Текст: Андрей Мартынов
Легкость рассказов Юрия Нечипоренко обманчива. Занимательность – непростой труд. Ведь они рассчитаны на семейное чтение, а значит, рассказы о детском саде, учебе в школе, дворовых играх, занятиях в институте и начале работы молодого учёного-биолога (который сейчас стал не только детским писателем, но и заметным биофизиком, доктором физико-математических наук) должны быть интересны людям разных поколений.
Каким образом этого добивается автор?
Не последнюю роль здесь играет разноплановость повествования. Например, в новелле «Побег» маленький читатель найдет для себя психологически близкую оценку детсада: там родители оставляют свои чада «воспитателям на съедение. Не могу сказать, что воспитатели были злыми, но они все время что-то требовали от нас, а мы должны были слушаться». В итоге, когда главный герой испачкал в туалете новые сандалии, то чтобы избежать позора (иначе «меня бы засмеяли и задразнили потом на всю жизнь»), он решает пешком бежать из садика, который располагался в семи автобусных остановках от дома в пригороде, или «на поселке». Путешествие оборачивается для него настоящей Одиссеей или, скорее, Анабасисом. Рассказчику противостоят и люди («злые мальчишки – они приставали к прохожим, попавшим на их территорию»), и животные («козы могли забодать, индюки – защипать, собаки – покусать, хрюшки – напасть, опрокинуть и зарыть в ямах, где они сами прятались от солнца»).
А в истории с говорящим названием «Я любил прогуливать уроки» подросток, несомненно, примет близко к сердцу заглавный посыл. Он, правда, завершился анекдотической ситуацией: в кои-то веки повествователь подготовил домашнее задание, но в итоге, пусть и благодаря благовидному предлогу, все равно пропустил занятие. А старшее поколение обратит внимание на довольно тонкое психологическое наблюдение: прогульщики часто проводили время на крыше школы, где их никто не замечал, потому что «все шли, не отрывая глаз от земли».
В ряде новелл сам сюжет может объединить читателей разных возрастов. Как, например, детективная интрига в «Наборе марок». Главный герой с приятелем приглашены к однокласснику посмотреть новинки коллекции. В тот же день набор марок исчез, а рассказчик становится главным подозреваемым, так как второй гость не увлекался филателией всерьез и пришел больше за компанию. С самого начала читатель понимает, кто взял набор, но лишь в конце становится понятно, как разрешилась коллизия.
Хорош сборник и как красноречивая картинка минувшей эпохи, странные нынче особенности ее культуры повседневности. Описывая детство, пришедшееся на времена «позднего Хрущева», автор вспоминал: «дома у нас долго не было телевизора, и сознание своей обездоленности – жизни без мультфильмов и кино – как-то раз довело меня до слёз». Это понятно во все времена. А вот другой эпизод, в котором речь идет о кино, современный подросток поймет едва ли: «там пели, плясали и даже целовались. Мне почему-то неловко было смотреть на поцелуи, и я предпочитал опускать голову – или даже прятаться к отцу под стол. Сестрицы мои, язвы, это заметили – и стали кричать всякий раз, когда в кино дело шло к поцелуям: “Лезь под стол!”»
Но современному читателю делать это не обязательно.
Юрий Нечипоренко. «Горстка бобов»
М.: Б.С.Г.-Пресс, 2022. – 200 с.
Где раки зимуют
Сердцевина учёбы – третий курс, к его окончанию нас ожидала практика: выезд на биологическую станцию. Эта поездка обновила ощущения жизни, как будто произошла какая-то чудесная перезагрузка сознания. Представьте себе, что провода компьютера подключаются к соснам и багульнику, да и сам этот компьютер составляется из других частей: вместо жёсткого диска – покрытая мхом скала, вместо съёмного диска — прогулочный катер. Компьютерный порт становится настоящим, хотя и маленьким, портом, где швартуются лодки и катера.
До биостанции мы уже возились со всякими простейшими, изучали одноклеточных, глазели в микроскоп на инфузорий… Но здесь произошло обновление всех чувств! Потому что жизнь среди сосен, в палатках на берегу моря отличалась от суеты на паркетах факультета, зачётов и подготовки к экзаменам: как отличается горящее в костре полено от головешки, вымоченной дождём, как не похож развевающийся на ветру флаг – на кусок материи, что хранится в шкафу и достаётся лишь по большим праздникам.
