исцелил», а Сервантеса лечил не гений хирургии, а самый обычный военный врач. О своем участии в этом сражении он сказал: «предпочитаю, даже будучи больным и в жару, сражаться, как это и подобает доброму солдату… а не прятаться под защитой палубы». А о полученных ранах – так: «потерял дееспособность левой руки ради славы правой», когда была написана первая часть «Дон Кихота». Левая рука его после битвы была парализована. Лечение заняло шесть месяцев, и когда раны затянулись, Сервантес… продолжил службу. А за участие в битве его наградили. Четырьмя дукатами сверх солдатского жалованья.

Нет смысла пересказывать всю его биографию: как он оказался в плену, как позднее угодил в тюрьму – причем вовсе не за свои грехи, как просил послать его в испанские колонии в Южной Америке. Есть прекрасные биографические очерки и даже книги. Отечественные – например, Анны Ивановны Цомакион, и зарубежные – Эмиля Шаля. Шаль, в частности, написал о нем слова, которые цитируют в каждой энциклопедии или в учебниках. Но слова хорошие, так что приведем их и здесь: «Поэту, ветреному и мечтательному, недоставало житейского уменья, и он не извлёк пользы ни из своих военных кампаний, ни из своих произведений. Это была душа бескорыстная, неспособная добывать себе славу или рассчитывать на успех, поочерёдно очарованная или негодующая, неодолимо отдававшаяся всем своим порывам… Его видели наивно влюблённым во всё прекрасное, великодушное и благородное, предающимся романтическим грёзам или любовным мечтаниям, пылким на поле битвы, то погружённым в глубокое размышление, то беззаботно весёлым».

Эти слова важны, чтобы разрушить неверное представление о писателе как о печальном инвалиде, который порой складывается после некоторых лекций или статей. Нет! Это был веселый и неунывающий человек, иронично смотревший на самого себя, не боящийся смотреть в лицо жизни со всеми ее несправедливостями, неудачами и настоящими бедами. Всегда есть соблазн увидеть в герое самого писателя. Эх, «все мы таковы, какими нас Господь Бог сотворил, а бывает, что и того хуже».

А еще многие считают, что литературой Сервантес занялся, чтобы прокормиться, и впервые попробовал себя на этом поприще только в тридцать шесть, а то и в тридцать восемь лет. Это правда – но не вся правда.

Ученик

Первым литературный дар Сервантеса заметил священник Хуан Лопес де Ойос. Он преподавал риторику и в качестве практической работы предлагал ученикам писать стихи. В 1569 году умерла Изабелла Валуа, и Ойос предложил своим ученикам написать стихотворение в честь ушедшей королевы. Сервантес написал шесть стихотворений, которые Ойос отметил как лучшие, а его самого назвал «дорогим и возлюбленным учеником». Так что первые литераторские попытки Сервантес сделал в двадцать два года. Одно из этих стихотворений было от имени всей школы. Анна Цомакион отмечала, что стихи были неоправданно перехвалены. А мы добавим – и хорошо, что перехвалены! Получив столь лестные отзывы, Сервантес не робел перед чистым листом, как многие. Уверенность в своих силах для литератора – важнейшее дело.

Интерлюдия о похвале и помощи

Никогда не стесняйтесь хвалить молодых! Если они окажутся бездарностями – ну, окажутся. Ничего. Попишут-попишут – и бросят. Если и не бросят, время отсортирует и сохранит то, что нужно, а все лишнее – просто забудется. А если у человека есть вкус, то несоответствие похвал реальности он и сам поймет, обуздает свой язык, обдумает и взвесит каждое слово. Но скольким закрыли дорогу в литературу такими словами «Ну, это не твое», «А кто вам сказал, что вы – писатель?», «Слушайте, вот вы инженер… Чем плохая работа?». И кто говорил? Часто плохие учителя, глупые критики, надменные мэтры… и талантливые писатели, испугавшиеся конкурентов. Часто говорят о том, скольких писателей такой-то открыл, наставил на путь. Стоит вспомнить иногда, а скольких такой-то угробил…

Редки такие, кто только помогал и открывал. Александр Николаевич Житинский. В тексте о Сервантесе и Дон Кихоте мне вовсе не кажется неуместным упомянуть о нем. Бескорыстие и доброта, с которыми он помогал писателям, музыкантам, художникам – воистину донкихотские. В самом высоком и лучшем смысле этого сложнейшего слова.

