Текст: Михаил Визель
Итальянец Итало Кальвино родился в пригороде Гаваны благодаря стечению довольно романтических обстоятельств. Его отец Марио в молодости был анархистом, последователем Кропоткина, и, будучи противником всякой государственности, представил свои документы русскому соратнику. Тот уехал с ними в Россию и в течение года изображал из себя итальянца. И даже арестованный в Петербурге в 1908 году при подготовке взрыва Государственного Совета, продолжал во время процесса это делать. Пока визит в тюрьму итальянского консула не расставил все по местам. Так что повесили его как Всеволода Лебединцева (что нашло свое отражение в произведении Леонида Андреева "Рассказ о семи повешенных"), а вот у настоящего Марио Кальвино возникли проблемы. От которых он предпочел уехать в Латинскую Америку. Где, будучи квалифицированным агрономом, нашел себе работу и вообще прижился - но через несколько лет после рождения сына всё-таки вернулся на родину, в Сан-Ремо.
Вероятно, рождение в вынужденной эмиграции сыграло роль в выборе имени мальчика ("И́тало" не значит буквально "итальянец", но связь очевидна). Хочется также домыслить, что обстоятельства его рождения таже породили интерес будущего писателя к разного рода хитроумным комбинаторным экзерсисам. Но пришел он к ним далеко не сразу - а начал как правоверный (соц)реалист, с романа о итальянском Сопротивлении "Тропа паучьих гнёзд". За ним (и за последовавшим в 1957 году разрывом с итальянской компартией) последовал колоссальный компендиум народных сказок и собственные авторские сказки - о городском горемыке Марковальдо, о "наших предках" - несуществующем рыцаре, рассеченном виконте и бароне на дереве, и, на волне интереса к космическим полетам в 60-е годы - "Космикомические истории".
И лишь потом, после общения с Роб-Грийе и Кено в группе OULIPO и "Патафизической академии", возник "зрелый Кальвино"- автор основанных на картах Таро хитроумных "Замка скрещенных cудеб" и изысканных "Невидимых городов", а главное - грандиозного "Если однажды зимней ночью путник..." (1979). Грандиозного не столько по размеру, сколько по хитроумному замыслу: роман представляет собой как бы дюжину первых глав разных романов, написанных разными авторами в разных стилях, которые судорожно пролистывают Читатель и Читательница (ее зовут Людмила) в тщетных поисках того единственного настоящего романа, который им нужен.
Можно сказать (и доказать), что поздние романы Кальвино представляют собой гипертексты. Только появившиеся задолго до появления языка разметки HTML. И, пожалуй, даже спровоцировавшие его появление - вместе, разумеется, с "Бледным пламенем" Набокова и "Хазарским словарём" Павича.
Остается только сожалеть, что жизнь Кальвино оказалась преждевременно оборвана инсультом 19 сентября 1985 года - за месяц до 62-летия. Возможно, развитие "компьютерной литературы" пошло бы другим, более прямым путем.
Впрочем, разумеется, никакие формалистические ухищрения не имеют смысла без главного: подлинного дара слова и убежденности в том, что печатное слово - необходимо. Затейник Кальвино был наделен обоими этими качествами сполна.
Впрочем, приведем лишь небольшой пассаж из "Если однажды зимней ночью путник...". Он о цензуре - но ведь и об информационных пузырях, и о фейках.
Итало Кальвино. «Если однажды зимней ночью путник...»
перевод Геннадия Киселева
Генеральный директор подводит тебя к карте мира. Разными цветами на ней обозначены:
- страны, где систематически конфискуются все книги;
- страны, где могут распространяться только те книги, которые изданы или одобрены Государством;
- страны, где существует грубая, приблизительная и непредсказуемая цензура;
- страны, где существует тонкая, многоопытная цензура, которая обязательно докопается до скрытого смысла и подспудных намеков, поскольку тамошние цензоры — дотошные, зловредные педанты;
- страны, где книги распространяются двумя путями: легальным и подпольным;
- страны, где нет цензуры, потому что нет книг; зато есть множество потенциальных читателей;
- страны, где нет книг и никто не жалуется на их отсутствие;
- и наконец, страны, где каждый день выпекаются книги на любой вкус и лад, ко всеобщему безразличию.