Текст: Павел Басинский/РГ
В возрасте 94-х лет ушел из жизни чешский и французский писатель Милан Кундера. Автор десяти романов, шесть из которых написаны на чешском языке и четыре - на французском. Человек сложной не только литературной, но и политической судьбы. Бывший чешский коммунист, исключенный из партии за вольнодумные настроения и высказывания, диссидент, эмигрант, уехавший из ЧССР в 1975 году и с тех пор живший во Франции.
Самый известный его роман "Невыносимая легкость бытия" - о событиях "Пражской весны" 1968 года. Но известен он не потому, что написан именно об этих трагических событиях в отношениях между СССР и Чехословакией, а потому что он является одним из самых глубоких и сложных философских и психологических романов ХХ века.
Жизнь человеческая легка, ибо мы живем только один раз. То есть это в известной степени случайность. Но жизнь невыносима, потому что за каждый свой поступок мы отвечаем. В этой зыбкой парадигме и существуют герои его романа. Именно он сумел передать грозную зыбкость нашего существования, как никто.
Милан Кундера считал роман высшим проявлением литературного искусства и всех писателей делил на просто писателей и романистов. Себя он считал, конечно же, романистом. Одной из его лучших книг после "Невыносимой легкости бытия" стала "Искусство романа".
Для Кундеры "искусство романа" - это не сумма приемов и не знание техники большого жанра. Роман - это особое мировоззрение, крайне сложный и специфический взгляд на мир, который возникает в самом начале Нового времени и впервые отражен в "Дон Кихоте" Мигеля Сервантеса.
Крушение, может, дремучего, но цельного мировоззрения Средневековья, когда Бог - это Творец и Хозяин Вселенной, и в этом плане с миром всё ясно, Кундера сравнивает с выездом "рыцаря печального образа" в открытое поле, в "мир без границ". Пока еще только "Европу без границ".
С точки зрения Кундеры, роман появляется в Европе как реакция на специализацию познания мира наукой, которая оборачивается, по словам Хайдеггера, "забвением бытия". Проще говоря, в погоне за наиболее интенсивной, а главное - практически полезной формой познания мира человек утрачивает самый смысл познания. Он перестает познавать самого себя. Растерянный Дон Кихот выезжает в открытое поле не для того, чтобы сражаться с ветряными мельницами, а для того, чтобы познать мир в его цельности, что уже невозможно, и потому Дон Кихот обречен.
Тем не менее, "познание - единственная мораль романа", считал Кундера и добавлял: "Роман, который не раскрывает ни одного доселе не известного элемента бытия, аморален".
И еще роман - ответ человека на смех Бога над мнимой человеческой "мудростью". Бог смеется над Дон Кихотом, и Сервантес послушно превращает того в комический персонаж. Но при этом он обманывает Бога, делая Дон Кихота центром особого мироздания - европейского романа.
На "европейскости" романа Кундера настаивал справедливо. Роман - это детище Европы, и его смерть возможна только с концом европейской цивилизации. При этом Кундера не сомневался в конце романа, но он лишь указывал на то, что конец романа будет означать и конец Европы.
Настоящих романистов, считал он, считаные единицы: Сервантес, Ричардсон, Флобер, Достоевский, Кафка, Пруст, Джойс... Писать романы (большие вещи) есть тьма охотников, но они, сами того не зная, занимаются аморальным делом, подменяя понятия и оскверняя суть романа - универсального инструмента человеческого познания и самопознания.
Кстати, Кундера весьма критически трактовал советский роман, в котором больше готовых ответов, нежели вопросов. (С этим можно поспорить. Едва ли он был широко начитан в советской романистике.)
Вообще, считал Кундера, "тоталитаризм" противопоказан роману, и понятие "тоталитарный роман" - оксюморон, вроде "живого трупа". В настоящем романе правота не за Анной и не за Карениным, но, как это ни странно звучит, за самим романом, за неумолимой логикой его развития. Мы верим Толстому, и этого достаточно.
"Романистам, которые умнее своих произведений, следовало бы поменять профессию", - пишет Кундера. А завершается его книга самоиронией: "Мне пора заканчивать. А то я чуть было не забыл, что Бог смеется, когда видит, как я думаю".
И в этом был весь Кундера.