Продолжение главки «Ученик»

Вторым учителем Сервантеса называют бродячего актера Лопе де Руэда. О нем часто пишут, что он был до театра старателем.

Интерлюдия о переводчиках (простите старого зануду)

• Мы сейчас тоже поищем золото: «старатель» получилось из «золотодобытчика», «золотодобытчик» из «золотобитчика», «золотобитчик» из «золотобоя». Ювелира, по-нашему. «Этот уроженец Севильи, мастер-золотобой, умевший выделывать из золота тонкие листочки», - пишет Сервантес о нем. Умный и квалифицированный переводчик ориентировался на время и на старинное русское слово «златокузнецы». А идущий следом дурак ориентируется на то, что ему нужно в цитате, а остальное – придумает не слишком шевеля даже своим тощим мозгом. У меня есть давняя мечта – ввести публичную порку для таких переводчиков и таких, прости господи, «авторов». Не верьте на слово!

• Как проверить? Ничего лучшего вам подсказать не могу: учиться читать. И проверять – надо. И, поймав на горячем, пороть таких «студентов прохладной жизни». Почему? А ТАК НАДО! Чтобы правда не превратилась в то единственное, во что ее можно превратить. Это вам не число, когда и кто умер.

Продолжение главки «Ученик»

Наверняка это был поразительно одаренный актер – и к тому же еще драматург: «Пьесы наподобие эклог состояли из разговоров между двумя или тремя пастухами и пастушкою. В них вставлялись две или три интермедии, где появлялись негр, негодяй, шут, а иногда и бискаец. Все эти четыре роли и многие другие исполнял сам Лопе де Руэда с неподражаемым искусством».

«В это время не употребляли никаких машин, не прибегали к привидениям, выходящим как бы из центра земли… Не были в ходу также и спускающиеся с неба облака, на которых приносились ангелы или души усопших… Сцена состояла из четырех скамеек, образующих четырехугольник, устланный досками, и возвышалась над поверхностью земли не более как на четыре пяди… Старое одеяло, отдергивающееся с помощью двух веревок, отделяло от публики так называемую уборную, где помещались музыканты, которые пели старинные баллады, не имея даже гитары для аккомпанемента».

У Шекспира тоже не сразу появился театр «Глобус» со сценой и «махиной» «экс», из которой вылезает «деус». Да и когда появился, публика туда приходила самая простая. Зрители поедали в огромном количестве апельсины и орехи. Не было даже туалета – внезапную нужду справляли прямо в зале. Вот уж воистину, «когда б вы знали из какого сора».

Еще о театре

Первый опыт на профессиональном литературном поприще – роман «Галатея» – принес Сервантесу чуть меньше полутра тысяч реалов. Весьма неплохие деньги, особенно для начинающего литератора, жаль быстро кончились.

Он попытался писать для театра. Антрепренеры ставили перед ним презабавные задачи: «Нужна пьеса, которая станет самой популярной в Испании на ближайшие десять лет!» Сервантес с жаром и всем своим талантом взялся за работу, которая к тому же сулила отличный заработок. И вот в 1615 году выходит прекрасная книга:

«ВОСЕМЬ КОМЕДИЙ И ВОСЕМЬ НОВЫХ ИНТЕРМЕДИЙ

никогда еще не представленных на сцене».

В общем, комедия получилась, но не совсем такая, как ожидал автор. «Театральность», умение создать великий образ из пустяка – это неотъемлемое свойство всех книг и пьес Сервантеса. Во-первых, всяк в них притворяется кем-то другим: цирюльник становится рыцарем, крестьянин – губернатором острова, а уж сколько людей притворяется приличными и добрыми! Однако учиться в театре – еще не значит стать драматургом.

