Текст: Андрей Цунский
С кем из знакомых ни созвонился, все в один голос говорят: «Но я не думал, что ему всего целых шестьдесят восемь с хвостиком… Как так он так рано умер настолько старше нас!»
Это все чушь, конечно. Но из такой чепухи складывается память. Редкий человек является тем, кем запоминается и кем выглядит. Главное сказали на Полит.ру, где он когда-то работал. Никто еще не сказал, но редакция Полит.ру, журналистскую заточку которой сам он когда-то и осуществил – сказала: «Скончался великий русский писатель».
«Ну, это они загнули», «Увлеклись»… А вот я согласен с редакцией Полит.ру. Хотя понимаю логику «увлекателей» и «загибателей». Но каждый из нас имеет право симпатии, а симпатия помогает легко ломать рамки и раздвигать масштабы. Мое мнение может, как водится, не совпадать, не разделяться, не учитываться – но оно есть. Есть мнение, что Левкин – великий писатель. И это не мнение одного человека. Вот наберется нас таких тысяч десять – и все. Больше и не надо.
Что такое «великий»?
Для большей части обывателей точнейшим признаком величия становится количество присужденных премий, и важно, чтобы премии были со значком вроде ордена, имели денежное выражение с кучей нолей, и чтобы вручало соответственно высокое лицо.
По меркам таких людей Левкин уж точно не великий.
Премия у него несерьезная. Никакого нагрудно-ювелирного обозначения, сама по себе премия – смехотворна и даже сомнительна, такую в цирке выдавать: бутылка водки, рубль и яблоко. После такого в Думу не выберут.
Премия эта называется «Премия Андрея Белого», и была учреждена в то время, когда ленинградский КГБ внимательно и ощутимо следил за деятельностью литераторов, не вступавших в СП СССР, а стражи литературные не пускали чужих и сомнительных в официальные журналы. Поэтому учредила премию редакция самиздатовского журнала «Часы».
О премии – почитайте сами, она стала весьма значительной меткой в русском литературном процессе. Уместно будет привести фамилии некоторых лауреатов бутылки и яблока: Саша Соколов, Андрей Битов, Елена Шварц, Виктор Кривулин, Алексей Парщиков, Юрий Мамлеев, Виктор Пелевин, Эдуард Лимонов, Михаил Гаспаров…
Этот список здесь приводится не только для того, чтобы придать объема и градусов той конкретной бутылке или сладости тому яблоку, которые получил когда-то Левкин. Бутылка была обычная, да и яблоко тоже. А рубль тогда был уже далеко не советского масштаба.
Откуда взялся писатель? («Левкин в городах»)
Создатели биографий непременно пишут о переездах литераторов и иных деятелей, поскольку место оставляет на нас обычно свои следы.
В жизни Андрея Левкина первый город, где он родился – Рига. Затем – это я так предполагаю – Москва, где он учился на механико-математическом факультете МГУ. Совершенно точно, что важнейшим городом был для него и Ленинград, ведь влияние на него ленинградской прозы и поэзии несомненно.
Но точно так же его городами можно назвать и другие. Например – Таллин. Оттуда приехавший Андрей Мадисон работал у него в Сми.Ру, и в мадисоновском эссе о Толстом «Левый Лев» ощущается влияние Левкина. И Тарту с Новосибирском, и массу других городов Андрей Левкин притянул к себе, потому что их жители, даже пускай и временные, отразились в нем – а он оставил отпечаток в работах людей, ставших неотъемлемой частью этих городов. Даже сейчас, после финального тринадцатого числа, Андрей продолжает свое путешествие по городам мира, и конца этому путешествию не видно. Он сам говорил о себе, что находится между Европой в виде Риги и Россией в виде Москвы. Фразу эту он проронил в светской беседе с Авдотьей Смирновой и Татьяной Толстой в передаче «Школа злословия». Бывали случаи, когда две теледивы вступали в конфликт с гостями, бывало, что гости раздражались, часто это был взаимный процесс. В ходе программы казалось, что Левкина обе побаивались. Но это уже не про города. А про города он сам сказал в этой передаче так:
- СПб. Просто я как-то зацепился за все это письмо вот там. Код не код, матрица не матрица…
Какова проза Левкина?
