Текст: Елена Новоселова/РГ
Какие лингвистические страхи терзают современников? И почему ненормативная речь бывает иногда такой обаятельной? На эти вопросы "РГ" ответил известный лингвист, автор аналитической статьи к книге афоризмов Виктора Степановича Черномырдина Максим Кронгауз.
Максим Анисимович, есть некоторые слова и выражения, которые страшно раздражают. "Что еще для вас?", "стань лучшей версией себя". Почему меня так бесит слово "активности"? Оно какое-то неживое, хотя может означать вполне творческие занятия...
Максим Кронгауз: Дело в том, что это все кальки с английского. Калька воспринимается как неправильность, а ее активное использование и мода на нее раздражают. Например, буквально переведенная этикетная формула с пожеланием "хорошего дня" людей с хорошим языковым вкусом отталкивает.
Вы заведуете лабораторией лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик в Высшей школе экономики. Изучаете, в частности, фобии, связанные с использованием русского языка. Какими языковыми страхами сегодня болеет наше общество?
Максим Кронгауз: Страхи, конечно, здесь слово условное. За ним скрываются разнообразные виды недовольства - и пассивного, и активного. Наверное, самым главным является страх чего-то нового в языке. Сюда, в частности, входят и заимствования, и молодежный сленг. Постоянно появляются призывы с ними бороться, под этот лозунг подводится и теоретическая база. Мол, это "чужое", и, используя, к примеру, заимствования, мы расшатываем свою культуру, создаем канал для чужой. Страх нового - это еще и страх необычного. Протест иногда выражается бюрократически. Скажем, формулировки закона о государственном языке часто неуклюжи и неудачны, а ведь это тоже защитная реакция.
Почему старшее поколение часто боится молодежного жаргона?
Максим Кронгауз: Потому что молодые воспринимаются старыми как агрессоры, завоеватели, пришедшие разрушить привычную культуру, правильный язык прошлого столетия и заменить их своими и новыми. О каком речевом комфорте речь, если образованный носитель языка вынужден обращаться к интернету, чтобы понять понятное молодежи "он агрит моба изо всех сил"? Но дело в том, что живой язык не может существовать без нового. Правда, когда нового очень много, возникают дискомфорт и страх. Другой большой страх неправильного и неграмотного пришел к нам из 90-х годов прошлого века, когда поток неграмотной речи хлынул в публичное пространство. Это страх образованных людей перед "грядущим хамом" или страх отличника перед двоечниками.
Не прошло еще школьное представление, что ошибка - это позор...
Максим Кронгауз: И появились люди, которые постоянно поправляли собеседника, в интернете заговорили о граммар-наци - борцах за грамотность.
Когда начали бороться с неполиткорректными словами? У меня полно детских книг, где без всякого смущения авторы употребляют слово "негр"...
Максим Кронгауз: Рождение страха относится к концу 2010 - началу 2020-х годов. Это новое явление для русского языка, возникшее под влиянием западной и американской традиции. Защитой становится правка языка "в лучшую сторону". Часто не очень удачная: коммуникация осложняется. Речь идет о пресловутых "феминитивах", но, конечно, не только. Из этого же разряда избегание различных слов, которые оскорбляют какое-то сообщество. Это может быть связано с религией, национальностью, сексуальной ориентацией. Например, было признано неприличным и некорректным слово "гомосексуалист". Иногда слово вовсе не несет негативной окраски, но под влиянием, например, английского языка его заменяют. Так было с упомянутым вами русским словом "негр". Но поскольку сходное английское слово является грубым, то и в русском стали с ним бороться. Мы последние лет пять сталкиваемся с тем, что из языка вымываются целые пласты. Классическим примером языка, где табуированы целые области, был новояз, придуманный Джорджем Оруэллом. Сегодня это же происходит в живых языках, в результате возникают слепые зоны. В русском пока нет, но для английского и немецкого уже разрабатываются гендерно-нейтральные языки, не противопоставляющие гендеры.