И что тут остается? Бури, которые нам пришлось пережить, — это знак того, что скоро настанет тишина и дела наши пойдут на лад. Горе так же недолговечно, как и радость, следственно, когда полоса невзгод тянется слишком долго, это значит, что радость близка. И Сервантес пошел в налоговые инспе… простите, в сборщики податей. Но суть та же. Так что скоро совершенно позабыл о недостатке денег. Его посадили в тюрьму. Он не крал – он… недобирал для казны.

Вот там (это была уже его третья отсидка, причем он не был ни вором, ни казнокрадом), в камере, он и начал писать свою главную книгу.

Если вы думаете, что ее никто не заметил, автор умер в безвестности, и только потом, случайно, кто-то – то нет. Все не так. И читали, и переводили, и знали. Были отменные знатоки творчества Сервантеса, причем и в Испании тоже.

Некий лиценциат Маркес Торрес знал о Сервантесе все. Ну – почти все. Он не был его горячим поклонником и не бегал за ним с просьбой об автографе, потому что автографов этих у него было сколько угодно! Буквально он мог любой оставить себе! Так вот сказал бы: «А перепишите-ка мне ваш романчик, да обвяжите ленточкой, оставлю на память экземпляр» – и Сервантес переписал бы. Потому что почтенный лиценциат Маркес Торрес был его цензором.

Именно Торрес оставил любопытное воспоминание о том, как относились к творчеству Сервантеса в Испании и в мире. Как-то разговорился он с двумя французами – послом Франции в Мадриде и его другом. Зашла речь о Сервантесе:

«Они подробно расспрашивали меня о его возрасте, занятиях, положении и состоянии. Я вынужден был сказать им, что он стар, солдат, идальго и беден. На это один из них ответил следующими, точно передаваемыми здесь словами: «Значит, такого человека Испания не сделала богатым и не поддерживает на государственный счет». Тут вмешался другой кавалер, высказав с большим остроумием мысль: «Если нужда заставляет его писать, дай Бог, чтобы он никогда не жил в достатке, ибо своими творениями, будучи сам бедным, он обогащает весь мир».

Что мне подсказывает, что этот второй гаденыш был издателем?

Не о романе

Ну кто я такой, чтобы писать вам, дорогой читатель, о романе «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» (El ingenioso hidalgo Don Quijote de la Mancha), который вы от корки до корки прочли, цитируете ежедневно, читали и в оригинале, и в переводе Константина Петровича Масальского, и в переводе Владимира Александровича Карелина, которые любите сравнивать с переводом Варвары Павловны Андреевской и Марии Александровны Ватсон, урожденной Мария де Роберти де Кастро де ла Серда; обожаете перевод Григория Леонидовича Лозинского, брата переводчика Шекспира Михаила Леонидовича Лозинского, но цените и труд Николая Михайловича Любимова…

«В школе прочитал книгу - но спустя годы узнал, что 200 стр. - это для детей, а книга состоит из 1612 стр. в разных переводах - так сколько же их?»

Дорогой мой! Если сидя за компьютером в Сети вы задаете такой вопрос… то просто подойдите к какому-нибудь более осведомлённому человеку и спросите, как пользоваться поисковиком. И все будет хорошо. Или не будет. И вообще – читать вредно. И незачем. Потому что когда чего-нибудь слишком много, хотя бы даже хорошего, то оно теряет цену, а когда чего-нибудь недостает, хотя бы даже плохого, то оно как-то все-таки ценится.

Я так, конечно, не думаю. Просто нужно было поместить одну цитату в контекст. Хотите себя проверить?

Если найдете все, если знаете, какого героя я процитировал, и если еще и назовете по памяти переводчика – то нечего делать вам на вашей нынешней работе, пора писать диссертацию. Если у вас есть время.