Текст: Максим Васюнов/РГ
Все началось в гимназии Ельца, где будущий писатель и автор самых длинных и, пожалуй, самых глубоких дневников русской литературы Михаил Пришвин никогда не был на хорошем счету, он дважды оставался на второй год. А однажды и вовсе удрал из гимназии в Азию. На самом деле, хотел в Америку, но потом понял, что Азия ближе. Подговорил трех товарищей, сели в лодку и по реке двинулись. Это был грандиозный скандал для патриархального Ельца, гимназиста Пришвина за это должны были исключить из гимназии. Но не исключили. Сам писатель вспоминает, что заступился за него Василий Розанов, который в той же гимназии преподавал историю и географию. Об этом же пишет в своих мемуарах жена Пришвина Валерия Дмитриевна. Однако исследователи доказали, что Розанов оказался в Ельце лишь через два года после той "нашумевшей истории с побегом".
И все же великий русский философ тогда действительно спас будущего коллегу. Сегодня бы сказали - вправил ему мозги. Потому что под влиянием Василия Васильевича Миша начал мало-помалу втягиваться в учебный процесс. И тот самый побег, о котором судачили и спустя годы, действительно сыграл свою роль.
"Всех этих балбесов, издевающихся над мечтой, помню, сразу унял Розанов: он заявил и учителям и ученикам, что побег этот не простая глупость, напротив, показывает признаки особой высшей жизни в душе мальчика. Я сохранил навсегда благодарность Розанову за его смелую, по тому времени необыкновенную защиту", - вспоминал Пришвин.
Есть также воспоминания, что Розанов будто бы говорил Пришвину: "Как я вам завидую!", имея в виду способность подростка взять и сорваться вслед за мечтой.
В дневниках Пришвина мы находим и такой - объективный - взгляд на своего некогда любимого "географа": "Розанов был самый нежный тихий человек с таким сильным чувством трагического, что не понимал даже шуток, сатиры и т. п. Розанов мог быть, однако, очень злым".
Пройдет всего пару лет, и тот же Розанов выгонит с треском Пришвина из гимназии.
Эта история обросла мифами и легендами. В том числе и с подачи самого Пришвина. Обычно, когда исследователи пытаются разобраться, что же тогда произошло между 16-летним Пришвиным и учителем Розановым, они ссылаются на роман Михаила Михайловича "Кащеева цепь", который, как принято, считать во многом автобиографичен. Есть там и прототип Розанова, которого главный герой называет Козлом и с которым постоянно конфликтует.
Факты подтверждают - в последний год своей учебы Пришвин снова пошел по наклонной, успеваемость упала, по географии он получал исключительно неуды. И да, действительно Пришвин к тому времени уже увлекся революционными настроениями (за что, к слову, он даже отсидит потом в тюрьме), и интеллигентный Розанов вполне мог быть для него раздражителем, как человек из того мира, против которого он собирался протестовать.
В "Кащеевой цепи" роковая сцена между гимназистом и учителем описана так:
"- Вон, вон! - кричал в бешенстве учитель.
Тогда Алпатов встал бледный и сказал:
- Сам вон, обманщик и трус. Я не ручаюсь за себя, я не знаю, что сделаю, может быть, я убью.
Тогда все провалилось: и класс исчез в гробовой тишине, и Козел.
Заунывно ударил еще раз колокол крестопоклонной недели. Козел перекрестился большим открытым крестом, принимая большое решение, сложил журнал, убрал карандаши.
- Ты - маленький Каин! - прошептал он Алпатову, уходя вон из класса.
- Козел! Козел! - крикнул ему в спину Алпатов".
Из-за чего же так поссорились Михаил Михайлович с Василием Васильевичем? Литературоведы, интерпретирую опять же роман, сходятся во мнении, что ученик в тот день решил демонстративно посмеяться над религиозными чувствами преподавателя.
Могло такое быть? Вполне, биографии и характеры действующих лиц в эту версию укладываются.