"Спустись в каюту, айвазовский!//кричат матросы: скоро шторм!//но отвечает живописец://- мне норм". Этот образец интернет-жанра вы взяли эпиграфом к своей лекции, которую назвали "Без нормы тоже норм". Хотите сказать, что правильно теперь говорить совсем необязательно?
Максим Кронгауз: Я лишь говорил о некоторых парадоксальных ситуациях, когда спор о норме становится в некотором смысле бессмысленным. В частности, о таких вечных примерах, когда пуристы выступают за что-то вроде бы правильное, но уже устаревшее и считают живую речь недопустимой. Ну, например, старые споры о слове "довлеть". Да, изначально правильный вариант его значения - "быть достаточным", но кто же его сейчас в этом смысле употребляет? Получается, как в солдатской байке "Один Петров шагает в ногу, а вся рота идет не в ногу". Такое положение должно побуждать к пересмотру норм. Их соблюдение - это хорошо, но гораздо более информативным является ее несоблюдение. Как в случае с афоризмами Черномырдина. Ошибка нам что-то сообщает о человеке, придает речи интересные оттенки.
В чем тогда задача лингвиста, если не следить за нарушением нормы?
Максим Кронгауз: Понять, отследить и описать этот процесс.
Приведу в пример смешную историю. С 1958 по 1968 год Институт русского языка АН СССР возглавлял знаменитый "Вэ в кубе" - основоположник крупнейшей научной школы в языкознании Виктор Владимирович Виноградов. Каждый человек мог позвонить в институт и спросить: "Как правильно говорить?" Свою миссию продвижения грамотности в массы лингвисты несли по очереди.
Однажды директор института тоже вышел на дежурство. Закончив работу, он остался чрезвычайно доволен общением. Но на следующий день на институт обрушился шквал жалоб и требований убрать того "идиота", который вчера сидел на телефоне. Вместо того чтобы четко отвечать на вопрос, Виноградов рассуждал и знакомил людей с разными языковыми возможностями: с одной стороны, с другой...
Феномен "черномырдинок"
К сборнику незабываемых афоризмов Виктора Степановича Черномырдина вы написали научное послесловие. Получили удовольствие, читая?
Максим Кронгауз: Знаменитые "черномырдинки" вроде бы построены на языковых ляпах, но при этом они и смешные, и остроумные, и глубокие. По крайней мере, самые удачные из них. Мы же понимаем, что он не придумывал свои афоризмы, как часто бывает. Черномырдин так говорил! И у него получались фразы, над которыми, с одной стороны, хочется смеяться, а с другой - мудрость в них особая. Очень интересно иногда сталкиваются в одном предложении чиновник и народный балагур, русский мужик со своей глубокой философией. Получаются эффектные парадоксы. "Отродясь такого не было", - убеждает нас чиновник. - "И вот опять!" - иронизирует народ.
Какие приемы были у Виктора Степановича любимыми?
Максим Кронгауз: "Черномырдинки" - это своеобразные "мемы" высокого уровня, не просто шутка ради шутки, а афоризм со смыслом. Один из важных приемов - фигура умолчания. Особенно сильный эффект получается, когда умалчивается слово непечатное. "Кто попытается мешать, о них знаем мы в лицо, правда, там (...) не назовешь это лицом". Кое-что пропущено, но мы сразу понимаем, что там должно было быть. Отсюда и комический эффект. Или: "Кто говорит, что правительство сидит на мешке с деньгами? Мы - мужики, и знаем, на чем сидим". Использует он и каламбуры. И набор этих приемов говорит о высоких ораторских качествах политика, хотя многие "черномырдинки" кажутся косноязычными. Но если разобраться, смысл, который хотел донести автор, всегда доходит до слушателя...
Чтобы понимать юмор, нужно владеть набором каких-то знаний об эпохе... Наступит время, и новое поколение не поймет Виктора Степановича?
Максим Кронгауз: Думаю, что "здесь вам не тут" или "хотели как лучше, а получилось как всегда" - это вне времени. Есть контекст, который не уйдет из нашей жизни. Ну вот послушайте: "Мы выполнили все пункты от а до б" - это ведь самоубийственное для чиновника, имитирующего бурную деятельность, высказывание.