«Проза Левкина невероятно тактильна, в этом ее микроскопическая тактика и оптика разом. Она подробна, как нейроны головного мозга на фотографии, как створоженное серое вещество, которым мы думаем, что думаем».
Александр Скидан
«…сочинитель хитрой, тонкой, паутинной прозы».
Полит.ру
«…такие особенности прозы Левкина 1990-х годов, как саморефлексивность, деавтоматизация языка и привычного восприятия вещей, семантические и логические сломы, использование «афазического письма» и «обратной перспективы» (взгляд, увеличивающий предмет по мере удаления от зрителя), вариативность соотношений между означаемым и означающим в рамках одного текста, открытая структура нарратива и т.д.»
Станислав Снытко
Ситуация вокруг Левкина вообще сложилась весьма неординарная: явно крупный писатель, за которым многие (я в том числе) с интересом следят еще с перестроечных 80-х, со своим кругом постоянных читателей и ценителей. И в то же время вне игры. Вне поля критического зрения. Вне мейнстрима и его окрестностей. В этом, кажется, его позиция (не политическая — тут все определенно, как знает любой посетитель Polit.ru, — а внутрикультурная). Причем не только по отношению к литгруппам и «направлениям». Эта же позиция разыгрывается и внутри той прозы, которую он пишет.
Марк Липовецкий
Фраза Левкина устроена так, что ее непременно нужно произносить при чтении про себя: вслух тоже можно, я часто пробую, но хотя бы про себя. Не в смысле "музыка". Просто в ней много вводных слов, оговорок, грамматических неправильностей и бесконечно много запятых: глазами как-то все время спотыкаешься, нужно помогать внутренним голосом. Возможно, так отпугиваются читатели: чтобы эту прозу воспринимать, надо согласиться с ее ритмом, чуть не в текст залезть: так остаются те, кто разделяет типа систему ценностей, с которыми потому можно и не сюсюкать, мысль можно не разжевывать, а сворачивать в метафору, обрывать.
Вячеслав Курицын
Письмо Левкина невозможно спутать ни с кем из русских. Единственная аналогия, приходящая в голову – недавно изданный роман норвежца Дага Сульстада «Т. Сингер». Как и Сульстад, Левкин с маниакальным упорством мастерицы-златошвейки описывает улицы, машины, дороги, неживые объекты. Однако если норвежец работает лишь с суггестивными повторами, отчего возникает сайентологическая иллюзия полноты пространства, то Левкин (максимально подробно) описывает все так, что сразу становится понятно: реальность существует, но опять же – существует как бы, существует только лишь благодаря орнаментальной (или фрактальной?) субстанции самовоспроизводящегося текста мозгвы. Которая есть мусорная корзина памяти, куда попадают иногда и любимые вещи. Для того, чтобы стало очевидно это целостное существование Вещей, вещей и вещичек, Левкин, подобно Хайдеггеру, сталкивает субъекты-объекты с Ничто, этой самой комой, и получает не то чтобы дзэн, но, по крайней мере, травяной вруб.
Владимир Иткин
Ну вот, а вы боялись. Перефразируя самого Андрея Левкина: если кто-то из вас прочтет и полюбит его прозу, «критикой это не искоренить».
Как не наврать про доброго знакомого?
Я люблю книги Андрея. Я полюбил их до того, как прочитал. Впрочем, вру. Часть я читал, еще не будучи знаком с ним, и личность автора еще не исказила мою оценку. А она ох как исказила.
Весёлый и совершенно незлой человек, искренний, готовый помочь. Умный, вне всякого сомнения – что стало ясно с первых слов. Такой может писать только хорошие книги.