Три года нас пропитывали знаниями, погружая в них, словно тряпку в раствор керосина; мы набирали их – а потом сцеживали порциями под присмотром преподавателей.
Поезд довёз нас – полтора десятка студентов и пару преподавателей – до станции Пояконда в Карелии. Оттуда пришлось топать километров десять к заливу, где биостанция. Нас заселили в домиках по десять рож в одной палате, как в пионерском лагере. Отдельно вокруг лагеря стояли разношёрстные палатки любителей отдыха, студентов нынешних и бывших, которые стали фанатами биостанции и отдыхали тут целое лето.
Наша компания тоже была разношёрстной — в нашу группу биофизиков собрались чуть ли не все иностранцы с курса: тут был и мечтательный, пылкий кубинец Хосе, и томная полька Магдалена, и загадочный посланник Ирака Салям.
После приезда мы сварили в чане макароны с тушёнкой на всю компанию человек в двадцать, а какие-то доброхоты угостили нас рыбой. Рыба тут чуть не сама прыгала на берег, в чём мы скоро убедились. Для этого надо было только выйти в море, забросить леску с крючками — и стая селёдок, каждая размером с туфлю сорок пятого размера, нацепится на несколько крючков, как игрушки на новогоднюю ёлку.
Но кроме рыбалки и праздничных костров, на биостанции нам предстояла работа. Среди сотен видов живности, обитающих вокруг, надо было выбрать для себя один – и проводить над ним опыты. Мы погрузились в измерения, которые должны были показать, как влияет магнитная вода на созревание икринок, как приливы и отливы управляют жизнью червей, как отрастают у морской звезды оторванные лучи – и как меняется в зависимости от времени суток ритм махания усами у усоногих раков.
Каждый выбрал себе объект по нраву – и наблюдения начались. Помимо этого, мы ездили на экскурсии по островам, изучали подводный мир: вытаскивали из моря каких-то невиданных тварей – и просто ловили рыбу.
Я выбрал для изучения усоногих раков (их называют ещё морскими желудями). Внешне они похожи на моллюсков, ведут сидячий образ жизни – их ракушками тут были усеяны все скалы. Сам Чарльз Дарвин посвятил их исследованию восемь лет! Вообще это очень забавные существа: нога и усы у них слиты вместе. То есть рот помещается под ногой, как у нас — под усами. Этой ногой они махали, чтобы набрать себе в рот пищи, наловить на завтрак микроорганизмов. Жили они в полосе прилива и при подходе воды открывали створки ракушек и начинали махать этой ногой, процеживая воду в поисках мелких водорослей и тварей.
Мы с напарницей, милой и серьёзной девушкой, по очереди ходили на берег моря и следили, сколько взмахов делает наш персонаж в минуту, а потом записывали в журнал наблюдений. Биения усоногого рака по часам, дням и неделям отображались в виде графиков. Эта несложная, смиренная работа приучала к скромности: что мы перед величием природы, что наш разум перед её тайнами... Даже такое немудрёное с виду создание, как моллюск, содержало бездну загадок.
Однажды я забыл часы, по которым засекал время на литорали – полосе песка между морем и сушей (во время прилива она переходила к морю, во время отлива – к суше). Когда хватился их спустя полдня, наш профессор сказал:
– Иди и возьми! Это не город, здесь никто твои часы не заберёт.
Верное дело: часы лежали на том же самом месте — на скале над литоралью, где я их оставил.
Этот случай заставил меня задуматься, насколько природа расположена к человеку, – она даёт нам шансы. А люди отбирают их друг у друга...
Интересно, что наши усоногие раки долго принимались учёными за моллюсков, и только изучение их личинок прояснило видовые связи этих чудных существ. Так мимикрировали, так приспособились они к неподвижному образу жизни моллюсков, что внешне их напоминали… А есть ещё брюхоногие моллюски – немало тварей создал Господь!