А вот тот же конфликт, только уже не из романа, а из документа. В архиве Липецкой области хранится докладная Розанова, написанная в день злополучного инцидента:
"Честь имею доложить Вашему Превосходительству о следующем факте, случившемся на 5 уроке 18-го марта в IV классе вверенной Вам гимназии: ученик сего класса Пришвин Михаил, ответив урок по географии и получив за него неудовлетворительный балл, занял свое место за ученическим столом и обратился ко мне с угрожающими словами, смысл которых был тот, что если из-за географии он не перейдет в следующий класс, то продолжать учение он не станет и выйдя из гимназии расквитается со мною, "меня не будет, и Вас не будет", - говорил он между прочим…
Он высказал, что вообще не считает кого бы то ни было выше себя; что же касается до самого поступка, то он сделан был для того, чтобы выдаться из учеников, показав им, что он способен совершить то, на что никто из них не решился бы.
Считая самый поступок выходящим из ряда обычных явлений гимназической жизни, а объяснения его сопровождавшие, в высшей степени значительными с нравственно-воспитательной точки зрения, я почел своим долгом обо всем этом доложить Вашему Превосходительству как высшему руководителю гимназической жизни и хранителю дисциплины в ней.
Преподаватель В. Розанов 20 марта 1889 года".
Хама в тот же день исключили из гимназии, правильнее даже сказать - вышвырнули, с позором и "волчьим билетом", то есть без права поступления в другие учебные заведения.
Но горевал ли Пришвин по этому поводу? Нет. Держал ли он до конца своих дней на Розанова смертельную обиду? Тоже нет. Наоборот - он был благодарен Василию Васильевичу за свою судьбу, без которой, как известно, хорошего писателя не бывает. Вот что писал Пришвин, будучи маститым литератором:
"Самое большое значение в моей жизни имели два события в детстве и отрочестве: первое - это побег из Елецкой гимназии в какую-то прекрасную свободную страну Азию. Второе - исключение меня из Елецкой гимназии. Первое событие впоследствии определило меня как путешественника, охотника, художника слова и сказителя, второе как искателя добрых человеческих отношений или как гражданина <…> В этом столкновении свободы и необходимости началась моя сознательная жизнь".
Позже они встречались на заседаниях Религиозно-философского общества. И Розанов даже сначала не узнал Пришвина, а когда понял, кто перед ним, то сказал, и это зафиксировано в дневниках и воспоминаниях, следующее: "Голубчик Пришвин, простите меня, только это пошло вам на пользу!"
Но на этом драматичная история Пришвина и Розанова не заканчивается.
Малоизвестный факт, но именно благодаря дневникам Пришвина мы знаем точное место могилы Розанова, умершего, как известно, от голода в Сергиевом Посаде в феврале 1919 года.
Похоронили Розанова на территории Черниговского скита, рядом с могилой Константина Леонтьева. В советское время скит превратили в исправительный дом имени Каляева. "Исправлялись" там в буквальном смысле преступники и проститутки. Им до могил великих русских мыслителей не было никакого дела, более того, они над ними прямо глумились.
В 1926 году Пришвин переехал в Сергиев Посад и познакомился с дочкой Розанова, спустя год в его дневнике появляется запись:
"Корпуса Черниговского скита населены преступниками и проститутками (Исправит. дом имени Каляева). Тане Розановой одно время предлагали должность "ухаживать за проститутками". Такая злая ирония: Розанов писал так любовно о "священных проститутках" у дверей храма и вот лежит теперь прямо у храма, в котором не служат, окруженный обыкновенными проститутками, и дочери его предлагают за ними "ухаживать".
Розанов, конечно же, бывает в скиту и видит, что происходит с могилами. В том же 27-м году он напишет: "Чугунный памятник К. Леонтьева опрокинут, центральная часть его с надписью выбита. Очертаний могилы Розанова на земле почти незаметно". И дальше - подробнейшим образом записывает, как найти эти могилы, и даже рисует план скита. Пришвин прекрасно понимал, что если не он, то спустя годы никто даже не вспомнит, где покоились философы. Уже через десять лет в тех же дневниках появятся совсем страшные строки: "Читал о Гете и думал о Розанове, что один на пьедестале, а другой без памятника, и место, где зарыт, забывается: нет никакой отметины на месте могилы, и ежедневно там по этому месту люди ходят".
В 90-е годы дневники Пришвина начали потихоньку издаваться, тогда же начались поиски могил двух великих русских мыслителей Розанова и Леонтьева… И тогда две эпохи снова встретились и уже Михаил Михайлович оказал Василию Васильевичу неоценимую услугу.
Это чуть ли не единственный случай в русской литературе, когда два больших писателя дописали историю своих взаимоотношений уже после своей смерти.