Вот так и нажигаешься. Потом, спустя несколько лет и прочтений, понял – они не хорошие. Хорошие книги – это как огурцы, бытовая техника, полезные изделия.
Его книги – не изделия. Понять их может человек внимательный. Есть люди, которые все напоказ. Выставил себя, поболтал – и всем ясен. А книги Левкина пускают в себя после осторожного знакомства, не сразу откровенничают. Главное они расскажут после обретения взаимного доверия.
Цитат не будет. Да зачем они вам, полон интернет цитат, дергай хоть – задергайся. Не в цитатах дело.
Чего я сейчас боюсь – так это начать писать о себе вместо ушедшего. Некрасиво как-то вышло бы, хотя сейчас мало кто стесняется в таких случаях. В этом отношении чья-то смерть – хороший информационный повод, вот уж действительно неважно, перед гробом или позади – главное, не в нем, и знай себе пиши.
И мне тоже было хорошо оттого, что он был. Есть такие люди – улыбнется, и ты сперва, как дурак, перестаешь беспокоиться, даже если есть, о чем. А потом вдруг понимаешь, что ты и не такой уж дурак, и что не нужно тебе только валять дурака, а нужно сделать как надо. Хорошо что-то написать, например. Каждому нужен свой персональный внутренний Левкин, который не кричит, улыбается, а если что-то не так, говорит: «Что-то не так». И без восклицательного знака. И даже что именно не так. И само становится понятно, что нужно делать.
Как у него так точно получалось без слов объяснить, без намеков направить? Думаю, ответ можно найти тут, еще в период «Родника», в статье «Дневное размышление о величии ночного света». Вышла она ровно тридцать три года назад, в феврале 1990 года:
«Вы, скажем, выходите на поляну, где стоят два дуба — почти соприкасаясь ветвями, между ними, скажем, метровый прогал. Вы берете в руку случайную палку и загадываете, что ежели палка застрянет в ветвях левого дерева, то так; если правого — этак. Швыряете палку вверх, в прогал. Одно из двух осуществляется. Но ведь коряга могла упасть на землю. Не могла. Вы находились в другом пространстве. Его можно назвать магическим, мистическим, чернокнижным, другим, а лучше всего не называть никак».
Не будем искать названия прогалу и мы. За себя – уверен, на вас – надеюсь.
Как читать Левкина?
Знакомым Андрея сейчас не по себе, им грустно. А уж друзьям и близким людям… У них словно оторвали часть души.
Есть на свете редкий тип писателя – добрый и ненахальный. Как писал Аксенов: «Хороший Человек, веселый и спокойный». Андрей мне запомнился таким, таким навсегда и останется. Может, где-то был и другой, но мы не познакомились.
А вот в жизни писателя дата смерти – знак препинания. После нее начинается самое главное. Не у всех, конечно. А вот у Андрея иначе и быть не может. При жизни писателя можно прослыть его знатоком, прочитав одну-две книги. Теперь Андрея Левкина для этого нужно читать всего. И тут дело не ограничится тремя-четырьмя томами. У него одних книг двадцать четыре штуки!
Но даже если вы не хотите, не можете, не нравится, не буду, времени нет – но вдруг полюбопытствуете, – очень вас прошу: читайте его правильно.
Как? Не знаю как. Но только полностью! Не цитаты, не купюры, не статьи про, не истории о и т.д.
Мы с вами не только участники переписи населения, члены семей и продавцы труда на рынке труда. Мы современники многих прекрасных писателей. И современники Андрея Левкина, которого вполне можно назвать великим.
А вот чтобы в этом убедиться, придётся читать все двадцать четыре книги.
Я ведь тоже читал не все.
Пройдет время – сравним впечатления. Решим окончательно.
А пока, как человек предвзятый, считаю его великим загодя. Жаль, что больше не увидимся… стоп, как это? А книги?
Впереди еще много встреч!
Огромное соболезнование всем близким людям Андрея – ведь им эти встречи еще долго будут казаться мучительными. Долго – но все-таки не всегда.