Профессор читал вдохновенные лекции по истории биологии в России: перед нами проходили фигуры энтузиастов, подвижников, мучеников – и злодеев. Обычно его истории выглядели так: шёл какой-то человек по жизни мимо науки, будучи купцом, военным или даже попом – как вдруг оказывался случайно в лаборатории, на лекции, в экспедиции – и пиши пропало, с головой уходил в научные труды, бросал все свои прошлые дела. Так биология и медицина, с их интересом к природе и её внутренностям, тайнам живых организмов, вербовали себе поклонников. Эти поклонники-энтузиасты чуяли в науке своё предназначение – и становились потом прославленными учёными. Все эти истории чем-то походили на библейскую — про огненный куст, неопалимую купину, откуда Бог поведал Моисею о его миссии. Наука играла роль благодатного огня, посредством которого говорила с человеком Природа. Удивительнее всего было то, что профессор не верил в Бога. Он верил в Дарвина.
Профессор читал лекции на свежем воздухе, на полянке; девчонки наши загорали в купальниках, ловя лучи северного солнца. Ночами мы наблюдали северное сияние – в небе мигали-полыхали треугольники и круги, но летом сияние было еле заметно, призрачно.
В те же благословенные времена я переживал какие-то странные чувства по отношению к сокурснице. Общий наш друг так поговорил с ней и со мной, что заставил обратить друг на друга внимание. А ведь она была чужой женой! Верно, это был эксперимент, который он поставил над нами. Пока студенты ставили опыты над всякой морской и приморской живностью, этот оболтус поставил его над нами. В результате я однажды проснулся на Белом море в состоянии полного отчаяния. Отчаяние усиливалось ощущением контраста: полноты и великолепия здешней жизни и пустоты жизни без любимого человека.
Я не знаю, испытывают ли подобные чувства усоногие раки, морские звёзды и чайки, однако же сам я их испытал – и это стало самым сильным переживанием на биостанции. Практика переплелась с брачным периодом всех девчонок нашей группы. Они словно заболели брачеванием – будто эпидемия замужеств разразилась...
Но испытания пережил там не только я — одногруппники с Кубы, из Ирака, Польши и Грузии тоже попали каждый в свою историю. Наш кубинец Хосе Луис Эрнандес, поддавая пар в бане, обжёг лицо так, что долго потом мог есть только через трубочку.
После практики, уже в Москве, мы устроили при Посвящении студентов на кафедре биофизики представление. Салям эль-Карадаги Бахаадин Нури сыграл роль Мефистофеля, роль Фауста досталась Гоги Гедеванишвили из Грузии.
Могли ли мы думать тогда, что наши страны окажутся ключевыми в развернувшихся впоследствии событиях: в Польше начались волнения, которые в конечном итоге привели к падению советской системы, Ирак запылал в гражданской войне, Грузия распалась на части, а Куба оказалась чуть не единственной страной, сохранившей верность идеалам социализма.
Порой мне кажется, что кто-то ставил опыты над всеми нами, и не только над людьми – над целыми странами: искушал и испытывал, соблазнял и ссорил... И если тогда, на Белом море, перед нами была задача стать специалистами, то всю последующую жизнь мы решали задачу гораздо более сложную: остаться людьми.
Когда двадцать лет спустя я приехал на встречу писателей в Польшу, в вольный город Гданьск (Данциг), с которого началась не одна революция и война, ко мне чуть не через всю страну приехала наша Магдалена. В Польше происходило примерно то же, что и у нас: наука стала нищей и Магдалене пришлось стать переводчиком, поднимать двоих детей в ситуации, когда мужа посчитали русским шпионом и не хотели брать на работу. Когда мы встретились, казалось, что худшие годы уже позади: стало возможно запросто обменяться в социальных сетях фотографиями своих детей с Мефистофелем из Ирака, а ныне заслуженным профессором биофизики из Швеции Салямом эль-Карадаги Бахаадин Нури.
Может быть, наши друзья как-то устроились в жизни ещё и потому, что биологическая станция дала им уникальный опыт жизни в природе, на каком-то краю цивилизации... Мы узнали, где усоногие раки зимуют. Да, слово «пояконда» в переводе с языка саамов означает «край земли».